Очень приятно, Ниагара. Том 2

Ничего не имею против любого гендерного самоопределения, имидж Глеба для меня не потускнел, но стало грустно от невозможности получать удовольствие от общения с одним без удручающей необходимости терпеть другого.

А потом… В один не самый лучший день раздался телефонный звонок. Василий погиб, покончил жизнь самоубийством. Сквозь бурю нахлынувших эмоций и разнокалиберных мыслей, меня пронзило горькое сочувствие. Каким бы ни был Вася, он много значил для Глеба. И состояние последнего беспокоило меня очень.

По данным официальных источников в мире ежегодно кончают жизнь самоубийством больше миллиона человек, причем, в России на каждую тысячу населения приходится около двадцати суицидентов. Но за каждым статистическим фактом стоят реальные судьбы. Как оказалось, в том числе и судьбы близких и знакомых людей.

Сами по себе похороны процедура страшная и болезненная. Но самым ужасным видением были для меня запавшие и сухие глаза Глеба на осунувшемся и почерневшем лице. Казалось, что двигается он скорее по инерции и плохо понимает происходящее. Что сказать и как? Чем утешить? Любые слова были бы глупыми и излишними, душило отчаяние, висевшее в воздухе тяжелым туманом. Молча, я крепко обняла Любса. Всего на минуту.

Когда люди вереницей потянулись к автобусам с ритуальной символикой на борту, не поднимая головы и не разбирая дороги, я двинулась следом. Траурный кортеж начинал движение. В этот момент кто-то грубо и стремительно оттолкнул меня на обочину проезжей части. Глеб. Он с ужасом в глазах смотрел на приближающийся катафалк, путь которому я чуть не перешла буквально полминуты назад. Адреналин с грохотом таранил мой затылок. Конечно, это – примета, нельзя переходить дорогу покойнику. Но как? Как сквозь вуаль безысходной скорби меня заметил Глеб? Где нашел силы? За гранью возможного и мыслимого он продолжал дарить внимание и заботу.

Никак и ничем нельзя заменить ушедшего навсегда человека, но поддержать обладателя раненого вечной разлукой сердца мы всегда в силах. Я старалась. Тем более, что Глеб явно жил под гнетом взятой на себя вины за бездарно оборванную жизнь. Понять, насколько облегчали боль мои старания, было очень трудно. Друг оставался приветливым, улыбчивым, внимательным и заботливым, не допуская посторонних в потаенные уголки души. Разве что в глазах теперь поселилась еле заметная тень печали, делающая взгляд более глубоким и таинственным.

А в доме у Любса поселился новый обитатель – строгий, но справедливый неаполитанский мастиф Джосс, обожающий хозяина и избирательно недолюбливающий его гостей. Заслужить расположение собаки угощением, лаской или хитростью было просто невозможно. Пес по внутренним критериям с первого нюха и взгляда четко определял меру своей благосклонности, не меняя ее никогда. Думаю, что мне повезло, поскольку Джосс беспрепятственно пропускал меня в дом и даже не возмущался моим близким расположением к хозяину, но прощал далеко не все попытки проявить ласку к нему самому.

Когда мой телефонный звонок застигал Глеба в присутствии собаки, он громко комментировал Джоссу: «Это Ниги. Здороваться будешь?». И басовитый мастиф негромко, но отчетливо приветствовал: «Р-р-р-ав!». Молодец, помнит!

Время шло, и однажды кроме уже полюбившегося «Р-р-рав» на фоне нашего с Глебом разговора я услышала невнятно произнесенную, но громко сказанную мужским подвыпившим голосом фразу:

– Г-глебушка! Ск-колько можно? Задолбали т-твои знакомые! Щаз телефон р-разобью! Иди ко м-мне!

– Да заткнись, ничего не слышно, – оборвал тираду Глеб.

– Тебя можно поздравить? – спросила я через паузу, – это оно? То самое?

– Наверное. Ниги, все хорошо. Я в порядке и даже… счастлив.

– Я рада. Больше того, от всей души желаю этому счастью не спотыкаться на проблемных кочках, ибо вижу их издалека.

– Извини. Давай не сейчас. Я перезвоню тебе.

Обещанного пришлось ждать не три года, но не меньше двух месяцев. Мы не только созвонились, но и договорились встретиться. Как всегда, галантный и предупредительный Любс проявлял чудеса внимания и такта, искренне интересовался новостями, радовался и сочувствовал в располагающих к этому частях диалога. Но лицо Глеба не светилось счастьем, и этого можно было ожидать. От судьбы не уйдешь. Нянчить, пестовать, оберегать и защищать, дарить тепло и добро, жертвовать, спасать – суть и смысл этой отдельно взятой судьбы.

Кто-то из больших мудрецов сказал, что озаряя жизнь других, человек сам никогда не останется без света. Наверное, так оно и есть, ведь столкнувшись с душевной теплотой Глеба, многие люди отвечают ему взаимной симпатией и любовью. Но нужна ли ему взаимность многих? А та, что нужна, подарит ли счастье?

Хочется верить Леонардо да Винчи: «В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости – высшая справедливость жизни». Я продолжаю надеяться, что помимо верных друзей, нежных почитателей и благодарных союзников эта высшая справедливость подарит Глебу еще и нерушимую любовь, приносящую счастье.

Стелла

«Честолюбивая посредственность живет на проценты от вклада в Банк лицемерия и двуличия»

Стелла Игоревна – моя коллега, обладательница ведомственного звания и начальственного статуса. Много лет назад мы познакомились в одной из командировок волею пославшего нас Министерства. Состав комиссии по проверке работы профильного учреждения был сборным: представители ареопага областных учреждений и я. Как среди облеченных властью людей оказалась рядовая сотрудница, известно, наверное, только составителю приказа. Будем думать, что мой приземленный статус не исключает некоторых умственных способностей и достаточной квалификации. Как бы то ни было, но мне предстояло несколько дней ударно потрудиться наравне с «большими людьми». Почетно и ответственно. Радовало, что «сферы влияния» в рамках общей работы были четко разделены, то есть каждый имел право на собственную оценку внутри предписанной области компетентности.

Стелла Игоревна произвела на меня впечатление очень внимательного, заботливого, скромного и уступчивого человека. Проявляя чудеса демократизма, она попросила называть ее коротко – Стелла и просто – на «ты». Таким путем, якобы, стиралась незначительная (более чем в десять лет) разница в возрасте и неподобающие общей плодотворной работе искусственные препоны. Забегая вперед, скажу, что перейти на «ты» мы так и не смогли, сначала по причине моего «неподобающего случаю» воспитания, а потом – в силу особенностей межличностного взаимодействия. Но об этом я не жалею.

Выглядела она явно моложе своих лет. Стройная энергичная шатенка, волосы средней длины, невысокого роста, с плавными жестами, внимательным серо-зеленым взглядом, тихим голосом, в неброской одежде и с минимумом косметики на лице. Ввинчиваясь в кипы представленных на экспертизу документов, Стелла удовлетворенно кивала головой или многозначительно фыркала, черкала неразборчивым почерком заметки на память и полушепотом консультировала авторов многочисленных бумаг. Коллега успевала не только делать свою работу, но и ухаживать за другими экспертами: осведомляться о самочувствии, предугадывать незначительные желания, удовлетворять мелкие нужды, наливать чай, проветривать помещение, угощать конфетами, заботливо накидывать шаль, подносить таблетки от головной боли, давать практические советы. Стелла была столь мила, что я невольно задавалась вопросом, – как такой мягкий человек может руководить множеством подчиненных? Чудеса.

Психологи давно отметили, что имея неполную информацию о человеке, мы невольно распространяем свое частное впечатление о нем на оценку его личности. Если первое впечатление о человеке благоприятно (как это и произошло у меня со Стеллой), то в дальнейшем его поведение, качества и поступки переоцениваются в положительную сторону. Эдакая пристрастность со знаком плюс. Причем, мы склонны не просто фиксировать проявления другого человека, наблюдаемые в реальности, а скорее осмысливать и интерпретировать их, подбирая подходящие случаю внутренние побуждения этого другого на основании собственных эмоций.

Дело усугубляется тем, что сам человек далеко не пассивен и не безразличен по отношению к производимому впечатлению, он стремится улучшить представления о себе в благоприятную сторону. И Стелла, надо признать, преуспевала в этом.

С этой улыбчивой женщиной после памятной командировки мы встречались еще не раз на профессиональных мероприятиях самого разного уровня, содержания и назначения. Неизменным оставался её стиль доброжелательной и настойчивой опеки.

Но судьба на этом не остановилась. Ей было угодно свести нас поближе, запустить тренинг взаимного познания, уточнить отношение, развеять мифы и водрузить знамя истины над головой каждой. В виде нимба или кокетливых рожек, как получится.

В один прекрасный весенний день Стелла Игоревна была представлена коллективу, в котором я трудилась, в качестве нового начальника, заменившего на ответственном посту покинувшего нас пенсионера. Смена руководства всегда стресс для подчиненных (и для нового руководства, наверное, тоже). Мы давно привыкли к стилю управления и требованиям уволившегося либерала и патриота Евгения Карловича, душевно переживающего проблемы и трудности каждого представителя «своего прихода» и более всего ценящего профессионализм и трудолюбие сотрудников. По каким правилам доведется играть теперь, можно было только предполагать. Но очевидно, что у меня появилась возможность получить ответ на давно возникший вопрос – как такой мягкий человек может руководить множеством подчиненных?

Оказалось – может, неожиданным стало – как. Буквально за несколько первых недель совместной работы в моем сознании прекраснодушная Стелла превратилась в непредсказуемого и грозного Отелло, неутолимую Грызеллу и коварную Хитреллу. Ранее полученные впечатления вели отчаянную борьбу с вновь открывающимися фактами. Хотелось верить в случайность, совпадение и собственную глупость, нежели мучительно принимать неизбежное и логичное. Ломка и обоюдное разочарование превратились в длительную и изощренную пытку.

Первые ласточки глухого непонимания вылетели из гнезда независимости. Стелла по несколько раз на дню заботливо предлагала мне попить с ней чаю в начальничьем кабинете. Признавая наше знакомство и сочувствуя проблемам нового человека в коллективе, я несколько раз даже соглашалась на десертную трапезу с боссом в юбке. Но ощущение дискомфорта накрывало меня после этого с головой. Кичиться близостью к власти не в моем свободолюбивом характере, так же как и прогибаться под нее для получения дивидендов. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», – эти слова классика очень подходят для описания моего отношения к начальникам всех мастей и рангов. Исключение, наверное, составили бы мои близкие друзья, доведись им мной командовать. Хотя и это спорно, уж больно меняют людей искусы медных труб.

Чем настойчивей зазывала меня Стелла пить чай, тем прозаичнее и недвусмысленней звучали мои отказы. Поначалу скрываемые Хитреллой обиды со временем все явней проступали на ее лице. И даримые улыбки становились все менее радушными. Но наградой стали одобрительные взгляды, кидаемые даже самыми подозрительными коллегами, и собственное удовлетворение от восстановленной дистанции.

В наказание за отвергнутый чай госпожа Грызелла на планерках и совещаниях стала нарочито пропускать мои реплики, не касаясь меня даже взглядом. А однажды утром, когда я мчалась по коридору к рабочему месту, на пути возникла начальница.