– С чего они взяли, что Толя причастен к убийству? – удивленно спросила я. – Да он мухи не обидит!
– А кому это интересно? – мотнула головой Даша и взвизгнула, так как длинная прядь запуталась, и я едва не вырвала ее из-за неожиданного движения дочери. – Его физиономия на «Ю-тюбе» во время митинга в полный рост – думаешь, им нужны другие доказательства?
– Так ведь это же Толика избили охранники, а не наоборот!
– Вот именно, и он решил отомстить.
– Митрохину, а не тем, кто бил?
– Логика, конечно, хромает, – согласилась Дарья. – Но следак накопал, что Митрохин приходил к Толяну в больницу и что там был скандал.
– Учиненный, насколько я понимаю, мамашей покойного?
– Это неважно: все, что не вписывается в простейшую схему следствия, отметается за ненадобностью – не впервой! И как в таких условиях, спрашивается, работать? Меня к нему даже не пустили, как я ни трясла адвокатским удостоверением! К счастью, хоть со следователем поговорить удалось, но он не много сказал – только то, что знает о конфликте митрохинской компании с пациентами, а также о том, что совет директоров не принял его предложение по замораживанию выпуска «Голудрола».
– А почему именно Толик? – задала я вопрос. – Пострадавших ведь много!
– Но только он лично общался с Митрохиным, только ему Илья давал обещание разобраться, охранники били именно его… И именно ему звонил убитый перед смертью.
– Митрохин… звонил Толику?!
– Я видела распечатку с его мобильного. Разговор длился не больше минуты. Следователь предполагает, что после этого звонка Толя поехал к Митрохину и грохнул его.
– В «Фармаконии» ведь есть дежурный охранник: он, что, ничего не слышал? Выстрел должен был наделать много шума!
– Охранник смотрел повтор футбольного матча, «ящик» включил на полную громкость, поэтому и тело обнаружили только рано утром. Кроме того, в кабинете Митрохина отличная звукоизоляция.
– Но в Илью же стреляли, так? Откуда у Толика оружие?
– Оружия на квартире не нашли, но следователь считает, что Толик от него избавился, как от улики.
– А сам-то Толик что говорит?
– Понятия не имею – меня к нему не пустили! – злобно фыркнула Дарья. – Но следак говорит, что «и не таких раскалывал», так что не сомневайся: через пару суток в КПЗ Толя подпишет любое признание. Ты же понимаешь, что убита важная «шишка», и ее смерть просто так не оставят – нужно побыстрее рапортовать о «раскрытии» преступления!
– Значит, надо срочно что-то предпринять! – воскликнула я испуганно. – Господи, Марина ведь ничего не знает…
– И хорошо, – перебила дочь. – Пусть не знает как можно дольше. Я обо всем позабочусь, мам, ты же мне доверяешь?
Она повернулась ко мне лицом, и я увидела, что Даше прямо-таки необходим утвердительный ответ. Поэтому я, хоть и терзаемая сомнением, кивнула и сказала:
– Давай-ка я тебя покормлю – силы тебе понадобятся!
* * *
Я надеялась уйти пораньше, но, как назло, народу на приеме в больнице Академии наук оказалось видимо-невидимо. С тех пор, как я начала проводить там консультации раз в неделю, мне пришлось заново научиться разговаривать. Как космонавты после невесомости забывают, как ходить, хирурги теряют навыки беседы с пациентами, гораздо лучше управляясь с ними под наркозом. Слава богу, совсем уж с нуля осваивать эту науку мне не пришлось – в наше время в меде учили таким премудростям. Теперь дело другое: «необстрелянная» молодежь, только-только со студенческой скамьи, уже мнит себя корифеем и привыкла полностью полагаться на достижения современной техники. А я до сих пор помню лекции профессора Деревянко. «Правильный опрос пациента, – говаривал он, – дает для составления анамнеза больше информации, нежели анализы, рентген и УЗИ вместе взятые!» К сожалению, эти святые слова осели в головах только моего поколения.
Закончила я позже обычного, но это не повод менять планы: для вечерней беседы нужно было выглядеть потрясающе. Встречу со своей парикмахершей я пропустила, но в голове всплыл разговор с Дарьей, упоминавшей салон неподалеку от моей работы, где цены кусались, зато имелся какой-то невероятный мастер по имени Семен. Проверив кошелек, я решила, что могу себе позволить визит к «элитному» парикмахеру.
– Вы записаны? – заносчиво поинтересовалась холеная девица за стойкой.
Салон красоты не оставлял иллюзий насчет ценника: обилие зеркал, приглушенный свет, витрины с манекенами и кофе-машина в холле, уставленном кожаной мебелью, не говорили, а кричали о том, что простые смертные здесь не частые гости.
– Честно говоря, нет, – пробормотала я, сообразив, что такой «крутой» стилист, как Семен, вряд ли принимает без записи. – Что ж, я, пожалуй, пойду…
Выражение лица администраторши сказало мне, что это решение – самое правильное. Я уже шла к дверям, когда из зала вышел высокий, тощий, как щепка, парень. При ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не «парнем», а мужчиной сильно за пятьдесят, но странная прическа с торчащими трехцветными вихрами и богемный стиль одежды создавали обманчивое впечатление.
– Ко мне есть кто, Ритуль? – поинтересовался он у администраторши.
– Никого, Сема, – бодро ответила та, игнорируя мое присутствие. Вот, значит, как: без записи мы не принимаем, а время-то незанятое имеется!
– А она к кому? – не слишком вежливо ткнул он в мою сторону узловатым пальцем, похожим на птичий коготок.
– Не знаю, – пожала плечами девица, но лицо Семена внезапно изменилось. Подскочив ко мне, он спросил:
– Это ваши волосы?!
Голос его звучал истерично.
– Д-да, – пробормотала я, струхнув, и попятилась к двери.
– Можно?
Не дожидаясь ответа, он выдернул шпильку из моего «пучка» и с явным удовольствием наблюдал за тем, как волосы, раскручиваясь, словно змеиные кольца, рассыпались по спине и плечам.
– Кто вас красит? – требовательно спросил Семен, мусоля мою прядь в своих длинных, тонких пальцах.
– Моя… парикмахерша. А что?
– Неплохо, – пробормотал он. – Но и не хорошо… Так, говорите, ко мне?
Ничего подобного я не говорила, да и вообще сомневалась, что все еще хочу делать прическу у этого мастера – уж больно странно он выглядел, а вел себя еще эксцентричнее.
– И чего мы ждем? – капризно спросил Семен. – В кресло, быстро!
Не знаю, почему, но я повиновалась. Я даже не успела поймать свое отражение в зеркале, когда Семен отвернул меня от него лицом к себе.
– Корни отросли, – бормотал он. – Красить – срочно! Маша!
Он скакал вокруг, как кузнечик, и у меня зарябило в глазах – вот дернул же черт послушаться Дашку! Ну почему я не попыталась перенести сеанс у своей парикмахерши на более позднее время? Сидела бы сейчас спокойно, глядя, как она медленно и скрупулезно колдует над моей прической… А этот неадекватный Семен, что он со мной сделает – вдруг побреет наголо?
Как будто в ответ на мои самые худшие опасения в руках стилиста появились ножницы, переданные ему полной, низенькой девушкой – по-видимому, той самой Машей, которую он позвал. Минутой позже появились еще две девицы. Одна из них принялась смешивать краску, другая накрыла мои плечи накидкой. Все четверо почти не разговаривали, действуя слаженно, как кордебалет Мариинского театра. Я невольно почувствовала себя кинозвездой, возле которой суетится команда гримеров, и, незаметно для себя, расслабилась, предоставив судьбе решать свою участь. Мягкие, умелые движения Семена по моим волосам усыпляли. День выдался тяжелым, и я прикрыла глаза. Возможно, я бы даже заснула, но беспокойные мысли, одолевающие меня в связи с Толиком Кречетом, не позволяли полностью отдаться на волю волн. Не знаю, сколько прошло времени, но над ухом у меня раздался голос Семена:
– Смываем!
Тон был по-прежнему командирским и не допускающим возражений – судя по всему, этот человек привык к безоговорочному повиновению как своих помощников, так и клиентов. Не позволив мне даже бросить взгляд в зеркало, чтобы оценить цвет, Семен снова отвернул меня к себе и ловко поймал фен, брошенный Машей. Я опять закрыла глаза, не в силах наблюдать за бесконечным мельтешением.
– Готово! – возвестил Семен, крутанув кресло, и я распахнула глаза, встретившись взглядом с совершенно незнакомой дамой в зеркале. Я планировала покраску и обычную укладку, но то, что сделал парикмахер Даши, казалось невероятным. Волосы мои приобрели природный пепельный оттенок, какой имели в молодости и которого ни разу не удалось добиться тем, кто брался красить меня со времени появления первой седины. Семен уложил их высоко, и в большом круглом зеркале, услужливо поднесенном Машей сзади, я видела невероятные завитки на затылке, складывающиеся в причудливый узор.