Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

Элейн сложила руки на груди, ожидая, что собеседник предложит доказательства тому, что это мнение ошибочное.

– Я приставил караульного наблюдать за Ковином. Якобы для защиты от потенциальной угрозы со стороны убийцы, на деле – чтобы приглядывать за ним самим. Караульный считает, что защищает мормэра, мормэр знает, что караульный защищаетот него. Поняла?

Она дернула плечом. Может быть, что-то и было в этом плане. Хотя идея поймать Ковина и отдать его в руки правосудия нравилась ей больше.

Впрочем, в любом случае она собиралась найти способ испортить Ковину жизнь, будет он пытаться убить Магистра или нет.

– В общем, пока мы ловим Художника в Нортастере, думаю, Магистр в безопасности.

Элейн чуть помолчала, вспоминая, что еще хотела спросить у Оддина. Она не собиралась встречаться с ним каждый день, а значит, стоило задать все вопросы сразу.

– Что ты знаешь про планы Ковина жениться на племяннице короля Болтайна?

Он чуть нахмурился:

– Они у него точно есть.

– Это мне и без тебя известно.

– Так чего тебе еще? Ну, виды у него на эту девицу. Не знаю, почему он так за нее уцепился; она дочка младшей из четырех сестер короля. Если подумать, не самая блестящая партия. Так он еще и сам вдовец. Никто не даст ему жениться повторно, пока не пройдут положенные три года траура. Был бы он простым крестьянином, может, что и получилось бы, но мормэру не позволят. И я не понимаю: ну убьет он, предположим, Магистра Света. Займет его место другой. Он правда думает, что король закроет глаза на все это?

– Да! И неужели нельзя просто дождаться, пока пройдут три года, правда? – поддержала Элейн.

– Он, быть может, и дождался бы, – протянул Оддин, – но вот принцесса, которая его один раз в глаза видела, вряд ли проявит должную верность и терпеливость. Ей семнадцать, она начала выходить в свет, родня начнет искать ей жениха.

– А кто среди возможных кандидатов? – заинтересовано спросила Элейн.

– Ну, я же не мамка с девицей на выданье. Не очень-то интересуюсь этими вещами.

Она хмыкнула:

– А чего же? Может, ты и есть самый подходящий жених. Из знатной семьи, хорош собой, чувство юмора, подвешенный язык… какие там еще у тебя достоинства, не помню.

– Ну да, кого ж ей выбрать: мормэра, наследника фамильного состояния, или простого полицейского? – Оддин усмехнулся, а затем серьезно добавил: – Но даже если бы это было правдой, я хочу жениться по любви.

Элейн закатила глаза.

– В чем дело? – Он вопросительно поднял брови. – Ты не веришь в брак по любви? Или вообще в любовь?

Она чуть стушевалась. Сначала ведь хотела пошутить над тем, какой он наивный мечтатель, но Оддин так серьезно задал вопрос, что собственная приземленность показалась ей бессердечной.

– Отчего же, – покачала головой Элейн. – Мои родители были прекрасным примером того, что брак и любовь могут идти рука об руку. Но последние десять лет я думала только о том, как бы не помереть с голоду или как бы доползти от реки с телегой мокрого белья и не упасть посреди улицы.

Если она и надеялась, что эти слова смутят Оддина, заставят устыдиться собственной беззаботности, то ошиблась. Он вдруг накрыл ее руку своей и ровным, уверенным голосом сказал:

– Любовь, Элейн, это самое прекрасное, что есть в этом мире. Это единственное, ради чего вообще стоит жить.

Он вдруг улыбнулся, так спокойно и открыто, что у нее перехватило дух. Сердце кольнуло.

– Пусть то будет любовь мужа и жены, матери и ребенка, друзей, братьев, любовь к работе или любовь к искусству, если она есть, то будет для человека источником счастья. В счастье и в любви весь смысл этой жизни.

Элейн смотрела и смотрела в его глаза, ощущая, как кровь приливает к лицу, как становится жарко.

– Ты нежный, как кроличий хвостик, – прокомментировала она, пытаясь скрыть смущение за язвительностью. – Тебя, наверное, ужасно дразнили в детстве.

Оддин рассмеялся:

– Это правда. Доставалось от Ковина и отца, они терпеть не могли, когда я бежал к матери с каждой ссадиной.

Он хмыкнул: можно было подумать, что делился теплыми детскими воспоминаниями, но Элейн это вовсе не казалось милым.

– Но я быстро понял, что против них мне поможет только сила, поэтому с юных лет много тренировался. Ты не представляешь, как я мечтал, что однажды смогу одолеть обоих в рукопашном бою, и они, постанывая, лежа на земле, будут просить о пощаде…

Отчего же, она легко могла это представить.

– Но сбыться этому было не суждено, – вздохнул Оддин: впрочем, вздох был не слишком печальным, скорее полным досады. – Отец умер раньше, чем я смог набраться сил. А там и Ковину стало не до меня.

Видимо, заметив взгляд Элейн, полный сожаления, он бодрее добавил:

– К тому же он вовремя заметил, как силен я стал. – Оддин поиграл мышцами на руках, чуть выпятил широкую грудь. – От этого тела веет мощью, не каждый решится вступить в бой.

Элейн не смогла сдержать улыбку, но все же покачала головой, будто осуждая такое дурачество.

– Короче говоря, Ковин перестал прибегать к физической силе. – Оддин вернулся к прежнему спокойному тону. – Теперь он пользовался своим положением главы семьи, временами шантажировал меня матерью, угрожал, что отошлет ее в другой город или перестанет выделять средства. Порой влиял через учителей. Убеждал их, что я никчемный ученик, постоянно лгу, поэтому мне не стоить верить на слово. В общем, – Оддин вдруг прервал свой рассказ, решительно ударив себя по бедрам, будто стряхивая воспоминания, – мне действительно порой приходилось несладко из-за добросердечной натуры, но, к счастью, это только укрепило мой дух. Думаю, за это стоит благодарить мою мать.

Элейн несколько мгновений смотрела на него, а затем встала.

– Знаешь, это очень интересно, но мне пора идти, – заявила она. – Спасибо за ужин.

Оддин выглядел растерянно. Еще бы: излил душу, а в ответ получил холодное прощание. Но Элейн не могла больше слушать его рассказы: с каждым словом Оддин казался ей все лучше и лучше. Такой правильный, рассудительный, преодолевший трудности. Уравновешенный, не поддающийся на провокации – видимо, слишком уверенный в себе, чтобы злиться из-за ее подтруниваний. С любовью и уважением отзывающийся о матери. Сильный, мужественный…

– Увидимся, – зачем-то добавила Элейн, бросила на него еще один взгляд и поспешила к выходу.

Еще немного – и она решит, что ей нравится этот карнаби.

«Брат убийцы», – напомнила она себе.

Он нагнал ее уже на улице, вынудил остановиться, взяв за локоть.

– Что случилось? – спросил он, заглядывая ей в лицо.

Элейн вздохнула. На улице было уже темно, но то тут, то там горели факелы, принося хоть какой-то свет на темную мостовую.

– И куда ты собралась одна средь ночи? – добавил он, озираясь. – Разве ты не слышала историю об убийце, которую я рассказал совсем недавно?

– Мы же выяснили, что для него у меня слишком большая грудь, – не без иронии ответила Элейн.

– И на твою грудь найдутся охотники, – убежденно заявил он, кажется, даже не замечая, насколько многозначительно и дерзко прозвучало это заявление. – Я провожу тебя. И пока идем, ты объяснишь, почему так внезапно сбежала.

Они шли по полупустой улице, Оддин терпеливо ждал ее ответа.

– Я десять лет считала карнаби животными без мозгов и сердца. А ты, возможно, лучше многих кападонцев, которых я знаю. Я не хочу менять свое мировоззрение просто из-за того, что ты весь такой «солнечный зайчик».

Оддин хмыкнул.

– Ты не хочешь испытывать ко мне симпатию?

Элейн утвердительно промычала в ответ.

– Но ничего не можешь с собой поделать? – с явно слышимой улыбкой продолжил он.

Она закатила глаза.

– Подожди, пока на нас нападут какие-нибудь хулиганы, и я покажу, как владею саблей, – сообщил он, для наглядности крутанув оружие в руке.

Блеснул металл.

– Тогда точно не сможешь противостоять двум метрам чистого обаяния, – завершил Оддин, и Элейн все-таки рассмеялась.

В пекарне она улеглась на свою лавку, накрылась дырявым мешком и вскоре крепко заснула. А наутро еще одна новость переполошила весь Нортастер.

Пекарня работала три ночи подряд, все валились с ног от усталости. Элейн тоже привлекли к приготовлению пирогов и лепешек, и ей это нравилось. Но с еще большим рвением она взялась за доставку. Напомнив, что профессионально катает тяжелые телеги, она четыре раза прошла маршрут от пекарни до дома мормэра, чтобы перевезти все изделия. На четвертый раз ей казалось, что она знает всю биографию местной разговорчивой кухарки и почти без ошибок может назвать имена детей и котят, крутившихся вокруг нее. А это не менее трех мальчишек и не менее четырех животных!

Она заметила, что дом украсили флажками из ткани. Синими, конечно, – традиционный цвет карнаби. Но главные приготовления шли в квадратном внутреннем дворе и большом зале.

– Королевский бал – здесь. Подумать только! – то и дело восклицала кухарка, одновременно будто бы недовольная и все же явно польщенная перспективой готовить для самых важных особ.

Девушки-помощницы при этом каждый раз вздыхали, томно закатывали глаза и перешептывались.

– Это на сколько же человек вам нужно готовить? – покачав головой, спросила Элейн.

– Да под три сотни!

Элейн задумалась: бал мог стать хорошей возможностью досадить Ковину. Но каковы были шансы попасть туда неизвестной девушке из Кападонии? Насколько сложно затеряться среди трехсот гостей?

– А кто будет подавать блюда и напитки? – продолжила она расспросы.

– Да вызовут еще лакеев, это уж точно, – отозвалась кухарка, нарезая зелень.

Вот оно что…

– А где их берут? – не унималась Элейн, но кухарка была только рада поболтать, поэтому не выразила и капли недовольства.

– Это уж не моя забота, их набирает мажордом. Мне бы со своим справиться. Меню-то хозяин составил знаешь какое! И мясные блюда, и рыбные. Вина навез и даже, – она чуть склонилась к Элейн, – чего покрепче из Кападонии. Он же страсть кападонцев не любит, но никто лучше них не делает крепкие напитки. Ну и надо ж как-то показать, что хозяин у нас заединое королевство Англорум.

Кухарка фыркнула, определенно уверенная, что это не так.

Элейн продолжила разговор, теперь надеясь, что этот самый мажордом зайдет на кухню пообедать. Так и случилось. Спустя почти час высокий седовласый мужчина в черном сюртуке вошел в помещение и требовательно произнес:

– Мари, дай-ка мне похлебки, да побыстрее.

– Замаялся, Робо? – с нотками заботы спросила кухарка, ставя перед ним тарелку.

Мажордом утер со лба невидимые капли пота.

– Не то слово. Поскорее бы этот бал прошел! Мои нервы этого не выдержат, я умру раньше, чем оркестр сыграет польку. Оркестр! – воскликнул он и хотел было вскочить, но кухарка положила полную руку на его плечо.

– Сперва поешь, – сказала она.

– Еще этот занавес, фейерверк…

– А лакеев уже набрали? – поинтересовалась Элейн.

– Конечно, это я первым делом, – отозвался Робо, а затем вопросительно взглянул на Элейн: – А ты кто?

– Я привезла хлебá и лепешки из пекарни Зонтага. Жду, когда Мари освободится и составит новый заказ.

Робо кивнул и продолжил трапезу.

– Это сколько же человек нужно для обслуживания такого большого праздника? – Элейн сочувственно поджала губы.

– Двадцать семь лакеев, – устало вздохнул Робо. – У нас своих только трое, остальных пришлось искать. Обученных лакеев с хорошей рекомендацией днем с огнем…

Она понимающе покачала головой.

– А во что же они будут одеты? Я хочу сказать, надо же, чтобы у всех был одинаковый наряд. Так ведь?

– Все уже пошито и лежит в кладовой, – отмахнулся Робо.

Элейн неспроста задавала эти вопросы. Явиться на бал она могла лишь двумя способами: как гостья или как прислуга. И представив себя в облике лакея, она посчитала такое решение вполне сносным.

Цель авантюры казалась неясной, но возможность оказаться рядом с королем Болтайном и его племянницей, на которую нацелился Ковин, нельзя упускать! Раз он готов был на убийство ради этого брака, видимо, считал союз очень важным для себя.

Попрощавшись с Мари и Робо, Элейн вышла в коридор, но вместо того чтобы направиться к выходу, пошла в другую сторону. Если господские дома в Мидленде хотя бы немного напоминали дома в Кападонии, кладовка должна была быть недалеко от кухни.

Она осторожно открывала все двери, что попадались на пути. За одной обнаружилось хранилище солений, за другой – комната с полками, заставленными посудой. Третья вела в чью-то жилую комнату – видимо, кухарки Мари или ее помощниц. Открыв четвертую, Элейн готовилась увидеть еще одну спальню и совершенно не ожидала столкнуться с хозяином дома.

Ее сердце подпрыгнуло, рука так и застыла на ручке. Она выдохнула:

– Демонское отродье!

На самом деле не в попытке оскорбить – это было простое восклицание, допустимое для девицы, хотя и не слишком изящное. Однако Ковин, то ли в шутку, то ли всерьез, воспринял его буквально.

– Ошибаешься, мои родители не имели никакого отношения к нечисти, – произнес он спокойно, делая шаг Элейн навстречу. – Хотя насчет моей человечности у некоторых действительно есть сомнения.

Она мельком заметила, что за его спиной была не комната, а лестница вниз, вероятно – в подвал.

– Я не имела в виду… – залепетала она, отступая.

Элейн опустила голову, надеясь, что Ковин не узнает ее лица, а поведение примет за испуг и смущение. Он сделал еще пару шагов, вынуждая ее прижаться к стене коридора.

– Не Бенни ли прачка снова пожаловала в мой дом? – поинтересовался он, брезгливо скривив губы.

Поскольку она продолжала рассматривать носки его сапог, он подцепил пальцем ее подбородок и заставил взглянуть в глаза. Элейн ощутила страх другого толка. Если неожиданное появление Ковина на лестнице вызвало моментальный испуг, то холодный, безжалостный взгляд поднял в душе все самое запрятанное, подавленное, полузабытое. Этот необъятный ужас, охватывающий в детстве перед сном, когда в голову лезли мысли о вероятностях и потерях, о непостижимых опасностях, таящихся под кроватью, и о собственной беззащитности перед пугающим многообразием человеческого зла.

– Что ты тут делаешь? – процедил он, с издевкой оглядывая ее темные волосы.

– Я прачка, – выдохнула Элейн, ощущая нехватку воздуха.

Светлые глаза пытались проделать дыру в ее голове.

– Это мне известно, – кивнул Ковин.

– В пекарне Зонтага.

– Прачка в пекарне? – уточнил он почти без тени любопытства.

– Им нужно стирать мешки от муки.

Ковин сложил руки на груди и встал, широко расставив ноги. Вся его поза показывала, что он чувствовал себя хозяином положения. Раздражение, которое это вызвало, придало Элейн смелости.

– Но из-за бала, который вы устраиваете, им понадобилась моя помощь. Я привезла пироги и лепешки для праздника.

Ковин вздохнул.

– Предположим. Это объясняет, что ты делаешь в моем доме, но не объясняет, что делаешьздесь.

– Я была на кухне у Мари, передала ей все и получила новый заказ. И шла к своей телеге.

Он чуть склонил голову:

– Ты оставила ее в подвале? – Голос его был ровным, но Элейн нутром чувствовала, что сдержанность была напускной.

Мысленно он наверняка размышлял о том, чтобы свернуть ей шею.

– Нет, я не знала, что здесь подвал. Я немного заблудилась. Не помню, чтобы проходила мимо такого количества дверей…

Ковин какое-то время разглядывал Элейн холодным взглядом.

– Что насчет Оддина? – поинтересовался он.

– Он, думаю, ориентируется здесь лучше, но его не было рядом, чтобы помочь.

Взгляд Ковина стал еще пронзительнее, и Элейн решила за лучшее пояснить:

– Мы повздорили. Он сказал, что любит меня, но ему не нужны проблемы, поэтому предложил немного повременить! – Она подняла подбородок. – Я гордая девушка! Если он даже не попытался воспротивиться вашим словам, значит, не очень-то я ему и нужна.

Медленно, очень медленно Ковин склонился к ней, разглядывая лицо.

– Давай-ка разберемся: тебя позвал замуж хоть и жалкий, но все же знатный мужчина, полицейский – а это значит, есть большая вероятность, что его убьют на службе и все убогое состояние достанется тебе. В Кападонии ты, подозреваю, спала где-нибудь в канаве и ела гнилую капусту. Ты хочешь убедить меня, что отказалась от предложенияиз гордости?

Элейн хотела ответить очередной ложью, но Ковин внезапно – хотя движения его были плавными и размеренными – схватил ее за горло, прижал к стене и чуть надавил, отчего она начала задыхаться.

– А теперь ты скажешь мне правду. И я подумаю, что с тобой делать.

Беспомощно цепляясь за его пальцы, Элейн пыталась освободиться. Но он был слишком силен.

Так же неожиданно, как схватил, Ковин отпустил ее, и она рухнула на пол, будто куча мокрого тряпья.

– Я жду.

Паника охватила Элейн. Она не знала, как спастись. Чувствовала, что Ковин готов причинить более серьезный вред, но ощущала себя загнанным зверьком и просто глядела по сторонам в поисках спасения. Поднявшись по стене, она, потирая шею, попыталась собрать все свое мужество и ответить.

В этот момент в коридоре появился Робо.

– О, хозяин, я хотел… – начал он.

Элейн использовала шанс и рванула с места в сторону кухни. Робо, не удивленный присутствием девушки, позволил ей проскочить мимо. Ковин не успел приказать задержать, как и сам не сумел схватить беглянку. Поэтому теперь вслед Элейн доносились ругательства, но погони не было.

Она пробежала мимо кухни, к черному входу, и, подхватив тележку, поспешила смешаться с толпой на улице.

Сердце неистово колотилось.

Вернувшись в лавку, она передала новый заказ от кухарки Ковина, а затем ушла на задний двор. Села там на деревянный ящик между развешенными фартуками и мешками и глубоко задумалась. В ближайшие два дня Ковин не станет разбираться с ней: завтра он давал бал, и забот было полно и без неподходящей невесты брата. Но вот если Ковин увидит Элейн на балу, ей несдобровать. У нее будет только одна возможность разрушить все надежды Ковина на брак с племянницей короля.

И упускать ее точно нельзя!

Устало вздохнув, Элейн достала из мешочка колоду. Тщательно перемешав карты, она вытянула одну из них.

Девушка, облаченная в красивое светлое платье, ехала на колеснице, сделанной из цветов и запряженной птицами. Девять голубей несли колесницу, два же держались особняком, летели ниже в потоке осыпающихся цветов.