Целитель

Нина спускалась по лестнице, а из—за пазухи у неё торчали рыбные хвосты. Дед, конечно, отвесил хороших подзатыльников обеим, гулять нас в тот день он не пустил, воблу отобрал и наказал сидеть дома. Этот случай я помню до сих пор. Несмотря на строгость деда, мы его очень любили, – он был очень справедливый.

Когда я пошла в школу в первый класс, мама забрала меня от своих родителей. Жили мы в одном городе, но в разных его частях, в квартире, которую нам выделил горисполком. К бабушке и дедушке я стала приезжать только на выходные. Мама много времени проводила на работе, и на заботу обо мне и внимание его уже не хватало. Я была предоставлена сама себе.

В школе мне сразу не понравилось отношение учителей к ученикам, я видела несправедливость: если родители школьника занимали высокую или престижную должность, то учителя относились к ним с привилегиями, завышали оценки, а если у ученика была средняя успеваемость и простая семья, то ему ставили три, даже если он отвечал на четыре. Такой подход отбивал желание учить предмет лучше, потому что заведомо знаешь – в дневнике будет стоять тройка, и так из года в год. Средним простым ученикам не уделяли должного внимания. Даже сейчас, по прошествии сорока лет, такая модель поведения учителей – нормальное явление в школах.

Я была ранимой, забитой и очень скромной девочкой. Если вызывали к доске, зная урок, я всё равно боялась отвечать. Что было у меня в голове? Какая душевная рана не давала покоя? Никто не хотел в этом разобраться, никто не старался поговорить со мной и узнать причину.

Однажды уроки закончились, за детьми пришли родители, чтобы забрать их, и я заметила, как папа обнимает свою любимую дочку и ласково говорит ей что—то. У меня в груди всё сжалось от обиды, ведь отцовской ласки, любви и заботы у меня не было. Я взяла портфель и пошла домой, по дороге обдумывая увиденное. Картина стояла перед глазами до самого дома, а я говорила себе: «Вот вырасту и буду лечить людей от рака», – сама не понимая, что это за болезнь, и как её лечить! Может, она всплыла в памяти вместе с отцом, которого уже нет…

Недалеко от того дома, где жили мы с мамой, было озеро, – туда бегала детвора купаться. Взрослые же говорили, что на озере купаться опасно, так как люди в этом водоёме часто тонут. Но то, что в озере есть воронки, которые остались со времён войны от снарядов, никто не знал. Так вот они—то и засасывали купающихся. Находились они сбоку от входа в озеро под зарослями камышей. Кто попадал в трясину, уже не мог самостоятельно выбраться.

Однажды летом мы с подругами из соседнего дома пошли купаться на озеро, и я угодила прямо в воронку, стала тонуть и звать на помощь. Меня тянуло ко дну, я успела лишь пару раз вытащить руку из воды и крикнуть «помогите!». Все ребята, кто был на берегу, подумали, что я шучу, поскольку знали, что я хорошо плаваю, ведь однажды мы с подругой Волгу переплыли.

Людмила, моя подруга, заподозрила неладное, когда я не вынырнула в очередной раз. Меня, к тому моменту обессилевшую, тянуло ко дну, ноги свело – вода была очень холодная. Люда бросилась на помощь. Она нащупала мои волосы и вытянула безжизненное тело на сушу.

Дети кинулись откачивать меня, а когда я пришла в себя, на всех лицах читалась радость вперемешку с шоком. Мы все дружно побрели домой, всю дорогу до дома молчали, перепуганные до смерти произошедшим. Я очень боялась, что об этом узнает мама, тогда она сильно расстроится и больше не пустит на озеро. Поэтому я попросила никому не рассказывать о случившемся, хоть до конца ещё не осознала, что произошло. Если бы не подруга, которая бросилась спасать меня, я могла бы утонуть.

Эта история надолго осталась в памяти. Видимо, не должна была я утонуть в тот день. А подругу я до сих пор вспоминаю добрым словом. Только сейчас я понимаю, что представляет собой воронка на дне водоёма. Внутри неё скапливается ледяная вода, моментально сводящая ноги. И водоворот начинает затягивать на дно, закручивая в вихре. Выбраться без чьей—либо помощи зачастую просто невозможно. Вот такие ощущения я испытала в тот счастливый день.

Когда мне исполнилось восемь лет, в моей жизни снова произошли душевные перемены. Мама встретила спутника жизни и вышла замуж. Она хотела, чтобы её муж принимал участие в моём воспитании, но меня такое развитие событий совершенно не устраивало. Малейшее непослушание для мамы было поводом, чтобы сказать супругу: «Иди накажи её, дай ей ремня. Что, ты не можешь её ударить ремнём?». Меня наказывали за всё: не вынесла мусор, не выучила уроки, не постирала, задержалась в школе, – таких моментов было много, и все они были поводом для наказания.

Обидно было не то, что меня наказывают за проступок, а то, что родная мать даёт указания какому—то мужчине проучить своего ребёнка. Он был незлой человек, и мужского стержня в нём не было. Мамин супруг вёл себя по принципу «Что сказала женщина, то он выполнил». И совершенно не желая делать так, как велели, он всё равно исполнял поручение, потому что знал, что в противном случае получит от жены оскорбления в свой адрес.

В третьем классе я прочла одну историю про мальчика, который учился в школе—интернате. В своём рассказе он описывал, как дружны там дети, как они живут большой весёлой семьёй, как они трудятся на полях, собирая урожай, как их приучают к трудолюбию, уважению друг к другу. Я рассказала об этом маме и попросила отдать меня в такую школу.

Так с четвёртого класса я уже училась в школе—интернате, где мне действительно нравилось. Я обзавелась друзьями, такими же, как я сама, из неполных семей: у некоторых были глухонемые родители, некоторые приехали из больших семей или вообще не имели ни папы, ни мамы.

Школа—интернат находилась в восьмидесяти километрах от дома, и я каждый выходной в пятницу приезжала домой одна с тремя пересадками. Ехала полчаса на автобусе, затем на электричке и на другом автобусе до дома, иногда шла пешком минут 30 от станции. В воскресенье я возвращалась обратно в школу. На выходные почти все дети разъезжались по домам, а в понедельник опять съезжались и рассказывали, кто и как провёл досуг.

Воспитатели были для нас вторыми родителями, они находили индивидуальный поход к каждому ребёнку для того, чтобы все мы не испытывали нехватку внимания и стали настоящими людьми. Воспитатели были очень внимательны к нам и добры, они понимали и жалели каждого из нас, дарили своё внимание и тепло, заменяя мам. Нас много чему учили: мыть, убирать, стирать, ухаживать за животными, сажать цветы. Мы ездили на поля собирать урожай, делая всё это дружно, с энтузиазмом. Все задания были нам в радость, поэтому каждый получал удовольствие. После седьмого класса я снова вернулась в свою среднюю школу и закончила её.

По окончании школы я мечтала посвятить себя творчеству, очень мне нравилось искусство кино. И поскольку я считала себя больше творческой личностью, чем технарём, стала готовиться к поступлению в театральное училище. Однако экзамены я провалила, видимо, не судьба мне быть артисткой. Да и особо не на что было надеяться – в те времена в театральные заведения поступали дети, внуки, родственники актёров или очень талантливые ребята.

Возвращаться домой мне не хотелось. Поэтому я решила поступить в медицинское училище. Экзамены дались очень легко, и я была зачислена в Московское медицинское училище на фельдшерско—лаборантское отделение, – тогда оно считалось самым престижным отделением, куда было довольно трудно попасть. Вот так сама жизнь направила меня в другую сторону.

Учиться в медицинском мне нравилось. Учёба шла легко, за исключением химии, так как этот предмет требовал особых знаний. А в меде один из главных предметов, – это химия. Этот предмет подразделялся на несколько направлений: общая, аналитическая, органическая. Да и уровень знаний здесь был в разы выше и сложнее, чем то, что давала школьная программа.

На помощь родителей я не рассчитывала, поэтому мы с подругой—однокурсницей устроились на работу, чтобы платить за съёмную комнату. Общежития для студентов при училище не было – приходилось снимать частное жильё, чтобы содержать себя и помогать маме, у которой на тот момент родилась дочь от второго брака. А у меня появилась сводная сестра по матери.

С подругой мы устроились на кафедру ЛОР—болезней к профессору Ю. М. Волкову в больницу №50 в Москве. Это учреждение находилось рядом с медучилищем, при первом Московском медицинском институте. Коллектив на кафедре был замечательный, – врачи высшей квалификации, обходительные, внимательные. Это были те люди, которые, не жалея собственного времени, всегда расскажут и помогут, кто бы их ни попросил. Зарплата была небольшая, но платить за съёмную комнату, которую мы снимали с Леной, и на скромное питание хватало. Каждую неделю я ездила в Московскую область к родным. И всегда покупала гостинцы своей маленькой сестре, – на это приходилось отдельно откладывать.

Наша съёмная комната была всего метров 14. Это малосемейка – небольшой уголок, где так называемая кухня располагалась сразу в коридоре у входной двери, там стояла плита и небольшой стол с раковиной. Сразу напротив кухни был маленький туалет с душевой. В комнате стоял холодильник, две кровати: на одной спала хозяйка, а на другой – мы. Круглый стол посередине комнаты дополнял интерьер маленького и уютного пространства.

Хозяйка квартиры была удивительной женщиной – мудрой заботливой евреечкой старой закалки. Ронни Исаевна знала, что мы студентки, и что денег у нас мало, едва хватает заплатить за комнату и скромно поесть. Поэтому женщина проверяла нас на честность и порядочность. Она ничего не говорила, не воспитывала, не читала морали, но совершала поступки, о которых мы даже не подозревали. И эти «проверки» позволяли ей судить о нас, о тех людях, с кем она разделяла жилище. Бывало, она бросит мелочь под стол на пол, копеек двадцать (а тогда это были деньги, на них можно было купить хлеб и ещё что—нибудь), а мы поднимем и положим на стол. Другой раз Ронни Исаевна купит фрукты, конфеты и положит красиво в вазочку, поставит угощение на стол. Нам очень хотелось взять, но не брали, пока сама хозяйка не предложит.

Несмотря на восьмидесяти двух летний возраст, Ронни Исаевна была очень энергичной женщиной. С утра она обязательно делала зарядку, обливалась холодной водой. Она любила походы по магазинам, посещала театры. В целом вела правильный образ жизни.

В то время мне очень нравилось искусство кинематографии, поэтому в свободное время я принимала участие в съёмках в массовках. Я любила смотреть, как создаётся фильм, наблюдать за игрой актёров, иногда удавалось пообщаться и познакомиться с известными артистами. Такими моментами я с восторгом делилась с друзьями, рассказывая, что, несмотря на свою популярность и звёздность, в жизни актёры очень простые, общительные и доброжелательные люди. Кроме этого, мне хватало времени посещать курсы английского языка. Не пропускали мы премьеры фильмов, ходили в театры. В целом счастливые студенческие годы проходили весело и плодотворно – времени на всё хватало.

Однажды мы вернулись домой из училища, а ключей от квартиры с собой не оказалось. Стоим под дверью и ждём хозяйку, навстречу идёт соседка: «Девчонки, чего стоите? Заходите, попьём чайку и дождёмся Ронни Исаевну». За чашечкой чая Алиса Михайловна рассказала, как Ронни проверяет нас и хвалит, называя очень хорошими и честными девочками. «Положит фрукты, – рассказывает Алиса Михайловна, – посчитает их количество, потом проверяет – брали или нет. Или мелочь бросит на пол, а вы поднимите и на стол положите». В тот момент нас крайне удивили рассказы о хозяйке, её поступки. Но в то же время этот урок оказался хорошей школой и запомнился на всю жизнь. Я всегда с гордостью вспоминаю о мудрой Ронни Исаевне.

Я успешно закончила медицинское училище, сдав государственные экзамены, поэтому профессор Ю. М. Волков посоветовал продолжить обучение в Московском медицинском институте. Наверное, он увидел потенциал во мне, предположив, что я могу стать хорошим врачом. Профессор предложил мне подготовиться ко вступительным экзаменам, и я подхватила его идею с радостью. «Если поступлю в институт и стану студенткой медицинского вуза, стану хорошим врачом», – так думала я в тот момент.

Закончив с отличием медучилище, я успешно сдала экзамены, став студенткой вуза. Но здесь меня ждали большие трудности: москвичам и жителям ближнего Подмосковья общежитие не полагалось. Мне приходилось вставать в пять утра, чтобы успеть на первую электричку и не опоздать на лекции, а возвращалась домой я далеко за полночь. Дорога отнимала по семь часов каждый день. На учёбу не хватало ни сил, ни времени.

Можно было бы снять жильё, но мама платить за него не могла. Ездить на учёбу из Московской области было очень трудно, а учиться и работать не получалось, поскольку подходить к профильным знаниям нужно очень серьёзно: много читать и изучать. Ведь медицина – наука сложная, одна анатомия чего стоит. Кроме неё нужно было знать все процессы, которые взаимодействуют в организме человека, а также латынь, химию и ещё много чего. На всё это времени не было, поэтому после первой сессии пришлось оставить институт, взять академический и пойти работать.

Я планировала заработать денег, снять жильё и восстановиться в институте. После окончания училища я, как и сокурсники, получила распределение в четвёртое Главное управление здравоохранения, – это очень престижная больница. Но всё же решила вернуться в Подмосковье и устроиться в городскую поликлинику фельдшером—лаборантом в клиническую лабораторию.

Работа в море

Однажды ко мне в клиническую лабораторию при поликлинике пришла подруга Вера. Она попросила помочь ей быстро пройти диспансеризацию, так как готовилась к отъезду в командировку. Я помогла ей, после чего не встречала подругу несколько месяцев. Где—то через полгода Вера вновь пришла и рассказала о том, что она работает в городе Владивостоке в компании «Дальморепродукт», – выходит в море на рыболовецком судне и зарабатывает хорошие деньги.

Я заинтересовалась и стала расспрашивать, как туда попасть. Вера объяснила, что это организационный набор молодёжи. Я же загорелась идеей и попросила подругу помочь мне уехать на заработки. Вера пообещала всё узнать.

Через месяц я готовилась к отъезду во Владивосток. Моей целью было заработать достаточное количество денег, чтобы продолжить учёбу. Мама не хотела отпускать меня, всячески отговаривала, но ждать помощи от родителей было бессмысленно, рассчитывать нужно было только на себя. Если не я проложу себе дорогу в будущее, то кто это сделает? Вот только собравшись в море, я даже не представляла, с какими трудностями мне придётся столкнуться…

По прибытии во Владивосток всех нас, молодых девушек, расформировывали на рыболовецкие суда по несколько человек. Нам предстояло трудиться на огромных плавбазах – это целые заводы, где ловят рыбу, там же улов разделывают и изготавливают консервы. Условия труда были просто невыносимыми – это был адски тяжелый труд. Тогда мне было неполных 20 лет.

Со мной на судно отправили ещё нескольких девчонок Волгограда, Саратова и других городов. У них всех тоже были свои жизненные задачи, им тоже нужны были деньги. На судне работало двести человек, в основном, все были женщины. Мужчины занимали технические и обслуживающие должности: капитан, старпом, электрики, механики, повара, матросы, боцман, машинисты, – всего от силы человек пятьдесят.

Только что прибывших девушек, и меня в их числе, ожидал не очень тёплый приём со стороны годами работающих на этом судне женщин. Они считались здесь старожилами и охраняли свои границы. Дело в том, что на судне было мало мужчин, и в женском коллективе царила дикая ревность. Особенно остро на себе это ощущали молодые обаятельные девчонки. Неприязнь проявлялась и на работе в цеху, где разделывали рыбу, и вне работы.

Трудиться приходилось по двенадцать часов, стоя на ногах и полоскаясь в холодной воде во время разделки рыбы. На рабочих были надеты резиновые сапоги и длинные клеёнчатые фартуки почти до пола. В руках были ножи с очень острым лезвием по двадцать пять сантиметров, чтобы можно было одним взмахом руки отрезать рыбе голову и тут же вспороть брюхо – вычистить требуху. А рыба шла огромная: горбуша, кета, чавыча, скумбрия, – каждый хвост от трёх до семи килограммов.

Одна рабочая должна была переработать за сутки минимум тонну. Чем больше рыбы обработано, тем выше будет заработок. Поначалу новенькие падали от адского труда, но потом привыкали и выполняли по две нормы, порой времени хватало даже на то, чтобы ходить друг к другу в каюты пообщаться и получить позитив. Работать в море поистине тяжёло – то качка, то шторм. Но я не унывала, потому что знала, зачем ехала в такие условия. Я знала, что всё это ненадолго, и что как только вернусь, закончу институт.

Рыболовецкое судно чаще всего добывало рыбу у берегов Курильских островов, Сахалина, Камчатки и Японии. Это живописные места с потрясающими сопками и горами, со своей уникальной природой и особым климатом, и совершенно другим воздухом. Иной раз встанешь у борта и любуешься этой красотой, наполняясь вдохновением и невероятным ощущением чистоты и свежести.

На судне работал магазин, где торговля велась по своим правилам. Дело в том, что в восьмидесятых годах всё было в дефиците – найти одежду или косметику было трудно. Но в этом магазине можно было купить соки, печенье, сахар, разные консервы, сгущёнку, часто в лавку завозили японские товары, – это бывало, когда рыбачили у японских берегов. Тогда в магазине появлялись сервизы, покрывала, пледы и многие другие красивые качественные вещи, которые считались дефицитным товаром в России.

Деньги рабочим не выдавали, но если нужно было что—то в магазине, там записывали на счёт сотрудника и затем вычитали из его зарплаты. Заработанные деньги получали по возвращении во Владивосток, в кассе управления «Дальморепродукта».

Мы всегда дивились чистоте японских берегов. Когда база стояла у побережья Японии, где, в основном добывали скумбрию, все рыбаки любовались ухоженностью береговой линии. Всё было настолько чисто, аккуратно, даже японские суда выглядели как игрушечные – чистые, белые, ни пятнышка ржавчины. Конечно, на их фоне советские суда сильно проигрывали.

Японцы очень часто посещали российские рыболовецкие суда со своим визитом, – это была береговая охрана. Они привозили жвачки, календари, ручки. Им очень нравились наши судовой хлеб, сгущённое молоко, тушёнка и другие продукты, поэтому между сторонами происходил бартер.

В море тоже были прелести жизни. Спустя полгода пребывания на судне все очень сдружились и стали одной семьёй. Среди мужчин ко мне большой интерес начал проявлять старший помощник капитана, на судне его называли старпом. Звали старпома Владимир, ему было двадцать девять лет, он был очень интересным, весёлым и красивым человеком. Его тёмно—русые кудри спускались на лоб. Это был смуглолицый мужчина с крупными выразительными серо—зелёными глазами, небольшим прямым красивым носом. Его тонкие усы соединялись с чёрной бородкой, которая всегда была подстрижена коротко и аккуратно. Его улыбка покоряла всех женщин на судне. Он был настолько обаятелен, что не понравиться просто не мог.

Владимир всегда был весёлым, уважал юмор, рассказывал интересные, смешные истории и анекдоты, которые у него находились всегда к месту. Между тем он был вежлив и внимателен ко всем. Кто бы его о чём ни попросил, – он старался помочь всем. Володя очень хорошо разбирался в электрике и электронике, и с этими вопросами к нему обращались довольно часто.

Старпом нравился многим девушкам, многие хотели завоевать его сердце, но он не обращал особого внимания на женщин. Однажды, помню, был сильный шторм на море, до десяти баллов. По спикеру передали команду задраить все иллюминаторы. При таком шторме судно кидает из стороны в сторону, волны накрывают нос корабля, а люди ходят, держась за поручни, и подавляя признаки укачивания. Я же решила подняться на капитанский мостик, чтобы оттуда смотреть на гребни волны с высоты, – это было самое высокое и очень красивое панорамное место на судне. Володя, увидев меня, – а я в тот момент стояла любовалась разбушевавшимся штормом, – взял меня за руку и потянул внутрь. Он отругал, сказав, что это опасно. Но мне в тот момент было совсем не страшно, а наоборот интересно, как в природе рождаются такие огромные волны.

Владимир отвёл меня в безопасное место и стал рассказывать о всяких явлениях природы. В его арсенале были разные истории, которые ему приходилось видеть в море. А в море он стал ходить с того момента, как попал на службу в армию матросом, потом он закончил мореходное училище, затем работал на китобойце. Наш разговор затянулся, и мы не заметили, как пролетело несколько часов.

С тех пор его ухаживания стали явными, а наша симпатия друг к другу переросла в более тёплые и близкие отношения. Он был настолько позитивным, что проводить с ним время было одним удовольствием. Я ценила и принимала его заботу. С ним я чувствовала себя защищённой, ведь на судне было много «старших»? кому было и за 30, и за 40 лет. Эти женщины ревностно относились к молодым девушкам и старались всячески поддеть, как в армии. Поэтому я охотно принимала опеку и покровительство своего нового друга.