Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

Глава седьмая,

в которой Элейн попадает на бал

За деревянным столом сидели мужчины в простых одеждах и белых поварских колпаках. Они готовили мясное блюдо: отбивные или нечто похожее. Один из них, самый молодой на вид, куда-то нес поднос с – судя по красному цвету – еще сырыми, но уже готовыми к запеканию котлетами.

С минуту Элейн задумчиво изучала изображение, а потом вдруг вскочила на ноги. Ну разумеется!

Она выбежала из комнаты и отправилась на поиски Робо. Тот не без труда отыскался в винном погребе.

– У меня есть лакей, – заявила Элейн.

– С рекомендациями? – без особой надежды поинтересовался мажордом, изучая пыльные бутылки.

– Моей рекомендации будет достаточно?

Робо вздохнул:

– Нет, конечно. Но у меня нет выбора. Бал послезавтра. Он должен явиться сюда послезавтра утром для инструктажа.

Кивнув, Элейн расплылась в улыбке.

– Какой он, в теле? – уточнил мажордом, когда она была уже на лестнице. – Нужно убедиться, что форма будет по размеру.

– Средний и невысокий. Примерно как я.

«В точности как я», – подумала в это время она.

Вечером перед праздником Элейн уединилась в кладовке, чтобы подготовиться. Она добыла большие ножницы, распустила волосы и приготовилась состричь лишнюю длину до такой, какую мог бы носить мужчина. Глубоко вздохнув, она взяла одну темную вьющуюся прядь и поднесла ножницы к виску. Но рука дрогнула.

Элейн просто не могла остаться с совсем короткой стрижкой, поэтому перевела ножницы на уровень подбородка. Вздохнула и… ничего не сделала. Она надеялась, что сможет выжить после бала. И если так, как жить с короткой прической?

Она опустила ножницы еще ниже, рассудив, что сумеет стянуть волосы в тугой узел, чтобы спрятать под париком. Поэтому достаточно будет убрать только то, что ниже лопаток.

Управившись со стрижкой, Элейн примерила белый парик и форму лакея. Узкие брюки самым бесстыдным образом обтягивали ноги, выставляя их напоказ. Элейн с облегчением отметила, что синяя ливрея хотя бы немного прикрывала ягодицы. Рубашку в районе живота пришлось набить, чтобы грудь была незаметна. В конечном итоге мужчина из нее вышел несуразный: полноватый, с излишне объемными бедрами, торчащими из-под парика собственными уже рыжеющими волосами и черными широкими бровями, которые Элейн нарисовала сурьмой.

Вероятно, Робо тоже остался не в восторге: утром, перед балом, раздавая инструкции, он несколько раз остановил на ней недовольный взгляд. Элейн стало особенно неловко, когда ей показалось, что мажордом ее узнал. Но она постаралась отделаться от этих мыслей, сосредоточившись на главном. В конце концов, она почти не нарушала правил: прачкам и прочей прислуге, не занятой на балу, дали выходной. В свободное время Элейн была вольна заниматься чем вздумается. Даже выдавать себя за мужчину.

Из-за мыслей о предстоящем празднике поесть она так ни разу и не смогла. Мари приготовила для всех, кто трудился в тот день, скромный обед, но нервозная тошнота отвращала и от еды, и от воды.

К счастью, работа позволяла хотя бы на время выкинуть тревожные мысли из головы. Порой Элейн так увлекалась, перенося посуду, расставляя столы, расстилая скатерти, что даже забывала о своем представлении и заходила на кухню, будто была тут своей. Хорошо, что все были так заняты, что не обращали внимания на нагловатого лакея.

Наконец начали прибывать гости. Робо, не имея достойных рекомендаций в отношении Элейн – а точнее, Ленни, как та представилась, – отправил ее в самый дальний угол, подальше от короля и хозяина. Она должна была находиться во внутреннем дворике, разносить на подносе вино и забирать у гостей пустые бокалы.

Сперва все шло гладко. Элейн справлялась с подносом, гости проявляли больше интереса друг к другу, чем к прислуге, люди ждали появления Его Величества.

Затем Элейн увидела Оддина. Отчего-то ей и в голову не приходило, что он мог оказаться на балу. Вид у него был не особенно счастливый. Кажется, этот Торэм предпочел бы оказаться в подворотне, вытаскивая труп выпивохи из кучи мусора, чем стоять в красивом дорогом наряде на светском мероприятии, под заинтересованными взглядами молодых девиц и их матерей.

Красивую женщину рядом с ним Элейн приняла за госпожу Торэм, мать Ковина и Оддина. Их родство выдавали и светлые волосы, и форма глаз, и правильные черты лица.

На праздник они явно прибыли уже какое-то время назад и успели заскучать, но Элейн увидела их, лишь когда оба вышли освежиться во внутренний дворик поместья.

Оддин утомленно оглядывал сад, время от времени поправляя тесный в плечах камзол. Его спутница любезно улыбалась другим гостям, но в перерывах между этими вежливыми поклонами вздыхала, с неудовольствием косилась на сына и что-то негромко ему говорила. Он, подумать только, закатывал глаза.

Элейн и сама не заметила, что засмотрелась на пару, но тут их с Оддином взгляды случайно встретились. Она поспешно отвернулась и подлетела к ближайшему гостю, учтиво продемонстрировав поднос с вином.

Следующие четверть часа Элейн была занята тем, что избегала Торэмов, обслуживая всех вокруг, кроме них. Она как раз сосредоточенно наполняла чей-то бокал рубиново-красным напитком из графина, когда над самым ухом раздалось:

– Кого здесь надо убить, чтобы получить вина?

Это был Оддин. Он подкрался к ней сзади и промурлыкал слова так, что у Элейн не осталось сомнений: он ее узнал. Никто в своем уме не стал бы так разговаривать с лакеем.

Она склонила голову перед гостем, чей бокал наполняла, затем сделала пару шагов назад и тихо ответила последовавшему за ней Оддину:

– Если не печетесь о своей репутации, господин Торэм, позаботьтесь о моей. Я честный, уважаемый лакей.

Она направилась в сторону кухни, чтобы отнести поднос с посудой. Оддин не отставал. С явным весельем он ответил:

– О какой репутации идет речь, когда вы появились перед толпой гостей в таких обтягивающих бриджах.

Элейн чуть замедлилась, чтобы проходящий мимо молодой человек смог поставить бокал на ее поднос. Затем ответила:

– Почему-то на мужчинах эти бриджи кажутся всем вполне обычным делом. А я, по-вашему, выгляжу вызывающе. – Она бросила на него сердитый взгляд. – К счастью, все здесь уверены, что я и есть мужчина.

– Поверьте, если бы я так вырядился, это тоже выглядело бы вызывающе.

Элейн остановилась и оглядела Оддина с ног до головы. Таких не берут в лакеи. Что это за лакей, в плечах в два раза шире почти любого гостя. Неодобрительно покачав головой, она заметила:

– Не вижу, чтобы вы страдали от недостатка внимания. Но какими же глупостями вы забиваете себе голову! Кому какое дело до чужих взглядов.

– Вы ворчите, потому что завидуете моему успеху у женщин. Но послушайте… – Он сделал очень серьезное лицо, будто намеревался дать ценный совет. – Если бы у вас было не такое большое брюхо, вам бы тоже досталась пара заинтересованных взглядов.

Сказав это, он искренне рассмеялся. Его манеры обезоруживали, и Элейн не смогла сдержать смешок. Затем все же вспомнила, где была и зачем, и чуть нахмурилась:

– Мне нужно работать, господин Торэм. Пожалуйста, возвращайтесь к вашей…

Они были у самого входа в особняк. Элейн обернулась на толпу, чтобы бросить взгляд на спутницу Оддина, и вздрогнула, так как совершенно не ожидала увидеть эту даму прямо у себя за спиной. Он тоже удивленно поднял брови, услышав недовольное шипение:

– Оддин, ты в своем уме?

Элейн развернулась, едва держа тяжелый поднос. Женщина изобразила улыбку и протянула пустой бокал, жестом прося наполнить его. С трудом удерживая поднос одной рукой, второй Элейн взяла графин.

– Если ты продолжишь бегать за лакеем, я тебя придушу, – самым любезным тоном произнесла дама.

– Это Элейн, и она служит здесь прачкой, – прошептал Оддин, будто это меняло дело. – Видимо, никто не захотел поработать у братца даже один вечер, пришлось привлекать девушек.

Элейн кивнула в знак приветствия, а затем бросила на Оддина холодный взгляд. Не вовремя он решил завести светскую беседу. Не вовремя, и не с той.

– А это госпожа Торэм, моя матушка.

Дама сперва недовольно поджала губы, а затем сердито отозвалась:

– Оддин, это может быть сам Магистр Света, но пока кто-то выглядит как лакей, будь добр, веди себя с ним как с лакеем. – Госпожа Торэм возвела глаза к небу. – Я так ждала, когда ты начнешь брить бороду, думая, что с того момента мне не нужно будет разъяснять тебе простые правила приличия.

Оддин фыркнул:

– Я вообще не хотел сюда идти. Но ты сказала, что я смогу развеяться. Впервые за весь вечер мне весело.

Элейн порядком устала держать тяжелый поднос и уже собиралась уйти, когда услышала слова госпожи Торэм:

– Я ни слова не говорила про веселье. Я лишь предложила сменить обстановку и не раздражать брата. Готова поспорить, он не сочтет ничего из этого заслуживающим улыбки.

– Последнее, о чем я думаю – как вызвать улыбку Ковина, – отозвался Оддин.

Прежде чем их мирная перепалка продолжилась, Элейн торопливо заговорила:

– Пожалуйста, госпожа Торэм, держите это в секрете. Робо, мажордом, не смог найти последнего лакея, все отказывали ему, и я решила помочь. Хозяин будет очень зол, если узнает, кто работает сегодня вечером. Пожалуйста, не говорите никому обо мне.

Лицо матери Оддина заметно смягчилось.

– Не беспокойся, дитя, это останется тайной. – Затем уже более сурово она взглянула на Оддина: – Если мой сын не продолжит вести себя как ребенок, впервые увидевший акробата.

Элейн благодарно кивнула и скрылась в доме. Она добежала до кухни наконец, оставила там бокалы, наполнила графин вином. На минуту остановилась у окна, чтобы прийти в себя. В небольшом стекле она увидела собственное отражение: бледное уставшее лицо, белый парик с буклями и нелепые черные брови. Такой красавицей ее увидел Оддин – от мыслей об этом становилось неловко. Впрочем, главное, что остальные действительно видели в ней обыкновенного молодого человека…

Элейн застыла, пораженная внезапной идей.

– Скоро ли прибудет король Болтайн? – спросила она у Робо, забежавшего зачем-то на кухню.

– Да кто же знает! На то он и король, чтобы появляться когда вздумается.

Затем мажордом выглянул в окно. Солнце уже садилось, создавая длинные вечерние тени.

– Так-то должен быть с минуты на минуту. Он не приезжает на балы после захода солнца, его появление всегда должно быть озарено дневным светом.

– А когда будет фейерверк?

– А это уже когда солнце сядет, – отозвался Робо. – Ровно в девять вечера… А чего это ты тут толчешься? – воскликнул вдруг он. – А ну быстро иди во двор!

Элейн послушно склонила голову и, захватив поднос, вышла.

Оддин и его мать уже покинули внутренний дворик, поэтому работа вновь стала однообразной. Вскоре объявили появление короля Болтайна, и все гости тут же поспешили в дом. Но Элейн как лакей должна была оставаться на улице, готовая услужить любому, кто решит выйти освежиться.

Чуть позже она все-таки пробралась в дом, чтобы посмотреть, где сидел король и хорошо ли ему было видно бархатный балдахин, который раскроют перед началом фейерверка. Трон находился в другом конце зала. Пока что скрытую от чужих взглядов комнату с фонтаном и цветами, через которую Его Величество должны были наблюдать фейерверк, от него отделяли десятки танцующих пар. Но Элейн помнила наставления Робо. Короля проводят к самому балдахину, по команде раскроют занавес, и он увидит сперва необычно обставленную комнату, а затем и фейерверк сквозь невероятно большое окно. Там же была дверь во двор – при желании Болтайн мог пройти на улицу, чтобы насладиться зрелищем.

Элейн хотела было покинуть большой зал, но была вынуждена остановиться, когда кто-то преградил путь. Ее взгляд проследовал от туфель с серебристыми пряжками к черным парчовым бриджам, от них к плотному угольному жилету, белоснежному вороту со множеством складок и кружевом. Наконец, охватил злое лицо с искривленным ртом и колючими глазами. Удивительно, как одновременно похожи и не похожи были братья Торэмы. Сейчас Элейн казалось невероятным, что она могла их перепутать.

Ковин сузил глаза и прошипел:

– Что ты здесь делаешь? В этом зале прислуживают другие.

Элейн склонила голову так низко, как только могла.

– Я направляюсь во двор, мой господин, – прохрипела она.

Повисла тяжелая пауза. Элейн не решалась взглянуть на него, а он явно чего-то ждал. То, как он стоял, широко расставив ноги, полностью преградив ей путь, не давало возможности улизнуть.

– Посмотри на меня, – процедил наконец Ковин, отчего у Элейн болезненно сжался желудок.

Этот человек вызывал у нее безотчетный страх одними только интонациями. Понимая, что другого выбора нет, она подняла взор.

Секунды потекли тягуче медленно. Лицо Ковина почти не менялось, оставаясь каменной маской, но в глазах была вся ненависть мира. Он совершенно точно узнал ее и теперь, видимо, раздумывал, каким способом убить.

Элейн видела, как поднималась и опускалась его грудь, заметила, как сжались кулаки. Прежде чем он принял какое-либо решение, она резко развернулась и пошла в сторону танцующих гостей. Он не посмеет причинить ей вред на глазах у короля и всего высшего света.

Подняв поднос, она прошла мимо нехотя изображающего па Оддина, пролетела мимо его матери и через распахнутые двери прошла в другую комнату, через нее – в холл и, наконец, оказалась во внутреннем дворе. Ковин не последовал за ней, а значит, у нее было немного времени, чтобы обдумать, как действовать дальше.

У нее оставалось чуть больше четверти часа, чтобы все подготовить. Проигрывая в голове предстоящие мгновения, она поняла, что ей требовались часы, по которым она смогла бы точно определить время. Одни находились в гостиной, но были слишком большими, в нужное место не перетащишь. Другие, настольные, бронзовые, стояли в кабинете хозяина.

Внутренний дворик пришлось оставить без присмотра, и Элейн могла лишь молить Солнце, чтобы Робо из-за нее не досталось. Она поспешила к кабинету, но, оказавшись на втором этаже, поняла, что требовался ключ. Пришлось бежать вниз и искать мажордома. Сердце бешено колотилось: весь вечер она неторопливо обслуживала гостей, и вот в решающий момент, когда счет шел на минуты, нашла себе важное дело. Незаметно открыть кабинет, достать оттуда часы, тайком пронести их на первый этаж, где было больше двух сотен гостей…

– Робо, хозяин велел принести бронзовые часы в комнату с фонтаном. Он хочет, чтобы они дополнили интерьер, – заявила она, влетая в кухню.

Замученный мажордом сперва одарил ее взглядом, умоляющим о пощаде. Затем собрался, набрал воздуха в грудь и велел идти следом. Он открыл для «Ленни» кабинет и указал на резной комод, на котором стояли массивные часы на каменной подставке. Элейн с ужасом взглянула на предмет. Они, должно быть, весили, как она сама. Робо определенно не собирался помогать ей, поэтому, кряхтя и пыхтя, Элейн стащила часы с комода и, сгибаясь от тяжести, понесла к лестнице. Там у нее возникла дикая мысль просто спустить их по ступеням. Она не представляла, как еще доставить их на первый этаж. Хотелось плакать.

В этот момент внизу у подножия лестницы появился Оддин. Он лениво взглянул наверх и увидел покрасневшую от усилий Элейн. Сперва удивленно подняв брови, он резво взлетел на второй этаж. Мажордом испуганно замотал головой, но Оддин, не обращая внимания на протесты, отобрал у Элейн часы.

– Где ж вы набрали таких хилых лакеев? – ухмыльнувшись, спросил он.

– Я… не стоит, господин… это… – лепетал Робо.

Элейн же просто объяснила, что требовалось. Наконец все было готово: часы оказались в комнате с фонтаном, на мозаичном столике между клеткой с соловьем и мраморной скульптурой, изображавшей Луну и Солнце. Оставалось меньше десяти минут.

Когда Робо ушел, Элейн и Оддин остались одни.

– Зачем вам это? Что вы задумали?

Элейн вздохнула. Это было крайне неподходящее время для объяснений.

– Сюрприз, – отозвалась она. – Ступайте. Здесь никого не должно быть. А мне нужно найти хозяина.

Но Оддин не уходил.

– У вас на уме что-то опасное? – спросил он с явным беспокойством.

Досадливо вздохнув, Элейн стала приближаться к нему, одним лишь уверенным наступлением подталкивая к выходу во внутренний двор.

– Я понимаю, вы волнуетесь за брата, – с легким раздражением начала она, – но…

Правда, что «но», придумать не успела, так как Оддин отчетливо хмыкнул:

– Вы часы-то эти поднять не смогли! Я не за Ковина переживаю, а за вас.

– А это уж и вовсе ни к чему, – проворчала Элейн, оказываясь наконец вместе с Оддином снаружи, во внутреннем дворике.

Он не позволял ей пройти, стоя на пути, поэтому пришлось добавить:

– Оставьте меня, а то мама опять заругает.

– Вы смешная, – без улыбки отозвался Оддин, – запомню это для церемонии прощания. «Элейн всегда отличалась остроумием. Такой она и останется в нашей памяти», – продекламировал он текст будущей траурной речи.

Она занервничала: времени оставалось совсем мало.

– Оддин! – Она, возможно, впервые открыто посмотрела ему в глаза.

И уж точно впервые назвала по имени. Это подействовало: он удивленно распрямился, его густые пшеничные брови изумленно поднялись.

– Дай мне завершить задуманное, – прошептала она яростно и рванула было вперед, но Оддин аккуратно подхватил ее под локоть, вынуждая остановиться.

– Обещай, что сегодня никто не умрет, – многозначительно произнес он.

Элейн пронзила его суровым взглядом, но, увидев искреннее беспокойство в голубых глазах, чуть смягчилась и ответила:

– Исполнять такие обещания не в моих силах. Но, если тебе от этого легче, ни в чьей смерти я не заинтересована.

Он кивнул и отпустил.

Ковин находился в большом зале, стоял подле трона короля, вещая что-то с выражением глубочайшего почтения. Элейн решительно прошла вперед, встав в центре зала, рядом с танцующими парами, и стала пристально смотреть на Ковина. Он заметил это довольно быстро. Его губы еще завершали фразу, а взгляд уже сменился с доброжелательного на убийственный.

Элейн вздрогнула и сделала пару шагов назад. Затем начала будто бы суетливо озираться. Снова посмотрела на Ковина. Он поклонился королю и двинулся в ее сторону. Испытав внутреннее удовлетворение, Элейн поспешила к выходу. Оглянувшись, убедилась, что Ковин неторопливо, но уверенно следовал за ней. Она дрожала от напряжения и страха, руки едва слушались, когда открывала дверь. Но Элейн старалась не суетиться: было важно одновременно оставаться в поле зрения Торэма, чтобы он следовал за ней, но не давать возможности поймать себя, пока они не доберутся до комнаты с фонтаном.

Она вышла во внутренний двор, пересекла его до середины, и вдруг ее схватили за руку. Это был Робо. Элейн напряженно сжалась. Обернувшись, она увидела, что Ковин вышел на улицу и теперь искал ее взглядом.

– Где, в бездну, ты ходишь? – процедил Робо, держа Элейн, а затем добавил еще крепкое словцо, чтобы охарактеризовать поведение «Ленни».

Она попыталась высвободиться, но мажордом держал крепко.

Ковин заметил их и теперь приближался, его взгляд горел звериным огнем.

– Там просят вина, – выдохнула Элейн, кивнув куда-то в сторону.

Робо попался на уловку и отпустил.

– Прочь с дороги, – услышала она голос Ковина в паре шагов от себя.

Дверь, ведущая в комнату с фонтаном, была совсем рядом, когда он все же нагнал ее и, больно ухватив за локоть, вынудил остановиться.

– Объяснись, дрянь, – прошипел он.

– Войдем в дом, чтобы гости не видели, – прошептала в ответ Элейн.

Пару мгновений он прожигал ее взглядом, затем втянул внутрь.

Они будто бы оказались в сказочном саду в окружении необычных растений: листья одних напоминали огромные зеленые лапы, других – длинные тараканьи усы. Все утопало в зелени. Комнату наполняли сладкие ароматы экзотических цветов и пение птиц. Пространство заливал свет множества свечей.

Ковин так грубо впихнул Элейн внутрь, что она упала на пол. Пока он приближался, она отползала, оказываясь все ближе к бархатному занавесу. Из-за него слышались голоса гостей, музыка и звон бокалов, но звуки были приглушены.

Элейн уткнулась спиной в кушетку и вползла на нее. В этот момент Ковин наконец настиг ее, уперся коленом в мягкое сиденье и сомкнул длинные пальцы на тонкой шее. Это было точно, как она себе представляла: больные, те, что не распрямлялись, больно впились костяшками в горло, а здоровые оказались такими сильными, что почти сразу лишили Элейн возможности дышать.

– У тебя пять секунд, чтобы рассказать мне все.

Она хотела ответить, но не могла. Вцепившись в пальцы Ковина, она пыталась освободиться. Он – не из-за ее усилий, а по собственному желанию – перестал сжимать горло так сильно, и Элейн сумела ответить:

– Я расскажу.

– И не пытайся лгать мне, – пригрозил он, убирая руку, но явно готовый закончить начатое в любой момент.

– Я хотела посмотреть на короля, – начала она.

Сильный удар по щеке заставил покачнуться, и только вцепившийся в ее ливрею Ковин не позволил упасть. Элейн схватилась за щеку, слезы брызнули из глаз.

– Не смей, – прошипел он.

– Я действительно хотела попасть на бал, чтобы увидеть короля.

Она вздрогнула и попыталась защититься, когда Ковин снова замахнулся. Но он замер. На его губах появилась усмешка.

– Ты действительно думаешь, что это все, на что я способен? – уточнил он, подняв брови, а затем прорычал: – Я знаю около трех десятков способов заставить тебя говорить правду. Некоторые из них опробовал на себе.

Он резко поднял перед ней руку, сжатую в кулак, затем медленно распрямил три пальца – большой, указательный и средний.

– Знаешь, почему я не могу распрямить их? – Он перевел взгляд на скрюченные безымянный и мизинец.

Элейн испуганно покачала головой. Ее взгляд метнулся к бронзовым часам. Оставалось три минуты.

– Кападонцы пытались узнать то, что им знать не полагалось.

Она не хотела это слышать. Не сейчас.

– Будешь продолжать в том же духе – покажу, – прошептал он, склоняясь к ее лицу, – что именно они делали.

Элейн вскрикнула, когда он схватил ее ладонь.

– Нет, пожалуйста, нет, – поспешно выдохнула она; страх в ее голосе был неподдельным. – Я все расскажу. Пожалуйста.

Ковин молча смотрел, ожидая продолжения, не позволяя, однако, высвободить руку. Элейн не могла избавиться от картины в своей голове, в которой Ковин ломает ей кости.

– Я пришла в Нортастер из-за вас, – произнесла она. – Сначала увидела Оддина и подумала, что он – это вы. Приехала за ним в Нортастер и, помните, увидела вас. Подумала, что вы – это он.

– Короче, – процедил Ковин.

Элейн бросила взгляд на часы. Две с половиной минуты. Нужно было тянуть время.

– Я знала о вас с детства. – Она вздохнула и отвела взгляд. – Знала о ваших подвигах. – Последнее слово она произнесла с неясными эмоциями.

То ли с сарказмом, то ли нет.

Он вцепился в ее волосы и встряхнул. Она снова вскрикнула, не в силах сдерживать слезы.

– Это правда! Из-за того, что знала о вас, хотела найти. Когда увидела Оддина, решила, что нашла. Это была случайная встреча, клянусь, но такое совпадение показалось мне судьбой. Я отправилась за ним следом и попала в Нортастер. Тут встретила вас, а вы пригласили меня работать в вашем доме. И я поняла, что если хочу узнать вас, то способа лучше и не придумаешь.

Он сузил глаза, чуть приблизив свое лицо к ее, будто пытался разглядеть ложь. Но она, зная, что была плохой лгуньей, намеренно говорила чистую правду.

– Зачем ты хотела узнать меня? Что тебе от меня нужно? – процедил Ковин.

Элейн изобразила смущение. Пока ее взгляд блуждал по комнате, она обратила внимание на время: оставалось еще полторы минуты.

– Господин Торэм, я… я не знаю, как объяснить…

Он снова сжал пальцы, которые держали ее волосы под париком.

– Пожалуйста, отпустите, я пытаюсь рассказать все как есть, но мне больно.

На самом деле она боялась, что он случайно скинет ее парик и испортит весь план.

Элейн не слишком надеялась, что Ковин прислушается к просьбе, однако, стиснув челюсть, он убрал руку.