Приятно тебя общать

Инопланетянин распахнул огромную щель в своём нутре, и я, видимо, должен был туда войти. За что, за что, великий, вечный космос, ты поступаешь дико так со мной?!

– Поверьте, мой дражайший, мой спаситель, что в этом нет необходимости, – проблеял я. Но зильберпук был настойчив.

– Прекрасно знаете, мой милый: без объятий, хоть четырёх за день, не может человек. Я предлагаю то, что в моих силах. Задача ваша, гордость подавив, принять сей дар симпатии и дружбы, и тем спасти себя от гибельной тоски. Идите ж, я ведь чётко ощущаю: на грани вы, взорвётесь через миг!

Это я тоже ощущал весьма чётко. Без успеха попытался отвертеться, но зильберпук не желал ничего слышать.

– Скорее, друг, мои мембраны сохнут, и увлажнить их срочно должен я.

Делать нечего. Задержав дыхание, я шагнул в мягкое, чуть тёплое, вонючее нутро. Склизкие стенки прижались ко мне на мгновение, отпустили почти тут же, и я поспешил покинуть чрево инопланетянина. Тот сомкнулся, позвенел иглами, попрощался и убрался прочь.

Не думаю, что во вселенной есть ещё человек, который может похвастаться, что побывал внутри зильберпука. Или поплакаться.

Этот ритуал повторялся каждый корабельный день. Я изворачивался, применял все свои дипломатические способности, придумывал новые и новые отговорки, но Динозаврик был непреклонен. Каждый раз перед сном он «обнимал» меня ради моего же душевного благополучия и не позволял мне отказываться от помощи из неуместных в данной ситуации принципов.

В остальном, общество зильберпука было приятно и интересно. Мы говорили о межпланетных путешествиях, о контактах с другими расами, об обычаях на родине, о курьёзах на чужбине. Но когда приближалось время сна, у меня внутри всё замирало в предощущении прощальных объятий. Я покорился, попытался найти светлые стороны в сложившейся ситуации. Чуть привыкнув, почти перестал ёжиться от омерзения. Стокгольмский синдром подкрадывался, что ли?

Динозаврик появился на пороге моей каюты в неурочное время. Блёстки пульсировали в бешеном ритме, иглы то выдвигались, то втягивались, клацая и треща.

– Скорей, скорей, мой гость, не время мешкать! Очнулся повреждённый спутник ваш!

Я рванулся к аквариумам. В одном из них Адриано, теперь совершенно исцелённый, пытался вынуть из длинных волос особо крупные комки восстанавливающей слизи.

– О, как я рад, дружище Адриано! – Я бросился к товарищу и крепко стиснул его в объятьях. – Ты наконец очнулся, ты здоров!

– Я-то здоров, а ты, похоже, не очень, – пробурчал тот, пытаясь высвободиться. – Ты что, настолько стосковался по людям, что ориентацию сменил? Отпусти меня! Я не из этих!

– Не понимаешь, милый Адриано, какое счастье, что ты вновь со мной! – продолжал я надрываться, не отпуская товарища. – Ведь человек не может без объятий, и если рядом нет других людей, то добрые пришельцы зильберпуки готовы обнимать тебя нутром!

Что ни говори, этот парень быстро соображает. Своим приятным звучным голосом он пропел:

– Теперь я понял, дорогой, как тяжко жилось тебе без нас, и потому особое спасибо зильберпукам, которые не бросили в беде!

Дракончик и Техник, умилённо наблюдавшие за нашим воссоединением, отстучали иглами сложный ритм.

– Возрадуйся, товарищ, ведь с тобою есть рядом друг, которого обнять легко и просто. Но договоримся, что зильберпукам петь отныне буду я.

Я с облегчением делегировал свои дипломатические полномочия.

Через пару дней очнулся и Нестер. Мы все прилежно обнимались, и добрые инопланетяне были спокойны за наше душевное равновесие. Вскоре мы прибыли на захолустный мирок Тенебрис, откуда смогли связаться с родными, заказчиками и страховой компанией. Тут мы окунулись в бездну юридических сложностей, но со спасителями продолжали поддерживать контакт. Техник был молчун, а Динозаврик больше общался с Адриано.

Однажды, после очередного сеанса связи, мой певчий спутник вышел из каюты, безудержно хохоча. Мы с Нестером долго пытали его, что такого забавного сказал зильберпук. Потом, отсмеявшись, Адриано вывел, искусно подражая тоненькому голосу Динозаврика:

– Вы знаете, милейший Адриано, я никого обидеть не хочу, но голос друга вашего противен настолько, что терпеть невмоготу. И, знаете, его прикосновенье шершавое, сухое – просто жуть. Иголки вянут, греются поджилки, хрустят крючочки и густеет слизь.

Нестер заржал, как конь, а я развёл руками:

– Похоже, мы друг друга передипломатили.

III. Да будут обнимашки

Заходит как-то бог-вдохновитель к богу-созидателю.

– Здоров!

– Здоровей видали.

– Не в духе?

– Не в нём, не в себе, не в сыне, – вяло ответил созидатель затёртой цеховой шуткой.

– Я тебе несу вести о последних тенденциях в высшем свете.

Созидатель хмыкнул.

– И что же сейчас в моде?

– Обнимашки! – выпалил сияющий вдохновитель.

– Это что? – хозяин почесал кудлатую макушку.

– Лично ощущать не довелось. Те, кто пробовал, уверяют, что полный Рагнарёк.

Вдохновитель придвинул к себе облако попушистее, и удобно на нем растянулся.

– Ну что, заинтересовался? Только обнимашки просто так не ощутишь. Мы же бесплотные, надо людей сотворить. Вот я к тебе и пришёл.

– У меня творческий кризис, давай в другой раз.

Но непрошеный посетитель не хотел так просто уходить.

– А это у тебя что? Не люди случайно?

– Это не люди, это творческий кризис.

Вдохновитель прищурился.

– Очень на людей похожи. Хочешь, помогу? Вдохновлю?

Бог-созидатель безнадёжно махнул огромной рукой.

– Они какие-то вялые. Ничего не делают, только со зверюшками разговаривают. Даже размножаться не хотят.

Гость спрыгнул с облака, обошёл мирок, на котором идиллически прогуливались два человечка.

– Они разнополые?

– Как полагается.