Старушка под жасмином

Потому вылез он из-под крышки, отошёл подальше, в угол, заросший кустарником и бурьяном. И пока соблюдал он своё достоинство, подумалось ему: «А не приехал ли уже? Может, когда в домовине-то своей нежился, неким образом по другую сторону бытия оказался?» Кто ему скажет? И самому не определить, так как никто никогда не говорил ему, чем одна сторона от другой отличается. И сейчас вокруг – ни одной живой души, кроме множества птичьих. Если бы не было здесь ворон, и остальные птицы не ловили бы себе на пропитание живность летающую и ползающую, чтобы, сожрав одну козявку, тут же искать другую, Дед мог бы верить, что он уже в том, лучшем из миров. И хотя внутренне полагал себя всё ещё там, где и был, но так понравилась ему собственная фантазия, что и вправду задумался – может и не фантазия, а как раз верная догадка о самом что ни на есть реально с ним произошедшим? А если так, пора бы и освоиться в новых условиях.

Дед вернулся, прикрыл домовину крышкой, чтоб, если это всё ещё тот мир, где ждут его Канары, не замочило в случае выпадения обещанных на сегодня осадков, и пошёл погулять по кладбищу, для начала с «соседями» познакомиться. Соседи были почти все из друзей, родственников, приятелей или просто известных Деду личностей, так что нужды в знакомствах не оказалось. Незаметно как вышел он на окраину леска, в котором находилось кладбище, и остановился. В невидимом отсюда далеке, через поля, лежавшие на трёх холмах, через две соседние деревни, была и его.

Вот тут Дед и понял, что никуда он не переселился. Потому что, словно внезапно родившийся ураган, налетела на него со стороны родного дома тоска, и принялась тащить за собой через три холма и две деревни. И пожить опять захотелось, ну хотя бы на то время, чтобы дойти до дома своего, увидеть его напоследок, а то и прихватить что с собой на память. «Чего мне теперь боятся, если я на том всё-таки свете? А на этом уж точно ничего не страшно… А-а-а! На том, на этом, пойду, прошвырнусь. Хуже точно не будет… А может, приснилось мне всё? – занадеялся вдруг Дед. – Спьяну-то что только не бывает?»

Он прислушался к происходящему внутри своего организма – вдруг чего да и подскажет о произошедшем? Болела голова, и тело ныло. «Да, погулял я на славу…», – вспомнил Дед и рассольчик на кухне, и поварих, и взгляд сына… А дальше? Как же он сюда попал? Спросить что ли у кого? Вернуться и спросить. Да побоялся Дед не только возвращаться, но и оборачиваться даже. Вдруг, правда…

И, перекрестившись на искры позолоченных крестов стоящей вдалеке церкви, пошёл он подальше от этого сомнительного для его сознания места в сторону пыльной дороги.

Шёл Дед и думал: «Вот и умер вроде, и живой тут же… Всё сразу. Домой пойти? Ежели пойти, к вечеру вряд ли вернусь, как мужикам обещал… А зачем возвращаться, раз уже ушёл? Так что теперь? Ну, приду я в пустую избу… Коли я в раю, хлеба меня узорные ждать будут, чистота, сияние, жратвы вдоволь и питиё разное. И песни ангельские… может быть… А может, и нет… А может, и не рай?.. А ежели я здесь ещё, так дома и жратвы никакой нет… К сестре тогда пойду… пущай кормит, раз я завещание на неё оставил. Заодно и сообщу об этом…».

Мимо пролетел стриж, ещё, ещё, чуть не задевая острыми крыльями дедову седую шевелюру. «Птицы небесные… Чего я мучаюсь, голову ломаю? Вот он я есть, чего ещё надо? Тоже летай себе, радуйся. Помер, не помер, какая разница? Всё одно – жизнь».

Дед остановился, проследил за носящимися по воздуху птицами. «Однако, низко летают. К дождю…». И вспомнил про гвозди…

В деревне, что ближе других окрестных деревень была к кладбищу и стояла на пути в его родную, находилась одна причина, из-за которой хотелось Деду обойти все её дома хоть с какой стороны. Но в его годах – какой ходок по перелескам вокруг да около?

Войдя в деревню под названием откровенно простым и безо всяких затей всё говорящим о её жителях – Умники, Дед пошёл осторожнее, стараясь не шуметь. Но ни пугать, ни пугаться было некого. «И где это все? На работах что ли?» – подумал Дед, и тут же из калитки большого дома вышла фигура, в которой не сразу признал он обличие мучившей его «причины» – своего заклятого врага Кольку Лукина. А признав, почувствовал, как к великому ужасу своему, несёт его по инерции прямо на него, и нет никакой возможности ни остановиться, ни хотя бы свернуть. Парень оказался глазастее: в первую же секунду угадал в старике того, кем тот и был, и радостно бросился навстречу.

– Я так и знал, что наврали! Сказали, хоронят тебя, а я и не слыхал, когда ты помер. Живой, значит?

Дед похолодел. Он почувствовал, как немеют пальцы рук, и лицо будто покрывается тонкой сеткой колючего инея. Что ж, не приснилось всё-таки?..

– Разве я на тот свет, с тобой не попрощавшись, отправлюсь? – пробурчал Дед, еле разнимая губы.

– А куда ж ты идёшь, раз не с того света?

– Куда иду – тебе интересу никакого нет. А что не по твоей дороге, это уж точно.

Дед насупился, отодвинул парня в сторону и пошёл дальше. Колька потоптался неуверенно и бросился за Дедом.

– Дед, ты на меня всё в обиде что ли?

Тот не отвечал.

– Да ладно, прости уж! – вдруг сказал не отстающий от Деда Колька. – Ненароком так вот и вправду помрёт кто из нас, а обида останется. Грехом отяготимся. Один – непрощённый, другой – непростивший.

Дед остановился.

– Да простил я тебя уже давно, отстань, ради Бога!

– Правда?! – воскликнул Колька радостно и, что особенно приятно было Деду, искренне. – Да я тоже вот всё думал, переживал: как же это мы всю жизнь в ссоре с тобой существуем? Нельзя так…

Он шёл рядом с Дедом, размахивал руками и хватал его всё время за пиджак, отчего приходилось тому без конца поправлять то рукав, то плечи.

– Что ты меня всё цепляешь? – вконец рассердился Дед.

Но Колька вдруг остановился, отнял руку от дедова пиджака и сказал:

– Знаешь что? Бог мне тебя послал!

– Не ёрничай, нехристь! К тебе, кроме нечистого, разве кто пошлёт?

Дед оправил костюм и хотел дальше пойти, но Колька снова вцепился в его пиджак и ни в какое «дальше» не пускал.

– Какой ты нынче красавец! – твердо сказал Колька. – То, что надо…

– Кому «надо»? Тебе что ли? Опять издеваться надо мною задумываешь?

Дед уже пришёл немного в себя, и такая свалившаяся на него настырная агрессия начала вызывать в нём ответную. Но Колька вдруг скис… Дед выдернул рукав, встряхнулся…

– Нет, издеваться не буду. Что ты! – сказал Колька. – Хочу попросить тебя в одном деле помочь. Больше некому!

– Чего врёшь? Отстань, мне идти надобно.

– Куда? Ты же покойник.

– Мало ли что про меня говорят.

– Да уже и не говорят, уже все точно знают. Ты к родичам своим сходи, они тебе растолкуютА я тебе предлагаю расслабиться от всего этого происшествия и кусочек времени твоего загробного в настоящем раю провести. …

– Чего-о-о-о?

– Пойдем со мною к Симаковым, там наши сегодня собираются…

– Так ваши, я-то здесь при чём?

– Генка, – Колька махнул в сторону дома, откуда только что вышел, и в который уже раз стал обходить Деда по кругу, – отказался, гад… Он зашился недавно, а и ну его! А ты прямо как с выставки – туфли лакированные, костюм фирменный… лицо такое… благородной сединой обрамлённое. Ты, дед, понимаешь хоть, что ты самый настоящий красавец?! При таком костюме! А туфли, туфли!

– Ну и что?

– Конечно, тебе-то всё равно. Тебя и нет как бы. Спросу с тебя никакого, да? А я один боюсь идти…

– Чего-о-о-о? – снова протянулось от Деда в сторону Кольки.

– Ей-богу… – прошептал парень.

И Деду показалось, что в глазах этого молодца, не пропускавшего случая, чтобы не подтрунить над ним, зарождаются микроскопические совсем, но чистые и уже ярко блеснувшие первыми каплями роднички. Видел он у него такие же, когда лет пятнадцать назад, поймав у своих яблонь, держал того одной рукой за шкирку, а другой сжимал длинные стебли крапивы, не чувствуя от негодования, как раздирает колючим жаром ладонь. Он давно уже понял, что именно в тот день, уже далёкого для всех Колькиного детства, сам себе создал врага. И враг этот, ставший задиристым, но весёлым и добрым парнем, имел для Деда один и очень большой недостаток – при каждом удобном случае портил он ему кровь.

Но теперь страх Дедов неожиданно для него самого изошёл в нечто себе противоположное.

– Разве ты чего боишься?! Вона, какой, всё ржал надо мной, стоило при тебе показаться. А? Так ведь?.. Дед понадобился? Теперича хороший стал?.. Дед-то?

Парень замялся и почувствовал, как начинает краснеть от напряжения, а может, даже и от стыда.