Оливер. 8 важных уроков моего лучшего друга

Конец января, вечер, завтра каждой из нас было на работу, очередь тянулась, а значит мы могли остаться тут надолго. Однако моя подруга была не намерена оставлять меня наедине со своими переживаниями, поэтому сидела рядом и отвлекала от реальности разговорами и рассказами обо всем подряд. Мои жалкие старания поддержать разговор были заметны Насте, поэтому как только я замолкала и начинала пристально смотреть или укутывать своего любимца, она не обижалась, а лишь тактично ждала, когда я снова вернусь из своего временного провала и продолжу нашу беседу.

Обычно Оливер был нетерпелив к долгому ожиданию, да и особый больничный запах сразу же наводил на него тревогу, поэтому он никогда не сидел на месте и вечно норовил выбежать в открывающуюся дверь. Сегодня же мы спокойно ожидали свою очередь. Оливер спал у меня на руках, а я прижимала его к себе.

«Мы следующие» тяжело выдохнула я и ещё раз проверила Оливера. Он повёл ухом, но глаза не открыл. Его тяжелый вздох сказал мне лишь о том, что он все и так знает. Как знала и я. Но надежда умирает последней, поэтому, заходя вновь в самый знакомый кабинет, я как по шаблону продиктовала встречающему нас врачу имя/ порода/ возраст (а на тот момент момент ему было уже 16 лет) / симптомы. Рассказала о вялости и последнем приступе. Выдохнула, чтоб вновь услышать «а что вы хотите – у него ведь уже возраст». Однако в это раз утонченная женщина-ветеринар с пучком на голове ошарашила меня своим вопросом:

– УЗИ делали? – проговорила теплым голосом она, поглаживая Оливера, который так и не открывал глаз, лежа на смотровом столе.

– Нет. А надо? – поинтересовалась я. Во мне как будто проснулось второе дыхание.

– Я думаю, что многие вам скажут, что в его возрасте вялость и упадок жизненных сил это нормально, и все же я рекомендую вам сделать УЗИ внутренних органов, возможно есть еще какие-то причины. Я же пока не готова вам ставить диагноз.

– Это возможно сделать прямо здесь и сейчас? – решительно уточнила я.

– Конечно, я сейчас подготовлю кабинет.

Подхватив Оливера на руки, я отправилась за ней в соседнее помещение. Приглушенный свет, кушетка, монитор, мазь и сам датчик, которым "просвечивают" необходимую зону на теле. Мы были в комнате вдвоем. Мне были даны краткие рекомендации о том, как положить и держать своего лучшего друга. Уже в следующее мгновение Оливер послушно лежал на спине, а по пузу растекалась прохладная мазь. Ветеринар своей опытной рукой начала тут же проводить сканирование. В какой-то момент она остановилась и обратилась ко мне. Она указала на непонятные для меня пятна и пояснила, что вероятнее всего это опухоль. Её голос был настолько решительный, что эта информация скорее не напугала меня, а наконец-то за долгое время вселила уверенность. Как минимум в том, что теперь нам известно с чем бороться.

Еще пару минут она продолжала сканировать Оливера, затем вытерла мазь и поблагодарила его за терпение. Я, укутав его обратно в плед и взяв на руки, присела на стул рядом с ней.

Конечно, мне не воспроизвести весь монолог, где она более профессиональным языком объяснила сложившуюся ситуацию, и все же вердикт был таков – из-за старых травм желудка и кишечника у него образовалась опухоль именно в районе этих органов. (В начале нашего знакомства после первичного осмотра врач по этим же причинам рекомендовал мне посадить Оливера на специальную диету.) Все положение еще, естественно, усугубляется и возрастом – не каждый пес проживет в таком активном режиме 16 лет! На фоне стремительно развивающейся опухоли очевидным становится его нежелание есть, а следовательно и вялость. При этом учащающиеся боли становятся теми самыми причинами спазмов и приступов с судорогами.

Пока она говорила, к горлу медленно подкатывал комок. В мои планы не входило разрыдаться, но глаза предательски наполнялись слезами. С одной стороны я наконец-то получила единственный вразумительный ответ, который объяснял все, от чего ранее все разводили руками и пожимали плечами. А с другой стороны, теперь у меня в голове вертелось только два вопроса: могла ли я что-то изменить, если бы более тщательно требовала проводить осмотры, и могу ли я еще что-то изменить.

На первый вопрос я получила утвердительное "нет". По словам врача, мое решение и соблюдение простой диеты позволило Оливеру прожить так долго и счастливо. К сожалению, также она констатировала, что, исходя из его родословной, у него была изначальная предрасположенность к подобным заболеваниям (это по линии добермана). Поэтому то, что он еще со мной в таком преклонном для собак возрасте отчасти и моя заслуга.

На второй же вопрос она мне ответ дала неоднозначный. По сути в данный момент у меня есть возможность хирургически продлить его жизнь. Для этого необходимо провести операцию по удалению всего, что возможно удалить с точки зрения осложнений. Поставить катетер, чтобы даже в периоды, когда он будет не в состоянии принимать пищу самостоятельно обеспечивать его едой. Но вероятность того, что он переживет даже первый этап очень мала, что уж говорить о вживлении инородного тела, даже с учетом поддержания его жизнедеятельности!

– Но есть и другой путь! – продолжила она после подробного рассказа о том, как может отразиться хирургическое вмешательство на жизнь Оливера.

Я сглотнула накопившийся комок слез, я стиснула зубы в ожидании объяснений. Я предполагала услышать предложение о том, чтобы тут же прекратить его страдания, которое я очень много раз слышала за последний период от разных специалистов. Об этом и речи быть не могло! Я не могла позволить себе поступить так с тем, кто был со мной так открыт, честен и всем сердцем любил меня такой, какая я есть!

– Я думаю, вам стоит просто жить и радоваться каждому дню, – всё тем же теплым голосом произнесла она. – Перестаньте придерживаться диеты, позвольте ему есть в умеренных, конечно же, количествах то, что хочется. Проводите время так, как будто это ваш последний день вместе. Единственное, о чем я вас прошу, если поймете, что ему станет очень больно, не откладывайте этот момент. Будьте сильной и сами примите это решение отпустить его. Очень эгоистично держать его, если ему станет невыносимо больно.

Я больше не могла сдерживать слез. Дрожащим голосом я задала самый глупый вопрос этой милой женщине:

– А как я пойму, что ему больно?

– Поверьте, вы поймете, – ответила она, не смотря на меня, как будто знала, что от её взгляда я разрыдаюсь еще больше.

Вытирая мокрые глаза, я вынесла Оливера из кабинета. Настя все также сидела и ждала нас на диванчике в холле больницы. Я передала ей Оливера, который успел уснуть, пока я разговаривала с ветеринаром, а сама направилась оплатить прием и саму процедуру УЗИ.

Уже дома, лежа в постели, поглаживая костлявую спину ослабевшего Оливера, я вновь и вновь прокручивала в своей голове то, о чем говорила мне врач. Я и сама понимала, что это единственный верный вариант, поэтому мною было принято решение следовать этой рекомендации немедленно.

На следующий же день в рацион Оливера я добавила его любимую колбасу. Сначала это лишь сподвигло его поднять голову и принюхаться к знакомому, но редкому запаху в его миске. С каждым днем он находил в себе силы вставать и съедать все больше лакомств, тем самым приобретая чуть больше сил. Он даже снова стал выходить и встречать меня с работы. Конечно, уже без прыжков в высоту, а просто медленно доходил до коридора и тяжело, но радостно смотрел на меня. Прогулки хоть и не увеличились по времени до прежних, зато стали чуть более живыми и энергичными.

Все разговоры и вопросы о его здоровье и состоянии стали для меня в одночасье такими простыми и легкими, а все потому, что я действительно поняла его очередной урок.

Он доказал мне, что наша жизнь – это действительно лишь один момент – момент здесь и сейчас. Мы можем бесконечно вспоминать и любить прошлое, мы несомненно должны идти в будущее, однако не нужно забывать о том, что происходит сегодня, в настоящем! Нужно быть и делать все для того, чтобы быть счастливым и в настоящем, иначе все это бессмысленно!

Урок 8. Его последняя история.

В субботу, перед тем как уйти из дома, я долго суетилась. Он и так уже плохо ходил в последнее время, но всегда старался меня провожать. Этот раз был не исключением. Он вышел в коридор, где я металась из стороны в сторону, и присел, тяжело опустив голову. Я села рядом. Он прижался и расслабился всем своим напряженным телом так, что повалился прямо в мои объятия. Мы просидели так минут 20. Я плакала и разговаривала с ним. Мне кажется я понимала, что это могли быть наши последние посиделки.

Я давно приняла этот факт как данность. И каждый день был нашей маленькой победой, нашим собственным праздником. Поэтому я в очередной раз хотела убедиться, что мы снова выиграли этот бой.

Но мне нужно было ехать. Я по обыкновению все приготовила для того, чтобы он не скучал без меня, однако с такими долгими прощаниями сердце начинало обливаться кровью, что мысленно я подумала о том, чтобы отменить планы.

Но Оливер вдруг посмотрел на меня и, будто понимая все мои сомнения, встал и отошел к стене, как будто отпуская меня. Я кивнула ему молчаливое "спасибо", еще раз проверила миски и все необходимое, чмокнула его и спустилась вниз.

В воскресенье, вернувшись домой, я услышала тихий лай.

Он дождался меня. Заныкался между стеной и барной стойкой на кухне, но дождался меня. Ему явно было больно, ведь он почти через каждые 30 секунд обозначал это своим тяжелым приглушенным «гав». Он ведь вообще практически не лаял за всю нашу совместную жизнь, а тут через каждые 30 секунд… тихий и отрывистый один четкий «гав».

"Вы поймете…" – в голове сразу всплыли слова той дамы-ветеринара, а значит принято решение – не дать ему мучиться. Я понимала, что единственное, что смогу сделать сейчас для него – дать легко уйти, как она и говорила.

Но сказать это проще, чем сделать. Страх самой принять такое бесповоротное решение и увидеть последствия не только брал верх, но и парализовал мозг. Я понимала, что не справлюсь с данной ситуацией в одиночку, мне нужен родной и близкий человек рядом. Наплевав на все приличия и осознавая, что нарушаю рабочий режим, я позвонила своему молодому человееку Андрею и попросила быть рядом со мной. Я была готова дождаться его с работы, лишь бы не ехать в больницу одной. Однако, понимая, что дело срочное, попросила приехать как можно быстрее. Мой любимый мужчина без доли сомнения обозначил мне ближайший интервал по времени, попросил собраться и быть сильной. Он отнесся с пониманием к моей истерике, хоть и не был так привязан к Оливеру.

И вот они. Долгие и мучительные минуты ожидания. Постепенное осознание неизбежности. Боль душевная от его боли физической. Даже сейчас, спустя год, я фиксирую эти воспоминания со слезами на глазах и долгими паузами перед каждым предложением. А тогда это был немыслимый калейдоскоп всех видов боли.

Я прижала его к груди, убаюкивая словно маленького ребенка. От покачивания ему заметно становилось чуть легче: он с меньшей периодичностью вздыхал и произносил свое жалобное "гав". Я вспомнила обещание, которое дала ему в день, когда наконец-то отпустила свою первую болезненную потерю.

Тогда не стало моей бабушки по папиной линии. Я опущу душевные переживания и описание моей привязанности к этому человеку. Но пережить и отпустить ту боль, что я ощутила с её уходом помог мне именно Оливер. После похорон я сообщила всем, что уеду ровно на три дня. Попросила не писать, не звонить и не волноваться, просто принять тот факт, что мне нужно побыть наедине с собой. Мой близкий друг Кирилл, который очень много помогал мне в тот период, увез меня в домик, что находится в селе Грачево. Небольшой населенный пункт недалеко от города с проблемами для сигнала сотового оператора, замечательной природой и немноголюдностью – идеальное место для того, кто решил спрятаться от всех.

Первый день я ходила словно на автопилоте. На второй мы решили прогуляться к озеру и немного отвлечься. На третий день я уже даже с энтузиазмом принялась готовить обед в старом чугунке на открытом огне. Все это время Оливер всегда был со мной или возле меня. Как только накатывала грусть – он тут же подходил ко мне. Но больше всего мне нравилось сидеть в старом кресле на улице и медленно гладить Оливера по спине, пока мыслями я разбирала завалы эмоциональных истерик в своей голове. Я вспоминала все болезненые переживания, которые сваливались когда-либо на мою голову: проблемы на работе, недопонимания дома, все дурацкие ситуации в тяжелых отношениях (которые закончились перед моим переездом в столицу) – каждый раз именно Оливер был со мной! Просто сидел или лежал рядом, позволял быть молчиливым собеседником или шелковистой игрушкой для того, чтобы занять мои руки в момент, когда мысли уносят меня далеко от реального мира. Был всегда, как и эти три дня.

И вот на третий день, сидя уже в привычном мне за эти дни кресле, словно троне, я гладила Оливера. Мы были одни, когда я решила снова поведать ему мои умозаключения.

Я описала ему боль, отравившую мои мысли и тело. Я поделилась с ним моментами, за которые мне обидно, стыдно и жалко. Рассказала воспоминания, которые создают по частям картинку меня и моего жизненного уклада. Упоминала обо всем, что было и будет дорого с человеком, которого я больше никогда не увижу, не обниму и не смогу хотя бы еще раз порадовать. А еще я вдруг с обидой вспомнила, что так и не успела пересмотреть с бабушкой старый советский фильм "Белый Бим черное ухо", который по её рассказам мне нравился в детстве. В этот момент он неожиданно встрепенулся и приподнял голову. Выслушав все внимательно и не отводя глаз, он выпрямился и слизнул слезу с моей щеки. Для меня это стало чем-то особенным, поэтому я дала ему обещание посмотреть этот фильм вместе с ним, когда мне еще раз захочется плакать от такой же сильной боли.

И вот этот день настал. Я сидела на полу в своей московской квартире, качая на руках закутанного в плед Оливера. На экране тот самый фильм, а слезы катятся из глаз.

Он всегда все понимал…

И я всегда все понимала. Понимала, что настанет тот момент, когда он меня покинет навсегда. Понимала, что все, что с нами происходит это лишь часть одной большой истории под названием ЖИЗНЬ. Понимала, что возможно я смогу когда-нибудь снова осмелиться и взять на себя ответственность за чью-то судьбу, но сейчас все время остановилось в этом моменте одной большой боли.

Он умер в 14:10 по московскому времени, в московской квартире, которая на долгое время приютила нас, и в которой мы провели последний год его жизни. Он умер 3 марта 2019 года, на 17-ом году своей жизни. Это было ожидаемо и неизбежно. Но принять этот факт невыносимо до сих пор.

Он умер. В последнюю минуту мы лежали на полу посреди гостиной друг напротив друга и смотрели прямо глаза в глаза. В таком положении ему было не так больно, судя по менее тяжелым вздохам. Я видела, как в заплывающих бельмом зрачках уходит последний свет. После первых истерик я уже спокойно лежала рядом, поглаживая исхудавший бок и, не переставая твердила «я рядом, я тебя люблю, я рядом…». Он меня понимал. Он всегда всё понимал…

Фильм был поставлен на паузу, а осознание того, что его больше нет разливалось свинцовой болью в груди. Я даже не успела помочь ему уйти, просто испугавшись, что не смогу это выдержать. Я не успела, и он умер у меня на руках. Зато без докторов и посторонних, в теплом любимом пледе, рядом с тем, кому посвятил последние 6 лет из своей жизни.

Лежа там на полу, в его последний вздох, беспрестанно повторяя, как сильно я его люблю, обливаясь слезами я благодарила его за все, чему он меня научил. Какие мудрые и важные вещи он принес в мою жизнь, как о нем узнают мои дети, внуки и другие потомки.

Лежа там на полу, рядом с темнеющими зрачками, я принимала его последний урок – боль нужно и можно пережить.

Боль – часть нашей жизни. Она нужна нам, чтобы оставаться людьми и становиться сильнее. Боль она просто есть и будет всегда.

И, как когда-то сидя на том самом кресле-троне перед маленьким ветхим домом в забытой всеми деревеньке Грачево, я крепко улыбалась с облизанной щекой моему лучшему другу по имени Оливера, так и сегодня, уже без него, я улыбаюсь этому дню и этой жизни.