Но любовь из них больше

– Отстань от меня, мизинец, не приставай! Вечно лезешь, куда не просят! Что за привычка такая, за взрослыми следить? – нервно ответила Карима и пошла к себе во двор.

– Ой-ой-ой, старушка ты наша взрослая. Ты всего лишь на семь лет меня старше, – не успокаивался Камиль, следуя за ней. Но Карима закрыла свои ворота прямо перед его носом и скрылась в доме.

После возращения стада Анвар и Донка пошли в табор, ведя за собой белую кобылку. Парень вдруг понял, что не знает клички животного, и спросил девушку, как она ее называет. Оказывается, Белой. В таборе Анвар сразу же направился к кузнецу, а Донка захотела повидать Рузанну. В шатре девушка была не одна, рядом с ней сидела ее бабушка, разглядывая руку внучки. На ней, чуть ниже плеча, виднелся большой синяк, оставленный пальцами Арсена. Старушка была в негодовании и сильно ругалась, но Рузанна старалась успокоить бабушку:

– Ничего страшного. Он просто пьяный был, поэтому разозлился.

– Хочешь сказать, если он напился, то ему все можно что ли? – спросила раздосадованная старушка.

– Пожалуйста, бабушка, ничего не говори ему. Он уже попросил у меня прощения, подарил вот эти бусы и обещал больше никогда меня не обижать, – попросила Рузанна и показала украшение, которое действительно было очень красивым.

Но бабушку успокоить было сложно. Она выпросила у Рузанны обещание, если Арсен сделает что-то подобное еще раз, то та обязательно расскажет ей, и они вдвоем пожалуются барону. Внучка согласилась с ней, но не собиралась жаловаться на мужа, потому что искренне считала, что он спокойный, а буянит лишь тогда, когда выпьет. В нем как будто сочетались две личности – светлая и темная. Трезвым он был словно ангел, но стоило ему напиться, сразу же превращался в демона. И тогда не было разницы, кто перед ним стоит – барон ли, жена ли, друзья ли. Доставалось всем. Арсен и сам это понимал, поэтому старался не напиваться, но не всегда получалось у него контролировать себя во время гуляния. Да и Рузанна считала, что ошибиться может каждый и нужно всегда прощать и давать еще один шанс.

Донку спор между Рузанной и ее бабушкой как-то мало волновал. Она рассматривала бусы, пытаясь понять, из чего они сделаны. В семейные дела ее подруги девушка решила не влезать. Во-первых, мала она еще была, чтоб советы давать. А во-вторых, Рузанна не жаловалась ей. Значит, и помощь ей была не нужна. Донка, пока Анвар был у коваля, помогла подруге приготовить ужин. Когда парень освободился, она решила проводить его до речки.

– А с Каримой у тебя любовь что ли? – спросила Донка, чем очень удивила Анвара.

– Какая там любовь? – усмехнулся парень. – Мы просто с детства друг друга знаем и живем рядом.

– Ну а если бы ты решил жениться, то женился бы на ней? – продолжала любопытничать цыганка.

– Ни за что, – уверенно ответил юноша, – если уж выбирать жену, то лучше тебя.

– Мы ж друзья, Анвар, с ума что ли сошел? – теперь удивляться пришла очередь Донки.

Парочка посмеялась, дошла до речки и разошлась. Не успел Анвар добраться до своих ворот, как там его уже поджидала Карима. Девушка сидела на лавочке и грызла семечки из подсолнуха, высматривая вдалеке любимого. И как только заприметила, сразу двинулась ему навстречу с предложением пойти в клуб на танцы. Парень не прочь был повеселиться и потому согласился. Карима ждала, пока Анвар выполнит несколько материнских поручений и переоденется, не отходя от его ворот, как-будто сторожила, чтобы никто из девушек в деревне к ее соседу не подходил. Жамиля, поглядывая на Кариму из окна, предостерегла сына быть с девушкой поаккуратнее – уж слишком та была настойчива. И вообще, приглашать парня в клуб было, по мнению женщины, не скромно. Анвар же ничего странного или наглого в поведении Каримы не замечал. Поэтому воспринимал ее спокойно, хоть иногда и уставал от чрезмерного внимания.

С ними в клуб собрался пойти и Камиль. Но Карима, увидев братишку Анвара, сразу же начала прогонять его:

– Мизинец, иди домой! Маленький ты еще на танцы ходить!

– Сама ты маленькая, злюка деревенская! – крикнул Камиль, не желая отступать.

– Не гони его, пусть сходит с нами, – вмешался старший брат, – он там никому не помешает.

– Бе-бе-бе, – обрадовался мальчик и стал приставать к Кариме со своей болтовней, – знаешь, злюка, а я когда вырасту, обязательно на тебе женюсь. Кроме меня тебя замуж никто никогда не возьмет!

– Ага, разбежалась я за тебя замуж выходить, ты ж мизинец, – рассмеялась Карима в ответ.

– Это я сейчас маленький, а когда подрасту, ты первая в меня же и влюбишься. Сама ко мне придешь и со слезами просить будешь, чтоб я на тебе женился, – продолжал ёрничать Камиль.

– Уф, слушать не могу, какую ересь ты несешь! Заткнись лучше, пока я тебя не стукнула!

– Да, Камиль, не говори чепухи, – согласился с Каримой Анвар.

Но мальчик и не собирался успокаиваться. Он очень любил дразнить соседку. Поэтому донимал ее до самого клуба. А там уже было не болтовни. Когда по всему миру молодежь изучала фокстрот и танго, деревенские парни и девушки водили хоровод, а потом танцевали заученную «колхозную» или «ликбезную» пляску. Но не всем такие танцы были по душе – молодым все-таки больше нравилось разбиваться на пары, а в процессе еще и меняться партнерами. Это тоже были хороводы, но парни и девушки часто перемещались внутри круга или двигались по диагонали, не обнимая и не задевая друг друга. Но если в клубе сидели старики или, еще хуже, глава сельсовета, танцы по парам строго осуждались. Старшему поколению казалось, что такие пляски вносят эротику в народные танцы, а этого никак нельзя было допустить.

Сегодня старики как будто сговорились и массово притопали в клуб. Карима, увидев, старшее поколение, сказала первому же дедушке: «Ну вот чего дома-то не сидится вам?» Девушке очень хотелось потанцевать с Анваром, чтобы остальные кызларки видели, что он с ней, и не тешили себя какой-нибудь надеждой относительно высокого, красивого и сильного парня.

Вечер для Каримы прошел скучно. На обратном пути ее снова начал донимать Камиль, отчего настроение стало еще хуже. Она, не выдержав издевательств мальчика, сорвала крапиву голыми руками и погналась за проказником. Камиль же, продолжая шутить, закричать во все горло: «Спасите! Помогите! Убивают!» На такие крики обратили внимания все, мимо кого они пробегали. Даже кошки и собаки навострили уши. Карима так и не смогла догнать крикуна, бегал он быстро. Запыхавшись, Камиль забежал в дом к соседке Зухре, и еле-еле произнес:

– Ваша дочь хочет избить меня крапивой.

– Зачем? Что случилось? – удивилась женщина, хотя понимала, что Камиль – мальчик очень острый на язычок.

– А затем, что я когда вырасту, стану вашем зятем, – еле дыша произнес хулиган и, усмехнувшись, добавил, – потому что женюсь на Кариме.

– Ага, все ясно, сейчас получишь и от меня тоже, – Зухра шутя схватила хлопушку и направилась к мальчику.

Камиль тут же выбежал из дома, но, как назло, путь ему преградила Карима, держа в руках все тот же пучок крапивы. Тут он понял, что деваться ему некуда и, подняв руки вверх, показал, что сдается. Но девушка не собиралась отпускать его просто так и приказала снимать штаны для крапивной порки. Камиль со словами – «Рано ты мне велишь раздеваться, я ж тебе еще не муж!» – сорвался с места и, сбив Кариму с ног, выбежал из соседского дома. Девушка, оказавшись на полу, обожглась сорванной ею же крапивой и, чуть не плача, сказала матери: «Когда уже этот мизинец отстанет от меня!» Зухра же, заливаясь смехом, помогла дочери подняться и посоветовала ей больше не попадаться на уловки малолетнего шалуна.

Глава 4. Сумасшедшая затея

Никогда глава сельсовета не обращался к барону за помощью. Но наступило время, когда пойти с поклоном все же пришлось. А дело было в том, что продовольственная развёрстка (налог с крестьян в виде всего того, что они выращивали) достигла масштаба, когда деревня просто не справлялась с объемами, которые требовала власть. Во многих местах по стране возникали крестьянские восстания, люди повально умирали на полях, возделывая землю. Учитывая то, что мужиков в деревне почти не осталось, трудиться приходилось и детям. Лошадей тоже не было – война уничтожила животных. Пахать землю приходилось вручную. Когда весь мир давно ездил на автомобилях, в деревне трудовой инвентарь оставался на дореволюционном уровне – хлеб обмолачивали цепями, прежде посеяв его из лукошка и убрав серпом.

Когда барон увидел на пороге своего шатра главу сельсовета, он нисколько не удивился. Возле какой бы деревни ни останавливался табор, ее глава всегда тут как тут.

– Проходи, проходи, – гостеприимно встретил мужчину барон. – Могу представить, с каким вопросом ты пришел, но не буду торопить тебя, присаживайся.

– Да, есть у меня к тебе один вопрос – лошадей твоих хочу попросить, – сразу же перешел к делу глава.

– Я так и знал, – печально ответил барон, – всем нужны мои лошади.

– Конечно, нужны. Мы землю пашем вручную, представь только, как тяжело нам это дается, – начал объяснять ситуация мужчина, и продолжил, – купить мы лошадей у тебя не сможем, если только в аренду взять на то время, пока табор твой тут стоит.

– Ты мне такое предложение делаешь об аренде, как будто я уже согласился отдать своих лошадей, – усмехнулся хозяин шатра.

– Я просто надеюсь, что ты сможешь представить себя в нашей шкуре и все-таки поможешь деревне, возле которой стоишь, – грустно проговорил гость.

– Глава, пойми, мои лошади не привыкли к тяжелому труду на поле, они землю ни разу в жизни не пахали, – начал объяснять барон и спросил, – как ты собираешься работать на них?

– Мы постараемся обучить их, будем делать это постепенно и аккуратно, – предложил гость.

– Не обижайся на меня, глава, но животинка моя кроме повозки не знает ничего, и я не хочу, чтобы знала. Мне их жалко бывает, когда мы место меняем, а ты предлагаешь сделать из них рабов полей. Они не рабы полей, они короли дорог. Нет, я категорически против такого эксперимента над ними.

Теперь мужчина понял, что надежды на цыганскую помощь нет, и придется им и дальше обрабатывать землю женскими и детскими руками. Он поблагодарил барона за гостеприимство и покинул шатер, всем сердцем желая не занимать этот противный эму пост главы сельсовета и каждый день видеть, как жители деревни мучаются, отдавая последние силы в угоду продразвёрстке. Иногда и у него возникала мысль взяться за косы и вилы и восстать против нового порядка. Но смелости не хватало, потому что народ за ним, как за предводителем, не пошел бы. Оттого он, склонив голову, печальным вернулся в деревню.

Барон понимал, что расстроил главу, но по-другому не мог. Хоть и жаль ему было деревенский люд, но табун дороже. Без него кочевой образ жизни невозможен, а скоро как раз нужно будет двинуться в путь, на юг, где осень не такая холодная, как в этой татарской деревне. Хоть беседа получилась и не очень приятной, мужчина радовался тому, что глава не стал звать в деревню весь табор. И такое бывало прежде – приедешь куда-нибудь, а там глава сразу же зазывает их поселиться с ним и жить бок о бок. Чтобы прибавить месту мужской силы и коней. Только затея такая никак не подходит цыганам. Люди они не политические, за продовольственными требованиями властей не идут. Барон рассуждал так – пусть партия скажет спасибо за то, что цыгане участвовали в последней войне. Этот табор выступал за красных. Были и такие кочевники, которые переходили на сторону белых. Но цыгане никогда не оправляли на войну всех своих мужчин, считая это делом безрассудным. Поддержать – да, умирать – нет. Таким был лозунг многих из кочевников.

Чувствуя, что глава придет в табор снова, барон серьезно задумался о смене места, и рассказал о планах цыганам. Они, конечно, знали, что переезд был делом времени, но не предполагали, что он случится так скоро. Донка эту новость восприняла в штыки. Она совсем не хотела снова отправляться в путь, трястись в повозке, глотая дорожную пыль, и терять такого хорошего друга как Анвар. Девушка очень привязалась не только к нему, но и к Жамиле-апе. Разговаривать с бароном, родителями или братьями о том, что ей совсем не хотелось уезжать, было бесполезно. Решение барона не обсуждалось. Поэтому, вытирая слезы, она поспешила в Анвару. Ей очень хотелось поделиться с ним плохой новостью и получить хоть какое-нибудь утешение. Подходя к дому своего друга, она заметила его в компании Каримы, которая что-то увлеченно рассказывала парню, размахивая руками. Движения ее показались Донке вызывающими, потому что при каждом взмахе руки блузка соседки слегка распахивалась на груди. Цыганка сразу поняла, что Карима делает это специально. Но Анвар был невозмутим и, увидев Донку, сразу же направился к ней, даже не дослушав речь девушки.

– Что с тобой случилось? – спросил парень, заметив мокрые глаза своей подруги.

– Табор скоро уезжает, а я не хочу снова в путь, – чуть не рыдая, ответила Донка.

– Зайди в дом, лучше там поговорим, – предложил Анвар.

Проходя мимо Каримы, Донка поздоровалась с ней, в ответ соседка лишь кивнула и, проводя их взглядом, радовалась услышанному. Она надеялась, что с отъездом цыганки Анвар больше не будет отвлекаться на табор, а обратит все свое внимание на нее. Но рано девушка радовалась, Анвару не хотелось отпускать Донку. Только с ней он мог разговаривать открыто, не думая о том, что его слова станут поводом для сплетен, как это обычно происходило в деревне. С Донкой ему не нужно было притворяться. Общаясь с ней, он был свободен в выражении своих мыслей, был самим собой. Жамиля, услышав об отъезде табора, тоже расстроилась. Она обняла девушку и поняла, что не хочет ее отпускать. Чувства ее были сродни тем, когда мать провожает свою дочь, понимая, что больше никогда ее не увидит. Втроем они сидели печальные, осознавая, что расставание неизбежно, как вдруг в дом залетает Камиль и спрашивает: