Каникулы

– Вам обязательно понравится у нас, – продолжала Джи Хе, – добраться сюда непросто, но вы даже не представляете, что вас ждет!

Она не смолкала весь остаток пути до лагеря. Признаться, я не понимала и половины из того, что слышала. Катя, судя по ее отрешенному виду, и вовсе не слушала. Мы обе валились с ног от усталости и поэтому выдохнули, когда лес расступился, уступив место залитой лунным светом поляне, на которой возвышались постройки в традиционном корейском стиле.

Восемь домов-ханоков стояли по четырем сторонам света по два в ряд. Миниатюрные деревянные домики с островерхой крышей с загнутыми кверху углами и окнами, затянутыми рисовой бумагой, словно сошли с картинки «Загадочная и прекрасная Азия». Вокруг были еще постройки, но Джи Хе повела нас к одному из ханоков. В нос ударил запах костра: на площадке между домами было свежее кострище, вокруг которого стояло несколько низких деревянных скамеек. Еще пахло соевым соусом и кимчи – запахи, по которым в Москве легко отыскать корейский «щиктан» – кафешку.

Джи Хе поклонилась, приглашая нас войти в ханок. Мы поднялись на крыльцо, но, когда я попыталась втащить чемодан в дом, она остановила меня:

– Оставьте все здесь, вы слишком устали, чтобы разбирать чемоданы.

– Но нам надо переодеться, – возразила я.

– Не волнуйтесь, я приготовила для вас все необходимое. А сумки я отнесу на склад. Разберете их завтра. У вас будет время для этого.

Спорить не было ни сил, ни желания. Мы оставили чемоданы у крыльца и прошли внутрь. На полу единственной – и довольно тесной – комнаты были расстелены два матраса, покрытые цветастыми простынями. На каждом лежала небольшая подушка, тонкий плед и комплект чистой одежды. Рядом стояли две пиалы с водой и лежали белоснежные полотенца.

Традиционный уклад накладывал свой отпечаток: туалета в доме не было. Джи Хе проводила нас к невысокому деревянному сарайчику, который стоял поодаль от основных построек, ближе к лесу. На подходе в нос ударил острый запах аммиака – даже в темноте найти это место было нетрудно. Оказавшись внутри, я увидела высокую деревянную ступень с прорезью посередине. Первая мысль – заинстаграмить это чудо. Но усталость взяла верх.

Вернувшись в дом, я протерла лицо и грудь влажным полотенцем и переоделась. Комплект вещей, приготовленный для нас, состоял из черных тренировочных штанов и розовых футболок с надписью на корейском: «Молодость – сила будущего». Силы меня, казалось, покинули навсегда. Катя засопела, едва ее голова коснулась подушки, я тоже отключилась мгновенно.

Меня разбудил вой. Протяжный, сиплый, переходящий в стон. «Где я?» Сердце зашлось, как от быстрого бега. «Кто здесь?» По коже пробежали мурашки. Наконец глаза привыкли к темноте: никого. Катя спала, отвернувшись к стене. Действительно ли я слышала вой? Или мне приснилось? На бумажных окнах качались тени. До ушей не доносилось ни звука, кроме скрипа ветвей и вкрадчивого шороха листвы. Они и убаюкали меня.

День первый

Бом! Гулкий звук удара по металлу заставил меня подскочить. Бом! Бом!

– Доброе утро! – послышался с улицы звонкий голос Джи Хе. – Лагерь, просыпаемся! Всем доброе утро!

За окном было темно. Я попыталась нашарить рукой телефон, но хоть убей не помнила, куда сунула его.

– Чего так орать-то? – Катя терла заспанные глаза. – Сколько времени, вообще?

– Не знаю, – отозвалась я.

– Мы только легли! – негодовала сестра.

Я приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Ночь уже прошла, уступив место предрассветным сумеркам. Где-то далеко за лесом по небу скользили красноватые отсветы.

Джи Хе снова ударила в гонг:

– Подъем! Подъем! Через пять минут все собираемся у дома новеньких!

Я быстро захлопнула дверь. В Катином рюкзаке нашлась расческа, и мы кое-как привели в порядок растрепавшиеся за ночь волосы и даже успели наскоро умыться до того, как зажглись фонари и на нашем крыльце началось движение.

Когда мы вышли, на пороге уже ждала Джи Хе и еще несколько человек. Остальные подходили, шаркая шлепанцами, надетыми на босу ногу, зевая и потягиваясь. Никого здесь, похоже, не вдохновил такой ранний подъем.

Всего их было десять, не считая Джи Хе. Шесть парней и четыре девушки. Все примерно нашего возраста, по виду не старше двадцати, и одеты одинаково – в треники и футболки, различавшиеся только цветом: у девушек – розовые, у парней – синие. Джи Хе выступила вперед:

– Итак, сегодня у нас в лагере пополнение. Из России к нам приехали две замечательные девушки – Катя и Рая. Пожалуйста, девочки, представьтесь.

Я сглотнула подступивший к горлу ком. Сестра нашлась быстрее.

– Всем здравствуйте! – сказала она с поклоном. – Я – Катя, мне девятнадцать. Это моя младшая сестра Рая.

Она указала на меня, и я тоже поклонилась.

– Это не заметно с первого взгляда, но мы – двойняшки, – продолжила сестра. – Я учусь на врача, а сестра – будущий архитектор. Мы выросли в России, но наша мама из семьи этнических корейцев. Наш прадед в тридцатые годы двадцатого века воевал за освобождение Кореи от японской оккупации. Он возглавлял партизанский отряд. Когда японцы назначили награду за его голову, он вынужден был вместе с семьей скрыться в СССР. Там родилась наша бабушка. Позже она вышла замуж за деда – тоже эмигранта с Корейского полуострова.

Джи Хе кивала и улыбалась, слушая, остальные стояли не шелохнувшись. Когда Катя рассказывала о том, что корейский язык не родной для нас и заранее извинялась за ужасное произношение, один из парней неприятно скривился. Высокий и мощный, как бык, в футболке, едва не трещавшей по швам на накачанном торсе, он выделялся среди остальных еще и обесцвеченными на манер кей-поп айдолов волосами, торчавшими в разные стороны. В его взгляде сквозила отталкивающая самоуверенность – про таких корейцы говорят «и от молнии прикурит».

Рядом с ним и чуть позади стоял парень пониже. Тоже крашеный, но в огненно-рыжий цвет. Парень то и дело потягивался, поеживался, переминался с ноги на ногу, как будто не мог и секунды устоять спокойно, да еще и жевал что-то. Я почувствовала, как засосало под ложечкой.

Когда Катя закончила, вперед вышли две девушки. Маленькие, неистово улыбающиеся, они по всем канонам азиатской мимимишности держались за руки. Ответное приветствие превзошло наши ожидания: девушки начали петь.

Это была своеобразная велкам-песня, смысл которой сводился к тому, что без нас все здесь были одиноки, и теперь всех нас вместе ждет новая жизнь. Девушки пели громко и старательно тянули высокие ноты. Джи Хе в такт размахивала длинными руками, словно дирижируя. Несколько раз она делала остальным знаки, пытаясь привлечь их к пению, но больше никто не присоединился.

Когда песня закончилась, повисла тишина. Спустя несколько секунд я наконец сообразила, что надо бы поблагодарить девушек. И кроме дежурного «камсамнида» – «спасибо», я добавила фразу, которую корейцы обычно произносят при первом знакомстве, когда попадают в незнакомый коллектив. Дословно она переводится как «Позаботьтесь обо мне!» и означает, что новенький как бы вверяет свою судьбу окружающим его людям. Я произнесла ее с поклоном, обращаясь ко всем. В ответ поклонились только Джи Хе и девушки-мимимишки.

Снова повисла неловкая пауза, которую прервала Джи Хе, предложив остальным представиться. В соответствии с корейской традицией в этом, как и во всем остальном, преимущество имеют старшие. Старшим оказался плечистый блондин. Его звали Пак Чан Мин. Назвав свое имя, он лишь усмехнулся в ответ на наше «Приятно познакомиться!» и отошел в сторону. Да уж, сама вежливость…

Следом шаг к нам сделал рыжий парень, стоявший рядом с блондином, но его опередил другой, и крашеный отступил, зыркнув на того исподлобья. Подошедший был высоким и крепким. От него, как и от Чан Мина, веяло силой, но он не казался перекачанным. Копна иссиня-черных волос, прямые брови и мужественное широкое лицо. И – неожиданно – родинка на щеке. Со Ю Джон. Я знала, что запомню его.

Ю Джон поздоровался сдержанно, но вежливо. А следом подошел рыжий. Не прекращая жевать, он представился, перемежая слова чавканьем. У меня живот скрутило от голода. Нам Тэк Бом. Неприятное имя, как и он сам.

Один за другим представились все остальные. Большинство казались абсолютно равнодушными. Кланяясь нам, одни зевали, другие чесались, третьи ковырялись в носу. И конечно, спали на ходу. Искренне радовались нашему приезду, похоже, только мимимишки. Они подошли последними, и мы узнали их имена: Чон Су А и Кан Ха Енг. Джи Хе попросила их до завтрака провести для нас экскурсию по лагерю, и девушки охотно согласились.

Я решила, что на этом общий сбор был окончен, но не тут-то было. Джи Хе объявила начало «Церемонии приветствия», и все присутствовавшие разом выстроились в ряд спиной к нам. Заметив, что мы с Катей все еще стояли на крыльце, Джи Хе поманила нас рукой. Мы пристроились к остальным.

Только теперь я заметила фотографию в широкой деревянной раме, закрепленную на информационном стенде с противоположной стороны двора. С портрета улыбался пожилой мужчина с густыми, но абсолютно белыми волосами. Его улыбка напоминала мышечный спазм: улыбался только рот, а взгляд с прищуром из-под толстых, словно мохнатые гусеницы, бровей в тусклом свете фонарей казался хищным.

– Каждый день в лагере начинается с того, что мы приветствуем нашего лидера – Ким Тэ Хо, основателя молодежного движения и нашей общины, – пояснила Джи Хе, указывая на портрет. – Сегодня вы присоединились к нам впервые и поэтому пойдете в конце. Просто повторяйте за остальными.

Мы с сестрой наблюдали, как каждый из присутствовавших вслед за Джи Хе по очереди подходил к стенду с фотографией и кланялся в пояс.

– Вполне себе по-корейски, – шепнула мне Катя, – кланяться фотке!

Мы с сестрой подошли последними. Под взглядами остальных мы обе поклонились портрету, и Катя отрывисто хихикнула. Джи Хе сверкнула на нас негодующим взглядом, но промолчала. Мне стало не по себе.

«Церемония приветствия» завершилась, и нас ждала экскурсия по лагерю. Су А и Ха Енг начали ее тут же, у стенда. Рядом с фотографией был закреплен лист ватмана, расчерченный по дням недели. Расписание. Узким ровным почерком Джи Хе заполняла графы ежедневно, распределяя время на занятия танцами, тхэквондо и английским языком. Все классы вел кто-то из живших в лагере, и каждый день расписание менялось. Свободного времени почти не было. Уже сейчас все были чем-то заняты: одни подметали территорию лагеря, другие ходили по ханокам, собирая постельное белье для стирки, третьи помогали на кухне.

Постройка, которую занимала кухня, была оформлена в традиционном стиле и стояла в паре десятков метров от жилых домиков. От ханока, в котором нас поселили, она отличалась лишь большим размером и стеклами, заменявшими рисовую бумагу на окнах. Столовая находилась здесь же, в смежном помещении.

Здание опоясывал плотный ряд массивных глиняных чанов – несколько таких же я видела во дворе, рядом с нашим ханоком. Ха Енг рассказала, что в них хранятся заготовленные впрок соевый соус, соевая паста и кимчи. Значит, накануне я не ошиблась, уловив знакомые запахи. Теперь, когда я ощутила их вновь вперемешку с ароматами, тянувшимися с кухни, живот зашелся протяжным урчанием. Катя понимающе взглянула на меня – мы обе толком не ели уже почти сутки.

Рядом с кухней располагались склад продуктов и медпункт. Эти два здания отличались от других: вместо крыши-пагоды с загнутыми кверху углами у них были обычные покатые крыши, покрытые черепицей. Поодаль стояло здание администрации, в котором, как рассказала Су А, находился кабинет Джи Хе. Она жила там же, в небольшой пристройке. Все остальные размещались в ханоках таких же, как наш, – в каждом по два человека.

Последним мы увидели деревянный барак душевых, к которому примыкала прачечная. Он располагался сразу за кухней. До завтрака еще было время, и мы с Катей решили провести его в душе.

Хлипкая дверь с защелкой-крючком, запах отсыревшего дерева, выцветшие клеенчатые шторки и неровный напор прохладной воды – но и это казалось счастьем после наших ночных приключений. Су А выдала каждой из нас по четыре свежие футболки с надписью: «Молодость – сила будущего». Все в лагере носили такие, как она объяснила, «чтобы почувствовать наше единство». Я сомневалась, что футболка способна помочь, но спорить не стала.