Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

– То, что я сказала утром… – начала она неуверенно. – Я не имела в виду… Надеюсь, ты поняла, что я не хочу никому вреда.

Элейн скосила на нее глаза. Нет, этого она не поняла.

– Я просто хотела сказать, что если кто-то наконец сумеет остановить Ковина – остановить в хорошем смысле…

А вот теперь поняла: госпожа Торэм мечтала освободиться от жестокого сына, но не позволяла себе даже думать об этом. Поэтому в порыве призналась в искренних чувствах, а сейчас пыталась сгладить ситуацию, убедить и себя, и Элейн, что имела в виду что-то другое. Что-то хорошее.

– Я тоже не хочу никому вреда. Я поняла, что не могу осквернить свои руки кровью. Буду искать другой способ.

Госпожа Торэм удовлетворенно кивнула.

– Поэтому я и крашу волосы, они очень мешают плести интриги.

Хозяйка дома понимающе хмыкнула.

Темный цвет сильно изменил Элейн. По настоянию госпожи Торэм служанки покрасили и брови, так как рыжими они слишком выбивались из облика, и теперь из маленького мутного зеркала на Элейн смотрела незнакомая ей девушка.

– Мне нужно устроиться на работу, – сказала она, когда они с госпожой Торэм остались одни. – В такое место, которое связано с Ковином или его домом: быть может, к цирюльнику, который его стрижет… Вы можете мне помочь?

Повисла долгая пауза.

– Такую услугу оказать я не могу. Ты попросила покрасить волосы, это просто доброе дело для девочки, столкнувшейся с трудностями. Но то, о чем ты говоришь теперь, это уже действия против сына, на такое я не пойду.

Элейн кивнула. Она начала видеть извращенную логику в действиях этой женщины, поэтому просто поблагодарила за помощь.

Она вновь покинула дом, готовая отправиться на поиски работы, когда ее окликнули. Из проулка выскочила девушка, только что красившая Элейн. Видимо, где-то там, за углом, был черный ход, которым и воспользовалась служанка.

– Я помогу, – шепнула она, а затем едва слышно добавила: – Господин Торэм – большое зло. Если вы сумеете его остановить, уж не знаю как…

– С чего ты взяла эти глупости? – спросила Элейн на всякий случай.

Хотя девушка и казалась искренне напуганной, кто знает, какие на самом деле у нее были мотивы.

– Слуги слышат и понимают больше, чем думают господа, – многозначительно отозвалась та.

Элейн кивнула: ей ли не знать.

– Моя сестра работает в доме господина Торэма. Он так жестоко наказывает за любые провинности! Но она не может уйти или пожаловаться кому-то, он запугивает их, и… Ведь он не просто хозяин, но еще и мормэр. Кто им поверит? Пожалуйста, если вы остановите его… вам будут благодарны сотни людей, поверьте.

Она взволнованно оглянулась и продолжила:

– Мне нужно бежать, но послушайте: вы спрашивали про работу.

Элейн мысленно усмехнулась: ведь об этом они говорили с госпожой Торэм «наедине».

– …Они возят хлеб из пекарни Зонтага. Хозяина я знаю, скажите ему, что вас порекомендовала Полин из дома Торэмов, думаю, он найдет для вас работенку.

Искренне поблагодарив девушку, Элейн отправилась к пекарне, следуя полученным инструкциям: вверх по улице, свернуть налево у храма Солнца, перейти небольшой ручей по кирпичному мостику и на круглой площади снова свернуть, теперь направо. Там, в ремесленном квартале, располагалось множество лавок и мастерских. Пекарня Зонтага пряталась под деревянной вывеской с витиеватыми буквами.

За прилавком стояла миловидная светловолосая продавщица в фартуке со следами муки и хлебных крошек. За ее спиной рядами лежали различные изделия: хлеб, стопки лепешек, витые кренделя, конвертики с начинкой. А за полками было видно суетящихся пекарей: один месил тесто, другой доставал что-то из печи.

Разговор с хозяином, господином Зонтагом, состоялся короткий. Элейн передала слова «Полин из дома Торэмов», спросила про работу. Тот окинул ее внимательным взглядом и спросил о предыдущих занятиях.

– Я работала прачкой.

– Прачкой! – воскликнул Зонтаг, тряхнув седой головой, и Элейн сперва не поняла, возмутился он или обрадовался. – Идем-ка.

Они зашли в маленькую темную комнатку, воздух которой был полон мелкой пыли.

– В этих мешках мы привозим муку. Их все нужно стирать и сушить, но некому это делать. Иной раз туда сыпят муку прямо поверх мышиного помета! Это никуда не годится. Возьмешься? Плата небольшая, но справедливая.

Разумеется, Элейн согласилась. Ей выдали телегу и объяснили, как добраться до реки. Она тут же принялась за работу.

Раньше она никогда не ввязывалась в разговоры с другими прачками, но теперь все было иначе. Найдя свободную доску для полоскания, Элейн заткнула юбку за пояс и стала окунать в воду мешки, внимательно прислушиваясь ко всему, что говорили другие девушки.

А послушать было что: они без умолку обсуждали некую Каталину, рассуждая, что же могло вынудить бедняжку броситься в реку. И когда прозвучало имя Ковина Торэма, Элейн чуть не свалилась в реку от возбуждения.

– Кто такая Каталина? – спросила она у прачки, что была к ней ближе других.

– Тако ж работала прачкой у этоего Торэма, – пояснила женщина, утирая лоб. – Будь он неладен.

– А что с ней случилось-то?

– Тако ж нашли вчерась в реке. Девчонки-то пришли стирать, а она и плывет себе мимо.

– Прям-таки мимо? Чего она, не утонула, что ли?

Элейн знала: эти вопросы развяжут прачке язык. Так и вышло.

– Та как же, утопла, конечно, только чуток и торчала. Или волосья увидали, не разобрала я.

– А что случилось? Купалась или чего?

Женщина посмотрела на Элейн как на умалишенную:

– Где купалась-то, здесь, что ли? В городе прямо, у всех на виду?

– Так как она оказалась в реке-то? – нетерпеливо допытывалась Элейн.

– Та поди разбери.

На этом разговор закончился, женщина стала тщательнее полоскать белье, явно давая понять, что не настроена общаться.

Тогда Элейн, отжав мешки и погрузив их на телегу, будто бы невзначай подошла к группке прачек, что уже закончили работу, но не торопились возвращаться в хозяйский дом.

– Теперь новую искать будет, – качая головой, сказала одна из них.

– Ни за какие коврижки к нему не пойду, – отозвалась вторая, прижимая руку к пышной груди.

Остальные зашумели, определенно поддерживая ее.

– Ага, погляжу я, как он тебе скажет, чтоб у него теперь работала, а ты ему: «ни за какие коврижки»!

– О ком это вы говорите? К кому нельзя идти работать? – спросила Элейн.

Девушки с опаской посмотрели на нее, справедливо опасаясь чужачки.

– Я новая в городе, ничего еще не знаю. Вот устроилась к Зонтагу в пекарню, мешки стирать. Мне Полин из дома Торэмов посоветовала.

Прачки переглянулись.

– Я знаю Полин, – сказала одна, а затем, видимо, рассудив, что знакомой Полин можно доверять, пояснила: – Вот к Торэму идти и нельзя. Полин работает у его матери, а сестра ее – у хозяина. Не приведи Солнце, вот что я тебе скажу.

– Так это что, он, что ли, убил Каталину?

– Да вряд ли, – ответила ей уже другая девушка. – Чего ему руки марать. Сама кинулась.

Элейн удивленно подняла брови:

– Утопилась? Почему?

– С таким хозяином я бы тоже утопилась, – мрачно прокомментировала миниатюрная девочка, совсем еще юная.

– Та опорочил девку, вот она и того, – вздохнула подруга Полин. – Каталина у нас была очень добропорядочная, не смогла пережить позора.

– А может, и понесла от него даже, – предположила другая.

Остальные загудели, соглашаясь, что это была очень вероятная версия.

– А у Торэма этого что, только одна прачка? – спросила Элейн, радуясь, что нашла такой источник всевозможных сплетен и фактов.

– Та не, еще Марта есть, но она сегодня не появлялась. Две всего было. Он же один теперь живет, так много ли ему надо…

– Это пока! – воскликнула пышногрудая дама. – Он уже чуть не сватается к королевской племяннице-то.

– Даром что год как вдовец, – проворчала та, что была много старше других.

– Уж не подождать три года, как положено, – возмутилась подруга Полин. – Неужто и правда Магистр позволит ему сочетаться браком?

Девушки начали причитать, а Элейн задумчиво закусила губу. Узнала она много, но что прикажете с этим делать? Идти к Торэму прачкой было опасно – он мог узнать ее. Да и в целом звучало не слишком заманчиво. Попытаться доказать, что он причастен к смерти Каталины? Сомнительный план. Решив, что пока просто примет к сведению все полученные факты, она пошла прочь.

Зонтаг остался очень доволен тем, что у него теперь появилась прачка. К вечеру часть мешков уже сушилась на заднем дворе, другая ждала следующего дня. Элейн оценила их количество и поняла, что хоть здесь и платили меньше, чем в Лимесе, зато времени и сил тоже требовалось гораздо меньше. Мешки не нужно кипятить, достаточно тщательно полоскать и сушить.

Дополнительным преимуществом работы в пекарне стал бесплатный ужин из лепешек, которые нельзя было выставлять на продажу на следующий день. Габби, девушка, что стояла за прилавком, поделилась, что иногда к ним заглядывал сыровар и отдавал свои остатки, и тогда трапеза получалась почти праздничной.

Хозяин пекарни позволил Элейн на время поселиться в небольшой подсобке, где обнаружилась довольно широкая лавка. Помещение примыкало к кухне, к самой печке, поэтому вплоть до утра в нем сохранялось тепло.

Целую неделю Элейн привыкала к новой жизни, знакомилась с обитателями пекарни и прачками на реке, понемногу узнавала подробности о Ковине. Мормэр оказался весьма заметной фигурой, имя его постоянно упоминалось то тут, то там, и редко когда – в положительном ключе. Ковина не любили и боялись. Но временами совершенно неожиданно поддерживали. Один разговор, состоявшийся между посетительницей пекарни и Габби, сперва вывел Элейн из равновесия.

– Макковей скоро приедет, хочу заказать пирог с курицей, – сказала дама в темно-синем платье.

– Ох, поздравляю, вы, наверное, очень рады? – отозвалась Габби, мило улыбнувшись.

– Разумеется, я не видела его уже полгода.

– Воображаю, как вас тяготит такая разлука с сыном.

Посетительница вздохнула и ответила:

– Это совершенно нормально для родителей – не видеться так долго со взрослыми детьми, но меня беспокоит, что он много времени проводит вдали от Мидленда.

– Да уж, – протянула Габби, подпирая подбородок рукой, – каково же ему постоянно находиться в Кападонии? Это же такой кошмар.

Услышав эти слова, Элейн, которая как раз несла по коридору мешки к телеге, застыла.

– В прошлый раз он говорил, – продолжила дама, чуть скривившись, – что кападонцы довольно развитое племя. Что у них многие вещи почти как у нас. Но мне кажется, он просто пытается бодриться. Раз уж вынужден служить там, ищет что-то хорошее. Слава Солнцу, что наш король поддерживает там порядок, – может, народ увидит, как живут нормальные люди. Глядишь, и вылезут из своей ямы.

– Ну да, – отозвалась Габби, поправляя белые локоны под чепцом. – Может, что-то у них и правда стало как у нас. С тех пор как мы объединились в Англорум, наверное, какие-то блага им тоже стали доступны. Но в целом-то все равно все бедное, неразвитое. У меня есть сестра, так ее подруга встречалась с одной травницей, жившей в свое время в Кападонии. Она рассказывала, что там многие даже считать не умеют…

Посетительница закивала.

– Дикари и есть… – вздохнула она. – Давай-ка еще яичный рулет закажу, пускай Макковей хоть нормальной еды поест. Не знаю, что у них там готовят…

– Слышала, что кападонцы едят змей, лягушек и ящериц, – прошептала Габби, и посетительница схватилась за сердце.

Всю дорогу до реки Элейн мысленно воображала себе, как бросает мешки, выходит в лавку и рассказывает этим двум кудахтающим наседкам правду. О том, что все у них в Кападонии замечательно, считать умеют все, кому это нужно, а в целом жизнь мало отличается от жизни в Мидленде. И никто не ест ползучих гадов, хотя в Великий голод, конечно, всякое бывало. Но это уже история. Традиционная кападонская кухня вкусная и питательная и основана на тех же продуктах, что и у карнаби!

Щеки Элейн пылали от гнева, ей стало обидно за свой народ. Как можно быть настолько недалекими, чтобы верить… Она замерла. Остановилась посреди улицы, глядя на телегу, наполненную мешками из-под муки.

Ее возмутили слова двух женщин, но ведь еще неделю назад она сама считала карнаби жестокими дикарями и страшилась встречи с ними. Еще неделю назад она сама поверила бы в любой слух о представителях враждебного народа, если бы он выставлял их в дурном свете. Еще неделю назад она считала правильным, что в гостинице ей выдали номер комнаты Оддина, а девочки-горничные помогли открыть дверь.

Так не была ли она ослеплена предрассудками так же, как Габби и посетительница пекарни?

Эти мысли помогли ей справиться с эмоциями.

У реки Элейн вновь разговорилась с другими прачками. Среди них была и та, что работала у Ковина. Она была немногословна, больше слушала, лишь в самом начале сообщила, что хозяин все еще не нашел замену Каталине.

– А вы слышали, что говорят-то? – воскликнула Лола, та самая, что была подругой Полин из дома Торэмов. – У Каталины были рисунки на теле.

– И я слыхала! – отозвалась Нана, прачка с округлыми формами и большой грудью, так и грозящей вылезти из узкого корсажа. – Говорят, душегуб в городе объявился!

– Он уже много кого на тот свет отправил, – закивала третья, Гретта, темноволосая миловидная девушка с извечным румянцем на щеках. – Был до этого в Альбе, потом сбежал, полиция пыталась поймать его, но ничего не вышло.

– В Кападонию он бежал, – подтвердила Лола. – А там душегубам только и рады. У них же все там чуть что хватаются за саблю.

– Из лука они стреляют, саблями только самые обученные пользуются, – не согласилась Гретта.

– Он бежал в Кападонию, – напомнила Элейн суть беседы, – что дальше? Вернулся в Мидленд, да не куда-нибудь, а в Нортастер?

– А с чего бы и не в Нортастер? – удивилась Лола.

Элейн задумчиво закусила губу. Она была почти уверена, что убийца, о котором шла речь, был тем самым преступником, за которым Оддин и отправился в Лимес. Но совпадение, что душегуб явился в город одновременно с человеком, охотившимся на него, показалось ей странным. Прачкам же она предоставила другое объяснение:

– Просто все боятся мормэра. На месте этого душегуба я бы не совалась туда, где сидит Торэм.

Некоторые согласно кивнули, другие поглядели с сомнением.

– Будто он думает, кто там мормэр, – выразила, кажется, общую мысль Нана. – Увидел деваху, прирезал, да и всё. Они ж того, сумасшедшие, такие, как он. Ничего не разумеют, говорят; как в тумане все, когда убивают.

В тот вечер Элейн вновь наведалась в дом Торэмов. Она зашла с черного хода и, к своей радости, оказавшись в кухне, сразу увидела Полин. Поблагодарив ту за помощь с работой, спросила, кто из господ был дома. Полин выложила все, что знала – даже то, о чем Элейн не спрашивала:

– Хозяйка дома. Отдыхает у себя, но еще не ложилась. Мормэр был один раз, на следующий день, как ты ушла. Наверное, хотел убедиться, что тебя нет. Явился спозаранку, ушел быстро, довольный. Господин Оддин захаживает часто. Он еще в городе, хотя вроде и собирался уезжать. Отправлял письма, слал в Альбу гонца, а сегодня днем зашел и, как я поняла, сказал, что остается в Нортастере на время. Кажется, что-то было про то, что у него появилась работа здесь. А! Знаю еще, что он бывал уже несколько раз в полицейском участке, но это по службе, верно.

– А где живет Оддин, когда приезжает в Нортастер? – спросила Элейн.

– Да он особенно тут не задерживается никогда. До Альбы отсюда всего три часа пути, так что он обычно возвращается домой. Если уж совсем поздно засидится, может и тут переночевать. А вот так, чтобы на неделю оставаться, – такого на моей памяти не было.

Кухарка, которая молча слушала весь этот разговор, вдруг отложила нарезанные овощи и сухо сказала:

– В гостинице он останавливается, где еще-то.

– А в какой? – встрепенулась Элейн.

– Знать не знаю, – отрезала кухарка и снова занялась своим делом, будто и не слышала Полин и ее гостью.

Неужели придется узнавать у госпожи Торэм? Не удастся уйти незамеченной? Не то чтобы был смысл скрываться, но встречи хотелось избежать.

– А ведь хозяйка велела что-то ему отправить! – вспомнила Полин. – Роммену дала сверток, но он еще точно не бегал. Роммен! – закричала она, и вскоре в кухню влетел невысокий светловолосый паренек.

Элейн не просто выведала адрес Оддина, но и забрала у юноши сверток, чтобы лично доставить. Так у нее появился повод для беседы.

Оддин остановился в «Веренице», гостинице в десяти минутах ходьбы от дома, где проживала мать. Элейн быстро добралась до места, но была вынуждена просидеть почти два часа в трактире, потому что Оддин отсутствовал. Хозяин предложил оставить сверток и передать постояльцу, но Элейн так посмотрела на него, что тот сам отказался от этой идеи.

Элейн вообще заметила, что карнаби были во многом более чувствительными к ее суровому взгляду. Если в Лимесе к нему непременно нужно было добавить пару убедительных аргументов, то здесь, в Нортастере, достаточно было только выразительно посмотреть на собеседника. Он тушевался и искал повода скрыться с глаз.

Наконец Элейн увидела знакомую фигуру в синем мундире.

– Элейн! – воскликнул Оддин, едва узнав ее. – Мы виделись совсем недавно, а ты так изменилась. Не сразу понял, что это ты.

Он окинул взглядом ее темные волосы, а затем приветливо улыбнулся.

Элейн кивком головы позвала за собой. Села за столик у окна, передала сверток, но сразу пояснила, что явилась не из-за него.

– Прачку Ковина нашли в реке с какими-то рисунками на теле, – сообщила она. – Что тебе об этом известно?

Судя по тому, как переменились поза и лицо Оддина, знал он немало. Его брови сошлись на переносице, глаза теперь смотрели серьезно. Он выглядел одновременно собранно и закрыто. Приветливый парень уступил место полицейскому на службе.

Оддин подтвердил подозрения Элейн: в Нортастере объявился тот самый убийца, за которым он ездил в Кападонию.

– Зачем бы ему мотаться туда-сюда? – поинтересовалась Элейн. – Он уехал отсюда, потому что на него объявили охоту, так?

Оддин кивнул.

– Отправился в Кападонию, там затерялся, ты поехал следом, не нашел его, вернулся сюда, и спустя несколько дней он тоже оказался здесь? И снова совершил убийство?

Элейн, конечно, имела мало опыта в этих делах, но ситуация казалась странной. Ее собеседник устало потер лицо.

– У нас с этим типом долгие, так сказать, отношения… Я охочусь за ним уже больше года. Ему нравится играть со мной, это не первый раз, когда он проделывает что-то подобное.

– Хочешь сказать, он вернулся за тобой следом, нашел прачку твоего брата и убил ее, чтобы подразнить?

Оддин вздохнул.

– Все может быть.

Внутренности Элейн скрутились в тугой узел.

– Постой-ка, а то, что я с тобой приехала в дом твоей матери, а сейчас сижу здесь… не решит ли он убить и меня забавы ради?

Ее возмутила такая непредусмотрительность и даже беспечность.

– Он выбирает определенный тип жертв: светловолосая женщина двадцати пяти – тридцати лет с… – он бегло окинул ее взглядом, – с другой фигурой.

– Другой?

– Более… – ладонями он очертил в воздухе две прямые линии. – Любит очень худых.

– Для полицейского уж очень ты робкий, – заметила Элейн, сложив руки на груди. – Покрасней еще.

Он поджал губы, бросив на нее недовольный взгляд.

– Я за тебя волнуюсь. Девицы обычно падают в обморок, стоит мужчине сказать «бедра» или, благие небеса, «грудь».

– Я, конечно, была бы таким «трогательным цветочком», если бы твой брат не убил мою семью. А так я десять лет работаю прачкой и чего только не наслушалась.

– Спасибо, что не забываешь упомянуть об этом в каждом разговоре. Если что, у меня отличная память. И если тебе так хочется подробностей: этот убийца, которого мы зовем Художник, убивает светловолосых девушек с почти мальчишеской фигурой. Платье всегда разрезано, на теле, от шеи до паха, в основном на груди и животе острым лезвием оставлены рисунки – какие-то знаки, которые мы пока не распознали. – Видимо, заметив, как побледнела Элейн, Оддин прокашлялся. – Все, я и так сказал слишком много.

Она фыркнула и сделала вид, что рассказ ее ничуть не тронул.

– Хорошо, о, «нежная маргаритка», и так все понятно. А из Кападонии были новости о таких преступлениях?

Оддин покачал головой.

– Тогда откуда ты знаешь, что он скрылся там? Почему вообще поехал в Лимес?

– Вообще-то это служебная тайна…

Элейн одарила его своим самым саркастичным взглядом.

– …которую я из чувства вины, разумеется, открою, – язвительно добавил он. – Нам удалось найти в Альбе место, где скрывался Художник в последнее время. Он к тому моменту уже покинул укрытие, но в тайнике мы обнаружили карту Кападонии, а в мусоре – клочок пергамента с лимесским адресом. Выяснили, что он взял лошадь до Хапо-Ое, куда отправился и я. Там он действительно оставил лошадь, получил обратно залог. Дальнейшие действия оказались не ясны, но я предположил, что он проследовал в Лимес. Однако там никаких зацепок найти не удалось. Шериф говорил мне, что в Кападонии никто не станет помогать, даже если я буду гнаться за демонами ночи. Но я его не послушал и в итоге потерял время.

Покачав головой, Элейн сказала:

– Ты заявился в форме карнаби, естественно, никто не стал тебе помогать. Нужно было хотя бы переодеться. А так и правда зря проделал такой путь.

– Зато я встретил тебя, – возразил Оддин.

– «Зато» или «да еще и», это мы посмотрим, – мрачно отозвалась Элейн.

Она задумчиво устремила взгляд в окно.

– Зачем ему играть с тобой? – спросила Элейн. – Может, вы с ним знакомы?

Оддин побарабанил пальцами по столу.

– Сомневаюсь. Опыт подсказывает: такие, как он, глубоко в душе просто хотят, чтобы их вывели на чистую воду. Мечтают, чтобы мир узнал об их гениальных преступлениях. Чем дольше длятся эти кошки-мышки, тем тщеславнее они становятся. Подбираются ближе к тому, кто их ищет, начинают заигрывать. Но именно здесь они часто допускают ошибки. Это дает мне возможность наконец поймать их и отправить на виселицу.

– Ты что, постоянно с таким имеешь дело? – Элейн все же содрогнулась, представив, в какой реальности жил Оддин.

– Случаи обычно не повторяются. Но время от времени появляются типы с похожим поведением. Таких легко отличить от обычных преступников или тех, кто нарушает закон исключительно ради наживы.

К ним подошел трактирщик и настоятельно предложил что-нибудь заказать. Вечерело, заведение наполнялось посетителями, и он явно не хотел, чтобы кто-то просто занимал стол. Оддин заказал ужин и, не принимая отказ, угостил Элейн. Хорошо знавшая, что такое голод, да и порядком пресытившаяся лепешками из пекарни, она согласилась.

– Значит, ты теперь здесь задержишься, раз твой душегуб в этом городе? – уточнила она.

Это прозвучало почти как начало светской беседы, но интерес у Элейн был другой. Оддин кивнул.

– Это отвлечет тебя от Ковина и Магистра, – убежденно заявила она.

– Если бы! Я уже три раза был у брата с тех пор, как убили его прачку. Я за пять лет с ним столько не разговаривал, как за эту неделю.

– А с Магистром ты не разговаривал? Не предупреждал, что его жизнь в опасности?

Перед ними поставили тарелки с тушеной капустой. Рядом с глухим стуком опустились глиняные стаканы с пивом. Элейн чуть не проглотила язык от одного только запаха.

– Разговаривал. Но Магистр у нас человек своеобразный. Уж на что я словоохотлив и красноречив, но этот заговорит кого хочешь. А в результате… Короче говоря, я поступил иначе, – заявил наконец Оддин, подвигая к себе ужин. – Дал Ковину понять, что, несмотря на явный почерк Художника, он тоже под подозрением. Ходят слухи, что это он довел девушку, и она бросилась в реку.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Элейн.

– Я опрашивал знакомых убитой, ее соседей, родственников, – пожал плечами Оддин.

Она хмыкнула. Отчего-то ее не покидала уверенность, что он просто прохлаждался целыми днями. Чем еще объяснить этот вечно цветущий вид и блаженную улыбку?

– Что на это сказал Ковин?

– Если сделать выжимку из его словесных выкрутасов, то самоубийство – личный выбор каждого, и если у кого-то слишком тонко чувствующая натура, то вина в этом не его. И по опыту: полагаю, суд с этим согласится. Тем не менее я объяснил, что лучше ему не высовываться.

– Что он ответил на это?

– Рассмеялся.

Плечи Элейн поникли, хотя она даже не заметила, что была напряжена.

– И, по-твоему, это достаточная защита Магистра? Если уж тебе плевать на него, может, все-таки используем как наживку и поймаем Ковина на месте преступления?

– Милая девушка, – с язвительными нотками произнес Оддин, – прошу, на мгновение сделайте предположение, что вы не умнее всех в Мидленде.