Эксплеты. Последняя сказка

В конечном счете целый день Омарейл и госпожа Тулони провели за этим занятием. Подписать все коврики оказалось не так-то просто, едва ли не над каждым хозяйка лавки вздыхала, ахала и уверяла, что вот этому просто цены нет. Поэтому, возможно, стоило отдавать их за бесценок. Ей так трудно давалось определение стоимости работы, что проще было подарить.

– Ах, госпожа Тулони! – вздыхала принцесса. – Ну вот тот, зефирный, стоит десять солей, этот почти такой же, а вы говорите – пять. Давайте тоже десять поставим? А лучше пятнадцать, тут ведь еще и ромбик, а не просто полоски.

– Пятнадцать! – воскликнула хозяйка лавки, хватаясь за сердце.

Омарейл сложила руки на груди:

– Скажите, сколько времени уходит на одну работу?

– Часов пять-семь.

– То есть почти целый рабочий день. А вы хотите продать его за две чашки кофе? Знаете, если вы не цените свои коврики, никто не будет.

Хозяйка лавки вздохнула. А потом задумчиво погладила висящий на стене бело-розовый.

– Зефирный?

– Ну да, он такой нежный, воздушный, похож на зефир.

– Удивительно, я, когда ткала его, представляла себе ванильно-клубничную пастилу!

Это привело к тому, что у Омарейл появилась новая идея: дать каждому коврику название. И теперь, помимо цены, они добавляли на карточку и его.

– Я приду завтра, и мы продолжим! – воодушевленная, принцесса покинула лавку в шесть вечера.

Есть хотелось невероятно, ведь на обед у нее был лишь пирожок, которым угостила госпожа Тулони. Денег не было, а стало быть, и возможности купить что-то по пути. Живот скручивало от голода, думать о том, чтобы искать дерево, подходящее для фальшивого предсказания, не было никаких сил. Решив, что займется этим сразу после ужина, Омарейл поспешила домой.

Даррит где-то пропадал, Лодья тоже еще не вернулся. Приготовив яичницу, принцесса поужинала в одиночестве. Для человека, который всю жизнь провел в полнейшей изоляции, ей на удивление остро не хватало компании. Не во время еды, нет – вообще. Они попали в прошлое, а ей не с кем было разделить невероятность события. Лодья сразу дал понять, что не желает знать ничего о Путешественниках или своем будущем. Даррит же стал еще более замкнутым, чем обычно. Утром он почти не разговаривал, а вечером пришел домой, когда Омарейл уже была в кровати – она не нашла в себе сил в одиночку отправляться на прогулку по вечернему Астрару. Если бы он позвал ее, предложил обсудить, как прошел день, захотел увидеться, то выяснил бы, что перед сном в темноте своей комнаты принцесса плакала от обиды и его безразличия. Но он не постучал, не попытался поговорить, не дал понять, что она все еще важна для него.

Разумеется, внутренний голос Омарейл взывал к совести: Норт попал в год, когда появился на свет, и, возможно, теперь пытался раскрыть самую главную тайну – тайну своего рождения.

Но тот же внутренний голос сухо замечал, что если бы Даррит соизволил обменяться с принцессой хоть парой слов, она узнала бы обо всем наверняка, а так оставалось только строить догадки.

Смакуя мгновения особой жалости к себе, Омарейл мысленно негодовала: она тоже испытала немало потрясений, но не стала вести себя холодно и отстраненно.

Утром принцесса вошла в кухню мрачная, как февральский вечер. Лодья и Норт сидели за столом и оживленно беседовали. Омарейл сдержанно ответила на их приветствие и мученически вздохнула.

– Я налью вам чай, садитесь, – совершенно не глядя на нее, сказал Даррит.

Он был увлечен разговором и не обращал внимания на печальное лицо принцессы. Она сердито поджала губы, но села.

– То есть Турбийон, по сути, один, и он всякий раз возвращается в свое время, – говорил Даррит увлеченно. – Но сейчас их здесь два – один ваш, один наш.

– Именно так, – с улыбкой человека, наслаждающегося беседой, ответил Лодья. – Потому что Путешественники попадают ко мне, в прошлое, из другого времени, не из моего.

Норт запустил руку в волосы, взъерошил их и задумчиво произнес:

– Получается, что для Часовщика проходит не один год, прежде чем он отправляет Путешественника к вам. Он ведет учет? Записывает в блокнот, кого куда отправил?

Налив чай, Даррит подхватил с плиты кусок пирога и поставил все это перед Омарейл. Встретившись с ней взглядом, он чуть улыбнулся – мимолетно, едва заметно, – и она с раздражением поняла, что обида отступает. Тело наполнялось теплом. Она этого не хотела! Она намеревалась высказать Дарриту все, что думала по поводу его отсутствия в такой важный момент. По поводу его черствости. По поводу того, что он не делился с ней тем, что было важно для него, наконец! Будто они были чужими людьми.

Мужчины продолжили разговор, пока Омарейл молча ела завтрак. Затем Лодья взглянул на часы, что крепились цепочкой к карману его жилета, и торопливо начал собираться.

– Моя помощница, конечно, уже пришла, но я очень не люблю опаздывать, – поделился он. – Время, знаете ли, терять не стоит, – добавил он с многозначительной улыбкой.

Когда он ушел, в комнате наконец воцарилась тишина. Даррит сосредоточенно нарезал копченое мясо, стараясь сделать тонкие ломтики, и все еще не замечал мрачного настроения Омарейл. Она устала ждать, когда он наконец обратит внимание на ее недовольство, и уже собралась высказать все вслух, как он поднял взгляд и спросил:

– Вы на меня злитесь?

Будто бы и не было вчерашних слез, принцесса с доброжелательным недоумением и даже нотками снисходительности спросила:

– С чего ты взял?

Он чуть пожал плечами и встал, чтобы снять с плиты разогретые лепешки.

– Я подумал, что вы обиделись из-за моего позднего возвращения. Не вышли из комнаты, когда я вернулся. Сегодня молчите.

Почему ей не хотелось соглашаться?

– Я просто уже спала.

– Вы не спали.

Она вопросительно подняла бровь, борясь с желанием крикнуть что-нибудь сердитое. Но раз уж она решила изображать безразличие, то спокойно спросила:

– Почему ты так решил?

– Слышал, как вы плакали.

И тут Омарейл вскипела.

– Слышал и пошел спать?! – воскликнула она.

Даррит поставил на середину стола лепешки и нарезанное мясо.

– Если это что-то меняет, я пошел не спать, а читать.

– Луна и Солнце, разумеется, это ничего не меняет!

Он сел. Растерянно отломил кусочек лепешки.

– Создается впечатление, что рассердило вас не мое позднее возвращение, – задумчиво произнес он, – и не то, что вчера я совершенно не посвятил время нашему общему делу. Но что тогда?

Омарейл устало потерла лицо.

– Ничего, – буркнула она и сделала глоток чая.

– Дело ведь не в том, что я вчера не провел с вами время?