Скифская пектораль

– Одного я не могу понять, – вступил в разговор Владимир, – ты умеешь убивать с помощью шприца, почти безболезненно. Зачем же ты так жестоко убила Кэт?

Лидия подняла голову и недобрым взглядом уставилась на Татьяну.

– Я хотела, чтобы подозрение пало на неё, – она кивнула подбородком на Таню, – я хотела, чтоб её посадили.

– Меня?! – пискнула Таня каким-то детским голоском. – Почему?

Лидия смотрела на неё немигающим взглядом. Этот взгляд жёг насквозь, как костёр инквизиции.

– А ты помнишь, как ты варенье из банки жрала?

– Какое варенье?… – Таня ожидала чего угодно, только не этого.

– Клубничное! Когда вы с родителями жили в нашем доме! Я пришла к тебе, а ты жрала варенье ложкой из банки.

– Но я ведь всегда делилась с тобой. Я угощала тебя…

– Вот именно! Мамочка варила варенье, а ты угощала! Я тоже хотела угощать других, но моя мать ничего никогда не делала на кухне. А ты всегда жила на всём готовом. Папочка зарабатывал денежки, чтобы ты могла учиться, мамочка для тебя готовила. А ты сама – что ты из себя представляешь? Да ты пустое место! Что бы ты делала без папочки и мамочки? Ты же не привыкла добиваться чего-то своим трудом. Ты была принцессой в своей семье, тебя чуть ли не на руках носили, а ведь ты – ничтожество. Разве ты всё это заслужила? Почему тебе всё досталось, а мне нет? Ведь я же лучше тебя! Я всего в жизни добивалась сама. Только не всегда получалось то, чего я хотела. Ты никогда сама не варила варенья, но всегда его ела. Я пыталась сама варить – и ничего не получалось. И так во всём. Ты ничего не делала – и всё имела благодаря родителям. Я делала – и не имела. Видишь, как несправедливо. А твоя смазливая рожа – это справедливо? Она для тебя как пропуск в иной мир, куда таким, как я, вход воспрещён. Ты пользовалась своей красотой в мире мужчин, а что могла я, если мне этого не дано? И разве есть моя вина в том, что мне Бог не дал такой внешности? Нет тут ни твоей заслуги, ни моей вины, и тем не менее ты вовсю пользовалась преимуществами, которые даёт девушке красивая внешность. А что было делать мне? И тут ещё одна девка появилась. Такая же красивая, богатая. Слепая, правда – тут уж природа не ошиблась, взяла компенсацию за чрезмерную красоту и богатство. Так ведь нет, эта, – она опять недобро кивнула на Татьяну, – надумала её прооперировать. Но это слишком много: красота, богатство и зрение. Если у меня чего-то нет, то и у других этого быть не должно. А она ещё хотела познакомить её с моим Володей. С каким удовольствием я вонзила нож в её сердце… – Лидия вдруг хлюпнула носом. – Нет, не слушайте меня. Я не то хотела сказать. Просто я – зерно, упавшее не на плодородную чернозёмную почву, а на пыльную асфальтированную дорогу, – тихо и почти со слезами закончила она.

– Но ты же смогла стать медсестрой, – сказал Владимир, – работаешь в престижной клинике, тебя там все уважают…

– А я не к этому стремилась! Я хочу оперировать! Я хочу делать операции на сердце, на мозге, на сосудах, пересаживать органы. И я знаю, что могу это делать. Это моё призвание. Но у меня не было папочки, как у неё, чтобы я смогла реализовать свои возможности, свой талант. Она бы тоже никем не стала, если бы не её родители, – слёзы исчезли из её голоса, в нём появился металл.

– Лидия, – наконец подала голос Татьяна, – как же ты можешь так говорить? Мы же были подругами. Я любила тебя, как сестру…

– Видишь, как ты глупа, – Лидия даже запрокинула голову, пытаясь театрально захохотать. – Ты даже не смогла распознать моих истинных чувств. Мало того, ты делилась со мной своими сердечными тайнами, доверяя такие детали, по которым твоих ухажёров можно было легко найти. Я звонила им и сообщала пикантные подробности твоей интимной жизни (которые сама же и придумывала), после чего они тебя бросали. И не смотри на меня так. Кстати, я представлялась твоей бывшей сокамерницей. Мол, вместе в тюрьме сидели. Когда они интересовались, за что тебя посадили, я говорила, что ты – воровка, да к тому же покушалась на жизнь своего любовника.

– Вот и накаркала себе тюремную камеру, – с усмешкой сказал Адамс.

– Хватит, – жёстко оборвал Владимир. – Уберите её отсюда.

– Давайте наручники, – распорядился начальник тюрьмы.

Железо звонко щёлкнуло на запястьях Лидии.

– Отведите её в камеру, – сказал он. – Туда, где Боброва сидела, На её место.

Когда дверь за Лидией захлопнулась, Татьяна сидела, закрыв лицо руками. Ей хотелось заплакать, зарыдать безудержно, но слёз не было, только стон вырывался из груди:

– Боже мой! Боже мой!

– Да что вы так переживаете, – попробовал утешить её начальник тюрьмы, полный человечек с большой лысиной. – Типичный случай: синдром неудачника. У меня таких полтюрьмы сидит. Обозлились на весь белый свет, мстят всем вокруг, словно все виноваты в их неудачах. Да полно вам убиваться, мисс. Разве вы книжек не читали про таких неудачников?

– Пойдём, Танюша.

Владимир вывел её из стен тюрьмы. Как часто она представляла себе этот момент, когда она выйдет отсюда, вылетит, выпорхнет и как счастлива она будет! Не думала она, что так гадко будет на душе и так нерадостно от встречи со свободой.

– «Мать Тереза»! «Флоренс Найтингейл»! – с горечью произносила Татьяна.

На улице лил проливной дождь, первый весенний дождь. Видя, что Таня намеревается идти пешком, Владимир попробовал остановить её.

– Подожди, сейчас такси возьмём.

Татьяна резко обернулась. Владимир не узнал сестру: лицо её было искажено от боли и ярости.

– Не трогай меня! Никуда я с тобой не поеду! Оставь меня в покое! Мне надо побыть одной! Ты понимаешь это? Мне надо осмыслить всё, что произошло за эти месяцы и за эти минуты, когда я выслушала откровения лучшей подруги. Не ходи за мной!

– Так ведь дождь…

– И хорошо, что дождь. Он смоет с меня всю грязь.

Она круто развернулась и быстро пошла от него. Владимир остался стоять на том же месте.

Наконец-то всё кончилось. Сестру благополучно выпустили из тюрьмы, убийцу нашли. Можно обо всём забыть и приступать к написанию книги. Ведь он так и обещал себе: как только Таня выйдет на свободу, он начнёт работать над романом.

Он смотрел вслед удаляющейся фигурке сестры, и в сердце что-то саднило и жгло. Ему, никогда не бравшему в рот сигареты, вдруг отчаянно захотелось закурить. Нет, он не будет писать про скифскую пектораль. Металл, даже если он благородный, не заслуживает того, чтобы ему посвящали романы. И вообще не надо трогать эту тему. Древние скифы делали украшения для тех, кого любили, живых и мёртвых. Они отпускали своих усопших с миром и дарили им последние подарки. Отдавали им лучшие украшения – символ своей любви и признательности, – и заносили всё это слоем земли. Они думали, что их любимые обретут здесь вечный покой. Невдомёк было скифам, что не будет покоя курганам. Не знали они, что именно вещи, которыми они хотели отблагодарить умерших за то, что те были в их жизни, – именно они и будут привлекать к себе хищные взоры во все времена. Именно ради них, золотых и серебряных украшений спустя века будут рыться древние могилы и литься кровь. Не знали скифы, что их любовно сделанные украшения и отданные умершим, чтобы навечно остаться с ними, будут извлекаться чужими нечестными руками и гулять по миру, переходя из одних алчных рук в другие, сея раздор и ненависть. Не знали скифские умельцы, что их произведения будут жить своей жизнью, пойдут по планете, накручивая кому-то доллары, марки, фунты стерлингов… Никто не знает имён мастеров-ювелиров, давно исчезло с земли племя скифов, а их изделия живут и по сей день, хотя и не принадлежат нам. Они принадлежат тем, умершим, лежащим в курганах. Это их золото, их украшения – их собственность. И правы ли учёные, наравне с грабителями опустошающие гробницы, склепы и курганы?

Нет, не будет Владимир писать об этом. События последних недель перевернули его душу. Изменили сознание. Он напишет о другом. Он напишет о том, что узнал в последние дни. Он напишет о девушке, которая выросла в благополучной семье, была воспитана в лучших традициях интеллигенции, и именно это не дало ей возможности отличить истину от лжи. Она просто не знала, не была готова к тому, что кто-то мог выдавать ложь за истину, чёрное за белое, искусственное за настоящее. Она не знала, что близкие люди бывают способны на предательство.

Он напишет о другой девушке, которой надо было в жизни совсем немного: родительской любви – базиса, на котором держится всё. Её лишили этого, и это оказалось фатальным в её судьбе. Все её неверные шаги начинались отсюда. Человеческое сердце не может быть пустым, бесчувственным. И если вовремя не поселить в детском сердце любовь, тогда в пустую нишу заберутся совсем другие чувства. И какими они будут – никто не знает. Это может быть и зависть, перешедшая в ненависть – как это произошло в данном случае. И тогда уже никто не вылечит сердце от дурных чувств.

Он напишет о слепой девушке, которая стала жертвой подонков только потому, что её родственники не смогли или не захотели её уберечь.

Он напишет о мальчике, вся вина которого была в том, что он был не таким, как его родственники. И они ему этого не простили. И даже из могилы продолжали не прощать.

Он напишет о голубоглазом мальчике с белыми кудрявыми волосами, рождённом в одной из лучших фамилий своей страны. Изначально его призванием было служение Отечеству. Какую бы стезю он ни выбрал в своей жизни – военную, гражданскую, творческую, научную – он бы служил СВОЕЙ Родине. Но Родина прежде времени отвергла его, отняв у него всё: родителей, детство, отчий дом, имущество, родную землю, доброе имя, будущее, одну только жизнь оставив ему. Родина отвернулась от него, изгнав его со своей земли и заставив его служить уже не себе, а Чужбине. А могла ли состояться его жизнь на Чужбине, если он – другого замеса, другого поля ягода, другого сорта зерно. А разве он один – их миллионы тех, кого Родина рассеяла по миру.

Он напишет о талантливой актрисе, которая настолько была пронизана своим призванием, что не умела просто жить. Она не умела строить свои отношения с окружающими людьми. Жизнью для неё была сцена, а когда она оказалась не у дел, то продолжала играть, не замечая того, что она давно уже не актриса, а женщина – мать и жена, и от неё ждут не театральных выходов, а простых человеческих чувств – того, чему она так и не научилась.

Да ведь все эти люди – полноценные зёрна, но павшие на жёсткий асфальт вместо мягкого чернозёма. Так, может быть, их поступки – не вина их, а беда? Все они пришли в этот мир, ожидая счастья. Но в какой-то момент они получили затрещину от судьбы, ощутили боль и, не в силах её вынести, стали отдавать свою боль окружающим, нанося им такие же удары. Люди из года в год, из века в век передают свою боль другим. И эта цепочка может быть бесконечной. Как разорвать эту непрерывную цепочку? Вот и Таня обозлилась после пережитого, она тоже готова приносить боль другим. Что он должен сделать, чтобы его маленькая сестричка не стала источником зла. «Не отвечай ударом на удар, злом на зло», – вспомнились слова деда Егора. Он сказал это, прожив 87 лет и поняв, что это не приносит ни удовлетворения, ни, тем более, счастья. А что же нужно нам, чтобы понять эту простую истину? Неужели нам тоже для этого понадобится 87 лет? Неужели опыт предыдущих поколений нас ничему не учит? Неужели так трудно понять, что зло – не односторонне, оно всеобъемлюще, и если ты сеешь зло, то прежде всего сам сгоришь в его пламени, а уж потом те, кому оно было предназначено. К сожалению, понимаем мы это слишком поздно, когда пути назад уже нет.

Владимир напишет роман обо всём этом. Начнёт он писать его завтра. А сегодня он должен найти Татьяну и о многом с ней поговорить. Это будет долгий разговор обо всём, что произошло в последние недели. Они уже не те, какими были в последний вечер перед его отлётом в Альпы. Они стали другими. И мир вокруг них стал другим. Да, им есть о чём поговорить. Они будут говорить весь вечер и всю ночь.

А утром Владимир Бобров сядет за письменный стол и начнёт писать роман.

notes

Примечания

1

Итон – престижнейшёё учебное заведение Великобритании.

2

Флоринс Найтингейл – самая знаменитая медсестра, родоначальница самого понятия «сестра милосердия».

3