Оценить:
 Рейтинг: 0

Дом, где тебя ждут

Год написания книги
2016
Теги
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 26 >>
На страницу:
8 из 26
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Прикрыв створку ставни, Таня посмотрела на часовую стрелку, застывшую около восьми часов, и решила, что вполне заслужила перерыв. Прихлебывая кофе с коричневой пенкой, она снова вернулась к столу, чтобы определиться с длиной бус. Владелица бутика обычно заказывала короткие нити, но почти готовое ожерелье из кварца просилось к наряду в стиле модерн. Таня бросила взгляд на рисунок, приколотый в простенке между кроватью и буфетом. Изображение томной дамы в зеленой шляпе, со впалыми щеками и перекрученной шеей ей досталось от смешного толстяка месье Дюбуа – повара кабаре «У шустрого кролика». Набросок подарили три года назад, когда Таня только переехала в Париж и искала работу. Тогда она часто ходила мимо кабаре, иногда останавливаясь, чтобы переброситься с месье Дюбуа парой слов, и как-то раз он предложил помочь его жене разобрать чердак в старом доме.

– Мы ожидаем прибавления семейства, – сообщил он, многозначительно похлопывая себя по круглому животу, словно сам лично собрался рожать. – Не хочешь ли, Таня, подзаработать пару монет и сытный ужин?

Как все французы, он сделал в ее имени ударение на букве «я».

Она двумя руками ухватилась за предложение месье Дюбуа, потому что оно позволяло дотянуть до конца недели без голодного обморока. Грязи на чердаке было хоть отбавляй, но Таня честно заработала свои деньги, не поленившись даже отодрать кусок бумаги со дна надтреснутой чугунной сковородки. Он оказался рисунком странной женщины с видом оплавленной свечи.

– Хочешь – возьми себе, а не хочешь – брось в печку, – сказала хозяйка. – Муж часто приносит из кабаре всякую дрянь, которой с ним расплачиваются нищие художники. Монмартр кишит ими, как голубями. У моего Франсуа большое сердце, и я чувствую, что его доброта однажды пустит нас по миру.

Говоря, она лукаво посмотрела на мужа, расправившего плечи под ее взглядом.

– Бери, бери, Таня, не стесняйся, – месье Дюбуа протянул рисунок и щелкнул пальцами, – кажется, художника, заплатившего рисунком за тарелку супа, звали Амадео Модильяни, и он итальянец.

Таня одним глотком допила остывший кофе и перевернула чашку на блюдце: если гуща растечется узором, то сделаю бусы короткими.

Дорожка кофейных крупинок вытянулась в прямую линию.

– Длинные, длинные – я была права, – сказал вслух Таня, представляя, что беседует с мамой. Мамуля осталась жить в Гавре, куда пристало французское судно после месячного плавания от архангельского порта.

Отгоняя волну страха, Таня сосредоточилась на перекрестье нитей. Жуть брала до сих пор, когда она вспоминала мамин рассказ о побеге от охраны порта. Невероятным выглядели все обстоятельства: и груда сетей, в которых мама сумела спрятаться, и подвернувшийся ялик с брошенными веслами, и неподобранный трап с борта судна.

На корабле маму успели спрятать в машинном отсеке за несколько минут до прихода пограничников. Боясь дышать, мокрая, с окровавленными руками, мама сидела заваленная углем и молила Бога, чтобы Он спас ее ради дочки.

Каждый год они с мамой ходят в церковь и заказывают молебен за избавление от беды. Кто организовал и оплатил побег из России, осталось неизвестным, потому что во Франции их никто не встретил.

Дымчатая бусина в центре композиции показалась Тане слишком крупной. Она распустила несколько вязок и взяла в руки щипчики для замочка. Сюда хорошо подойдет серебряный крючок с крупным кольцом.

* * *

Владелица бутика «Кружева и корона» мадам Нинон приложила к себе нитку бус, принесенных Таней, и вздохнула:

– Ах, милая Таня, я хочу закутаться в твои ожерелья с ног до головы.

Тощей как доска мадам недавно исполнилось сорок лет, и она цепко следила за веяниями моды, не упуская ни единой интересной новинки.

– Тогда бусы превратятся в кандалы, – сказала Таня.

– Пусть так, но это будут очень милые кандалы, в которые счастлива заковаться добрая половина парижанок. У тебя золотые руки и отменный вкус. Скажи, где ты берешь такие чудные камни?

Она щелкнула ногтем по черному агатовому кабошону в окружении старинных бусин муранского стекла.

Таня усмехнулась:

– На блошином рынке. Знали бы вы, какие груды отбросов мне приходится перерывать в поисках сокровищ.

– Представляю и ценю.

Мадам Нинон со вздохом отложила товар и открыла коробочку с деньгами. Несмотря на искреннюю симпатию к Тане, мадам Нинон была страшной скрягой и тряслась над каждым су, постоянно норовя занизить плату. Когда Таня принесла в бутик первые бусы, мадемуазель заплатила ей только за камни, практично полагая, что молодая особа должна быть благодарна за возможность выставить свои изделия в солидном магазине. Но бусы купили в тот же день и заказали еще одни. Следующая партия тоже разошлась с быстротой молнии, а «колье от Тани Горн» стали пользоваться такой популярностью, что Таня начала подумывать открыть мастерскую. Теперь, сделавшись мастером, появилась возможность зарабатывать на помощь маме, на квартиру в мансарде – седьмой этаж без лифта, на нормальное питание и на скромную одежду. Впрочем, как истинная парижанка, она умела быть изящной.

Чтобы любезно передать деньги, мадемуазель Нинон потребовалось сделать над собой усилие, и, только расставшись с суммой гонорара, она повеселела:

– Таня, у меня есть свежие бриоши. Надеюсь, ты попьешь со мной кофе.

Таня знала, что вместо заявленных булочек ей будет предложена единственная булочка на блюдце грубого фаянса с прелестной наивной росписью.

– Мерси, Нинон, но я сегодня спешу, – отказалась Таня, хотя на самом деле была совершенно свободна, просто не хотелось сидеть и слушать нескончаемую болтовню о клиентках, их детях, любовниках и домашней живности. Нинон любила находиться в центре событий.

Она уже отошла к двери, когда из пустой трескотни Нинон выскочило упоминание о некой Сокольниковой, скупившей добрую половину нарядов из бутика. Живя в Советской России, Таня заучила фамилии правительства наизусть, потому что газеты захлебывались отчетами и репортажами. Значит, пока в России люди живут впроголодь и сидят по тюрьмам, жена наркома ходит по парижским бутикам.

Так вот оно какое, хваленое равенство и братство. Вроде бы ничего особенного – есть у дамочки возможность приобщиться к парижской моде, она и ходит по бутикам. Но почему так противно? Правильно говорили в эмигрантских кругах: «Эти прохвосты рвутся во власть исключительно ради личного блага, а на народ им наплевать. Это не царь-батюшка, рожденный и воспитанный в любви к России».

Сунув сумочку под мышку, Таня пошла по улице Соль мимо кабаре «У шустрого кролика». Месье Дюбуа рассказывал, что прежний хозяин частенько выставлял у входа котел с супом, дабы бедные художники, обитавшие неподалеку, не умерли от голода.

Улицы были окаймлены аккуратно подрезанными деревьями. В оконных ящиках поднимали головки первые бутоны анютиных глазок и нежных фрезий. Около магазинчиков стояли ведра с нарциссами, сверкавшими ярко-желтыми звездочками в обрамлении белых лепестков. Выглянувший из дверей продавец в знак восхищения поцеловал кончики ее пальцев:

– Мадемуазель не хочет купить букетик фиалок?

– В другой раз.

С улицы Соль она свернула на улочку Корто, чтобы посидеть в сквере у памятника Сен-Дени.

Каменный Дионисий Парижский стоял на постаменте и держал в руках свою главу. По легенде, святой и его ученики мученически погибли на холме Монмартр и святой Дионисий нес отрубленную голову шесть километров, пока не упал бездыханно.

Погода была теплой, почти летней. Серебрились на солнце стволы платанов, теснившиеся вокруг нескольких скамеек. На одной из них сидела старушка с вязанием, а на другой молодая женщина с очень бледным лицом и иссиня-черными волосами. Ей шло красное шелковое платье и светлый жакет, контрастирующий с цветом волос.

Перекинув ногу на ногу, женщина положила голову на спинку скамейки, утомленно прикрыв глаза.

Выбирая, куда сесть, Таня хотела пройти мимо, но женщина открыла глаза и спросила по-русски:

– Ты русская?

Таня остановилась:

– Русская. Откуда вы знаете?

Женщина засмеялась низким, хриплым голосом заядлой курильщицы:

– Лицо у тебя доброе, не то что у этих стерв, – она кивнула головой на старушку, которая бросила вязать и, заслышав иностранную речь, поджала губы в тонкую линию.

– Да ладно тебе, – переходя на ты, сказала Таня, – французы тоже разные бывают.

– Все стервы, – убежденно сказала женщина, – и стервецы. Меня, кстати, Люда зовут. Я из Таганрога.

– А я Таня. Петроград.

– Теперь Ленинград, значит. Смешно. Город имени картавого человечка с липкими ручонками. Довелось его как-то видеть.

Щелкнув замком сумочки, Люда достала из портсигара сигарету и вставила ее в мундштук.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 26 >>
На страницу:
8 из 26