Спас. Пасхальная мистерия

Собака подошла к одной лодке заметила в сети запутавшуюся рыбу, пойманную накануне. Рыба чуть пахла тиной и была мертва, но собаке хотелось есть, и она откусила рыбе голову, быстро работая сильными челюстями. Пустой желудок ее заурчал, и рыба отправилась внутрь собаки. Тут подошёл рыбак и закричал на собаку. От крика все спавшие проснулись и подняли головы, а собака схватила оставшуюся половину дохлой рыбы и побежала к своему новому хозяину, только пробудившемся ото сна. Собака подбежала к нему, разжала челюсти и положила на землю пол-рыбины, отойдя на три шага назад. Она легла на землю, ещё прохладную после ночи, положила голову на лапы и стала наблюдать.

Иисус улыбнулся, смотря на восходящее над озером солнце, помахал рукой рыбакам и тут увидел пол-рыбины, лежащей у своих ног. Он все понял и ласково посмотрел на собаку.

– Спасибо, брат! Но я сырой рыбы не ем, а за заботу – спасибо.

Он взял рыбу в руку – она была холодной и склизской.

– На, ешь – он позвал к себе собаку. Та подошла и аккуратно, чтобы не повредить эту добрую руку, взяла свою рыбу в пасть, отошла к берегу и стала её грызть – вместе с костями, внутренностями и чешуей. Иисус засмеялся.

– Вот и настало царствие небесное для этого существа – много ли собаке надо? Слово ласковое да дохлая рыбка! А человеку? Ему царствие небесное не нужно – ему подавай дома, одежду, вино, деньги! Бедные слепые! Эта собака больше в жизни понимает, чем все учёные фарисеи! Ну, бог с ними! Нам надо вперёд двигаться.

– А куда идём, Иисусе? – раздался голос рыжебородого.

– Не знаю, – мягко ответил ему босоногий.

– Не знаю, и собака эта не знает, но идёт за мной, потому что верит.

Он встал, отряхнул одежду от пыли и налипших за ночь веточек, улыбнулся и пошёл вперёд. За ним побежала собака, виляя хвостом. В пробудившейся группе, где был рыжий Иуда, поохали, поворчали и потянулись по пыльной дороге вслед за удаляющимися фигурами человека в белом, запыленном хитоне и без сандалей и пегой, тощей собакой, бежавшей след в след за своим добрым хозяином.

Тайная Вечеря

В сосуде – скисший виноград,
Что пил Исус в последний вечер —

Вина огонь – как Лайлы взгляд —
Шумел в тот день в крови предтечи…

Он пил вино, и хлеб он ел,
И ночь он провожал с друзьями —

Лежал, шутил и песни пел,
Он знал – конец – не за горами…

Последний вечер, круг друзей,
Подруги волосы до пола,

И сам Он ноги вымыл всем,
Слезу смахнув с Марии взора…

Он точно знал свою судьбу
И сам послал Иуду с вестью,

Что не лежать ему в гробу,
Но вознестися к поднебесью…

Он пил вино и ел он сыр,
И хлеб простой делил руками,

Он знал, что будет он один,
Преданный всеми на страданье…

Он веселился и шумел
В тот вечер – тайный и последний,

А ангел на него смотрел,
Готовясь к встече в поднебесье…

То церкви первый вечер был —
Без риз, кадил и одеяний,

Когда Исус нас всех простил
И одарил святым сияньем…

Прими и ты в свой дом гостей,
Согласно древнему поверью,

И жди хороших новостей
От шумной, тайной той вечери…

Один день из жизни Иисуса

«А в воздухе на распростертых крыльях

Распятый Иисус висел»

Жара не давала ему спать уже целых пятнадцать дней. Он был усталым, и голова болела и гудела. Тридцать лет и три года он прожил на этой земле, и тридцать три года его тело не могло привыкнуть к этой изнуряющей жаре. Когда жара становилась непереносимой, его голова начинала гудеть. Этот гул или шум наполнял не только его голову, но и все его тощее, высохшее тело, и тогда он уходил от людей. Переносить присутствие других было для него невыносимым в эти периоды. Он уходил в пустыню или к воде – подальше от городов и селений, подальше от людей.

Теперь у него опять шумело в голове, и он не мог решиться – сказать ли ему об этом своим ученикам и Марии или просто уйти от них потихоньку. Он решил последнее, и ушел, никому ничего не сказав. Так он делал уже не раз. Конечно, это не хорошо, но по другому он не мог, а они ходили за ним, не оставляя его ни на минуту последние три года.

Он уже сказал им все, что мог. Чудеса делать он не может. Он может только дать почувствовать веру. Веру в чудеса. Это он мог, да и то не всегда. А его вера была тоже – как и эта жара – иногда непереносимая, а иногда мягко согревающая тело и отгоняющая мысли сомнений. А они были у него всегда. Сомнения в себе, сомнения в людях, сомнения в учениках и Марии, сомнения в вере и сомнения в боге.

Тогда его голова наполнялись шумом, и он уходил в пустыню. В пустыне было просторно и пусто. Но ночью жара спадала, и голова болела меньше. Тогда он засыпал прямо на песке, рядом с ящерицами и скорпионами. Засыпал и видел свои сны. Про них он говорил ученикам мало. Он не хотел их пугать. А видел он странные картины – может, будущего, а может, и прошлого. Различить он не мог. Вот и теперь, как только жара спала, он лег на песок, теплый от дневной жары, и прикрыв голову своим платьем, он уснул.

Его дух как провалился в глубокий колодец сновидений. Он увидел станцию, город с балконами, украшенными красными гортензиями в горшочках, толпы празднично одетых людей. На верхушке дома были нарисованы буквы. Он букв не знал, поэтому за него писал его ученик, сборщик налогов. Тот был грамотным и даже показал ему буквы, но запомнить их Иисус не мог. В голове его был шум, который не давал ему сосредоточиться, и он опять забывал выученные буквы.

Но во сне он почему-то мог читать. И вот сейчас он стоял перед надписью – Кольмар. Что за Кольмар, он точно не знал, но почему-то язык этих людей казался ему понятным. Он был посередине улицы. Вокруг были дома, люди, собаки, цветы. Солнца не было видно, и моросил небольшой дождик. Люди прятали головы под зонтики. Такие он видел в Китае, во время своего длинного путешествия за верой и истиной. Там тоже люди прятали головы под зонтики. Но истины и веры он в Китае не нашел. Там было много тайн. Много скрытых знаний. Но истины и бога там не было. Тогда его голова так не болела. Тогда, в Китае, он нашел мастера, который ничего не ел и умел летать в воздухе. Мастер мог лежать зарытым под землю и не дышать часами. Но бог тут был не причем.

Теперь Иисус стоял на улице и смотрел на людей. Перед ним был канал с водой. На мосту висели ящики с цветами – красными и розовыми. Ему казалось, что он находится в райском саду. Дождь охладил его голову, и головная боль потихоньку утихла, как и дождь. Есть ему не хотелось, хотя живот был пустой уже давно. Переносить голод его научили китайцы.

– Не хлебом единым жив человек, – подумал он.

Дождь перестал, и выглянуло солнце. Он подставил лучам солнца свое влажное лицо, и солнце поцеловало его в мокрую щеку. Он даже улыбнулся. В ответ ему улыбнулась пожилая женщина, остановившаяся на мосту полюбоваться видом канала. Она ему дружественно кивнула. Улыбка безмятежной старости освятило её еще моложавое азиатское лицо. Он откинул со своего бледного лица длинные сырые волосы.

На улицу высыпали люди, сидевшие в кафе и ресторанах. Они достали какие-то квадратные ящички и стали ими наводить их на канал. Раздавались тихие щелчки.

– Это они ловят красоту в свои ящички, – подумал Иисус. Хотят красоту поймать и там запечатать.