Девочки из первого "Г"

Девочки из первого "Г"
Ирина Геннадьевна Азина

Эта история о детстве. Но она не для детей. А лишь для тех, кто немножечко помнит себя "недостаточно взрослым". Или хочет вспомнить. Если среди будничных забот вас тревожат нежданные мысли и сны зовут вернуться в те года, где навсегда осталось что-то недоступное теперь, забытое, далёкое, манящее… где улыбалось солнце по утрам и пели на рассвете тополя – добро пожаловать! Здесь всё, как было раньше – верные друзья и добрые соседи, запах новых тетрадок и старый сарайчик – пристанище детских забав. Но тут же, внутри беззаботного лета, таятся причины всех наших дальнейших проблем – личный кризис, потеря себя и семейные ссоры… Что с этим делать? Вернуться! Увидеть, какими мы были, к чему устремлялась душа, не закрытая в тесные рамки… Тогда обернутся ушедшие, чтоб попрощаться с живыми, вскроются давние раны, утихнут былые обиды, и мы сможем вспомнить – откуда мы, кто мы, зачем мы пришли в этот мир.

Ирина Азина

Девочки из первого "Г"

Просто любить

…В час, когда с этой землёй распрощаемся,

Прежде, чем сгинуть в далёкие дали,

Знаю я точно – мы все возвращаемся

В те же дворы, где когда-то играли,

И, тополя огибая высокие,

Мы словно птицы кричим! А под нами -

Неба бескрайнего своды далёкие,

Мир, где умели дружить с облаками…

Ирина Азина. «Облака»

В свой самый первый, школьный, праздничный сентябрь я внезапно стала…птицей. Пусть ненадолго, лишь на несколько минут, но стала! Долгие ранние годы это было моею заветной мечтой – побежать наяву вровень с ветром, как бегут самолёты по взлётной своей полосе, а потом ощутить, что земля отпускает тебя… Часто, ох часто нам снятся полёты, пока мы растём! Вырастая, взлететь смогут лишь единицы.

Тихая, послушная в младенчестве, годам к шести я выросла в девчонку не из робкого десятка. Реальный мир подвинулся поближе, и странные, по меркам взрослых, порывы и фантазии мои померкли и свернулись до поры до времени в каком-то уголке, периодически, конечно, всё же выползая. Но я уже умела с ними справиться, и больше не рыдала, если поутру, проснувшись, обнаруживала вдруг саму себя всё там же – в старом домике, на улице, заросшей тополями.

Привыкнув доверять себе, я жутко испугалась, увидев не во сне, а наяву, заполненный людской толпою школьный двор с огромной высоты – квадратиком, кишащем муравьями и цветными брызгами дождя. Закрыв глаза, привычно отдалась полёту, приготовившись упасть, чтобы проснуться. Тикали минуты…и никак не падалось. И страх летел со мною вместе, и не разжимал своих когтистых, жёстких лап. Тогда я не на шутку разозлилась, приказала одному из своих глаз: «Немедленно откройся!» Он послушался, но лишь наполовину, и сквозь щёлку стало видно приближающийся праздник – люди привели своих детей учиться. Правда, праздником назвать такое сборище неверно – многие из маленьких боялись; взрослые тревожились, переживали, думали о том, чтоб поскорей всё кончилось, опаздывали, злились… Радужные брызги, с небольшой – теперь уж, высоты, раскрылись множеством букетов и бантов – огромных, пышных, белых праздничных бантов, плывущих в человеческой толпе навстречу увядающим цветам и расцветающим надеждам…

Моей надеждой было – завести друзей. Нормальных, настоящих и живых друзей, и чтобы с ними можно было говорить на равных. До сей поры в друзьях моих водились только белый плюшевый медведь; большое, вредное, ужасно старое, больное зеркало, с которым я вела пространные беседы обо всём; и рыжий Кузя-кот, защитник от ночных кошмаров и от крыс. Была ещё и Элечка-соседушка, бедовая головушка, помладше годом и побольше ростом, но в друзья она мне не годилась: не могла рычать, не выходила дальше своего двора, и вечно хлопала глазами, слушая мои рассказы о чудовищах, русалках и драконах; понимая в них не больше, чем сама я в ежедневной сводке телевизионных новостей.

– Ника! Снова в облаках витаешь?! Ну, иди скорей – зовут читать стихи!

Ещё до массового чтения со школьного крыльца я рассмотрела сверху двух девчонок – хорошенькая светлая головка под бантом, испуганные синие глазищи – это Софа. И – острый носик, любопытный взгляд, ни капли страха – имени не знаю, выясним попозже. Разделив потоки в бурном море молодых учеников, опытные капитаны развели свои команды по соседним кораблям, и школьная флотилия враз начала учебные манёвры перед первым своим плаваньем… Отпущенная в перемену, улучив минутку, я решительно сказала первой девочке:

– Я видела тебя сегодня, ты боялась. А я ни капли не боюсь! (бессовестная ложь). Поэтому давай с тобой дружить!

– Давай… – отозвалась новоиспечённая подруга, словно эхо, и хотела было что-то досказать, да я уж утекла, как ртуть из треснувшего градусника, на другую парту:

– Как тебя зовут? Меня вот – Ника! У меня есть маленький щенок, и скоро будет попугай, и я могу одна гулять почти что до оврага!

– А меня Оксана, – ответила, ничуть не изменив спокойствию, с которым шевырялась в своём новеньком портфеле, одновременно со мною говоря, девчонка номер два. Вот так и состоялось наше историческое первое знакомство.

– И запомните, мои хорошие! – заботливо твердила нам учительница наша в самый первый школьный день, – Запомните как следует! Теперь вы – первоклассники, мои ученики! Вы – мальчики и девочки из первого «Г»! Это наш класс!

По большей части, все мы обитали на одних и тех же улицах – бегущих параллельно вдоль оврага, с ровными рядами маленьких домов, фасадами глядящих друг на друга сквозь древесные стволы и зелень палисадников; весной звенящих птичьим гомоном и смехом детворы, зимою тонущих в сугробах, вровень с верхними оконными венцами; освещённых тусклым и тревожным светом жёлтых электрических огней на каменных столбах, что составляют вместе с провисающими проводами призрачную в сумерках, манящую фонарную дорогу…

Заполучив сразу двоих школьных подруг, я приоткрыла для себя огромный новый мир, мне прежде недоступный – изнанку чьей-то посторонней жизни. Безжалостно забросив бедненькую Эльку, я то и дело убегала к новым увлекательным знакомцам, и:

– Входи, входи, кызым! Не бойся, я Абика…угощу вас хворостом…садись, садись тут, рядом с Суфиёй…ты не татарочка, кызым?

– Рахмет, бабуля! Нет, я русская, это наши ближние соседи научили… знаю пару слов, и хворост ела, и люблю ужасно ваши треугольники!

– Ай, Аллах! – смеётся Софина Абика, – Ну, тогда я тебя замуж за татарина отдам! Татарам можно жениться на русских, кызым, а вот татарочке замуж за русского никак нельзя! Нет, кызым, нельзя… Вдруг только Суфия соберется замуж за русского выйти, так я сама ей ноги выдерну, если доживу, даст Аллах!

Услышав в первый раз такое наставленье, я ужасно изумилась. А потом привыкла, и подобные беседы неуклонно укрепляли нашу дружбу с бабушкой Софии:

– Есть татары на земле, кызым – обычные татары, просто тьма! А есть мишары – чистая и древняя, не смешанная кровь! Они все светлые, и волосы как золото, а кожа как фарфор, с глазами словно небо или летняя трава… Смотри, не вздумай только выйти замуж за простого, чёрного татарина, кызым! Ты поняла?!

– Конечно, поняла, Абика! – я смеюсь, а бабушка немного сердится беспечности моей, и достаёт из ящика комода фотографию. На старой карточке, узорчато изрезанной по краю, портрет неслыханной красавицы –эльфийская царица, не иначе! Разлёт бровей, ресницы словно бархат, ясные огромные глаза, и головной убор с монистами, похожий на корону…

– Кто это?! – я, едва дыша, глазами ем картинку, сохранившую такую красоту…

– Я, кызым… – вздыхая, отвечает мне Абика.

– Ты?! Ой, простите…то есть, вы? Да неужели…

– Да, уж вряд ли и узнаешь…

– Ну почему…– гляжу и на портрет, и на живой оригинал, – Глаза практически такие же! И даже лучше! А ведь это фото не цветное…

– Ай, мой кызым, ты льстишь своей Абике…

– Вовсе нет! – я протестующе машу рукой, – Так вот же на кого похожа наша Софа! Довольная Абика улыбается и гладит ласково меня по голове. Потом, как будто спохватившись, добавляет:

– Но смотри, кызым! За рыжего ни в коем случае не выходи! Такие люди как большой огонь – заманят, и сожгут дотла…Ты поняла меня, кызым?!

– Да, поняла, Абика! – говорю уже серьёзно.

– Ну, вот и хорошо! Пойдём, теперь пора обедать!

Так мы и жили в нашей Комаровке, обмениваясь крашеными яйцами и хворостом, и, убегая мимо православной церкви вслед за ручейком до каменной мечети на углу, ловили звонкие монеты на великий мусульманский праздник – все, любые дети, без разбора…

И, когда в начальной школе вышло так, что моя собственная жизнь разбилась на осколки, мне оставалось только это – думать, что вокруг всё может рухнуть в одночасье, а большое Софино семейство в веки вечные останется таким же: и Абика, и родители…прекрасные обеды, славный и гостеприимный дом, накрытый стол, покой и тишина «передних» комнат – незыблемо сейчас, и завтра, и всегда…

Оксанкин дом и всё её семейство были, разумеется, другими; но не менее прекрасными. Начнем с того неоспоримого достоинства, что улица Седьмая-Крайняя, как её мы просто называли, простиралась вдоль огромного оврага. Строго-настрого всем детям Комаровки запрещалось залезать в овраг; и все, конечно, лазали тайком. А после школы мы нередко возвращались под конвоем её бабушки – усердной, ненавязчивой и тихой, словно первоклассный сыщик. Оксана погоняла своей смирной, тихонькой бабулькой как хотела, и ей всё сходило с рук:

– Бабуль, иди вперёд, а мы тут поболтаем!

– Ну-ну, болтайте на здоровье, а я взади побреду… – покорно отзывается старушка, пропуская нас и семеня поодаль.

И, если мне случалось отобедать у подруги, это выглядело так:

– Покамест ешьте борщ, а после сделаю вам булки со сгущёнкой… – и бабушка с изяществом балетного танцора кружится в тесной кухоньке, намазывая маслом бутерброды, – Ах, вот ведь незадача! Кончилось растаяное маслице… Ну, счас из морозилки принесу!