Пока не пробил час

– Нет! – Юлик вскочил и возбужденно заходил по камере. – Кое-что могло бы измениться! Присяжные приняли бы во внимание вероятность другого, неизвестного преступника!

– И что? – усмехнулся исправник. – Вынесли бы вердикт «Невиновен»? Уверяю вас, этого бы не случилось. Дольше бы совещались, кто-то бы высказал сомнения, но потом все бы сошлись на том, что слухи о любовнике – всего лишь слухи, а убийца – вот он, пойман, изобличен.

– Что же это за присяжные такие, если их решение можно вот так предсказать!

– Обычные люди, не хуже и не лучше других.

Макаров сидел на стуле, положив ногу на ногу, сочувственно смотрел на мечущегося по камере молодого человека. Но вот Юлик остановился, вновь опустился на заскрипевшую кровать.

– Да ладно, – сказал вмиг севшим, уставшим голосом. – Скажите прямо, что просто побоялись выставить себя в неприглядном виде. Так быстро и браво арестовали убийцу, а он, может быть, вовсе и не убийца!

Он поднял взгляд и пристально, не моргая, посмотрел в глаза исправнику. Макаров тоже не отвел взгляда. Его карие глаза казались почти черными – бездонными, непроницаемыми, спокойными. После долгой паузы он ответил:

– Это правда. Я дорожу репутацией хорошего следователя. И потом… я ведь всего лишь стал сомневаться. Уверенности в вашей невиновности у меня нет.

Вдруг, совершенно неожиданно, начальник полиции наклонился и крепко взял арестанта за запястье. Спросил быстро совершенно иным, взволнованным и даже дрогнувшим голосом:

– Скажите, Юлиан… Скажите мне честно – ведь это уже ни на что не повлияет… Вы убили Савичеву? Или нет?

Все мускулы его лица напряглись, глаза смотрели так, словно этот ответ был ему очень важен.

– Нет! Нет! Нет! – Юлик выдернул руку и откинулся, прислонившись спиной к стене. Его тихий голос по интонациям был похож на крик. – Ни этой женщины, никого другого я не убивал!

– Вот и хорошо! – Теперь Макаров вскочил на ноги и прошелся по камере. – Я верю вам, а это для меня главное. Потому что теперь я смогу сделать то, что решил. Я помогу вам бежать.

И, не давая Юлику опомниться, он сел рядом с ним и вновь крепко сжал запястье. Сказал жестко, но совсем не так, как на допросах: теперь это был голос старшего друга, предостерегающего неразумного юнца:

– Посидите смирно и послушайте меня. Не прерывайте… Да, я полицейский до мозга костей и горжусь этим. И я человек, обладающий совестью, – одно вовсе не исключает другое. Скорее наоборот: хороший полицейский почти всегда человек принципов и морали. Прекрасно понимаю, что именно я сыграл главную роль в вашем аресте. А значит, если вы осуждены безвинно, – и ответ нести мне. Перед самим собой. Даже если никто о том не будет догадываться, как я смогу жить с такой тяжестью на душе?

Юлиан молчал, совершенно сбитый с толку. «Я помогу вам бежать»! Это что – шутка? Но каждая фраза Макарова, четкая, ясная, словно убирала пелену с его затуманенного разума.

– И потом, – продолжал исправник, – я ведь знаю, что вас ждет. Повезло вам, конечно, – могли бы и приговорить. Но каторга… Вы не то что пятнад-цать – и двух лет не протянете! Я вас, Юлиан, неплохо узнал за время нашего вынужденного общения. – Он скупо усмехнулся. – Вы человек очень нежной и впечатлительной душевной конструкции. На каторге волчьи законы, и не столько от охраны, сколько от самих каторжан. Такие, как вы, там не выживают. Или теряют человеческий облик… Да! И как же мне жить дальше, зная о том, что отправил вас на гибель? Невиновного, да еще человека благородного происхождения, сына столь уважаемых людей! Я не смогу об этом забыть и в конце концов сам себя изведу!

Они молчали, сидя рядом. Может быть, Макаров думал, что Юлик что-нибудь скажет, спросит. Но тот был ошеломлен. И тогда исправник добавил тихо:

– Нет, я не могу позволить сам себе поломать жизнь. А ведь поломаю – совесть замучает! Вот и решил: бежать – это лучший выход и для вас, и для меня.

– Да как же это сделать? – наконец-то пришел в себя Юлик. – Вы что же, выведете меня отсюда?

Макаров засмеялся, и это сразу разрядило обстановку.

– Нет, мой друг! Я все-таки своей карьерой дорожу, и очень. Никто не должен догадаться о моем участии в этом деле. Но я все продумал, сейчас расскажу.

Он взял со стола миску с едой, кружку с чаем, подошел к двери и толкнул ее ногой. Подскочил охранник и тут же вытянулся перед ним.

– Зыкин, ты раскочегарил уже свою печку? Вот и хорошо. Возьми, подогрей еду, заключенный поест.

Потом снова плотно прикрыл дверь, сел рядом с Юликом и обнял его за плечи.

– Свой побег вы, Кокуль-Яснобранский, организуете сами. Решетка на окне не слишком прочная. Рукой, конечно, не выломать, но я принес ножовку. Вот она.

Макаров быстро распахнул китель и показал укрепленную под мышкой небольшую пилочку в раме.

– Она очень острая. Перепилите вверху пару прутьев и отогнете. Думаю, сил у вас хватит. Если нет – перепилите еще и внизу. Ножовку обязательно заберете с собой.

– Даже если заберу… Вон, охранник скажет, что у меня были только вы. Значит, и инструмент могли передать вы. Как с этим?

– Меня в подобном пособничестве никто никогда не заподозрит! Скорее всего, следствие решит, что у вас в городе нашелся пособник или друг, он-то и перепилил решетку извне… Это я беру на себя. Главное, чтоб вы решились.

– А как же охранник? Разве он не услышит?

У Юлика уже горели глаза, он нервно сплетал и расплетал пальцы.

– Не услышит, об этом я позабочусь.

Макаров вдруг тихо засмеялся, оглянувшись на дверь.

– Я сегодня специально поставил Зыкина. У нас все знают, что он настоящий педант – все делает исключительно в определенное время. Сегодня это будет как раз очень кстати. Через час после полуночи он сядет попить чайку и перекусить – он всегда так делает. Я устрою так, что после еды он крепко заснет, до самого утра. И никак не сможет вам помешать.

– Хорошо! – Юлик усилием воли заставил себя успокоиться и рассуждать здраво. – Выпилю я решетку, убегу… Даже если ваш Зыкин хватится меня только утром, далеко уйти мне не дадут. Обложат, схватят. Вы думаете, не сумеют выпытать, как, каким образом я смог убежать? С чьей помощью?

– Вы логично рассуждаете! – Макаров засмеялся. – Однако помолчим…

В дверь постучали, вошел городовой с миской и дымящимся чаем. Увидел отрешенно сидящего заключенного и прохаживающегося по камере исправника.

– Поставьте на стол, – кивнул тот. – Ешьте, Кокуль-Яснобранский, набирайтесь сил. Завтра вам в долгий путь…

Когда за Зыкиным вновь закрылась дверь, Макаров вернулся к разговору.

– Да, вы правы – я должен остаться вне всяких подозрений. Только так ваш побег сможет быть успешным. И сейчас вы поймете почему… Вы будете скрываться у меня дома!

– Это и вправду неожиданно! – Юлиан вскочил на ноги. – Как же так, объясните?

– Да вы и сами только что все объяснили, Юлиан! Зачем же организовывать побег так, чтобы вас поймали и меня изобличили? Я был бы последним глупцом! Пусть вас ищут везде, где только можно! А мой дом – то место, где искать никто не станет. Вы спокойно поживете там, дождетесь, пока утихнет шум и азарт поиска, а потом легко и незаметно покинете город… Вам есть где спрятаться после?

– Есть, – ответил Юлик, сразу подумав о мэтре Дидикове. Тот его, конечно же, не выдаст, сумеет укрыть среди своих многочисленных приверженцев. А потом он проберется за границу, к матери… Но, бог мой, правда ли все, что он сейчас слышит?

– Зачем вы все это делаете? – Юлик осторожно повернулся к Макарову. – Побег, укрытие в вашем доме… зачем вам это нужно?

– Вы не поверили мне? – Макаров покачал головой. – Я ведь сказал: совесть не даст мне жить спокойно, изведет. И еще… Если вы сумеете укрыться как следует, через некоторое время я, возможно, вообще сниму с вас обвинение… Если убийца не вы, значит, тот негодяй ходит на свободе, жирует и смеется над нами! Надо мной! Эта мысль уже мучает меня, изводит. Я возобновлю следствие, пусть даже и негласно, найду того, кто убил Савичеву! Тогда и вы сможете жить спокойно, открыто.

Наступила долгая пауза. Вдруг Юлик сказал решительно, почти весело:

– Давайте ножовку!

Быстро взял инструмент и спрятал его под подушку.

– Рассказывайте, как я найду ваш дом?