Реквием по соседу

Ярцев осмотрелся по сторонам и, словно только сейчас увидев разгром, поежился.

– Да, здесь присесть негде. – Он перевел на меня серьезный взгляд. – Пожалуй, имеет смысл…

В этот момент вернулся Сережа с понятыми. Естественно, ими оказались Олег Николаевич и Марина Олеговна, отец с дочерью из двадцать девятой квартиры – у нас в подъезде народ живет в основном трудовой, днем все на работе. Только меня можно дома застать да их. Олегу Николаевичу под девяносто уже, а Марине Олеговне около шестидесяти, других пенсионеров у нас нет. В отличие от многих знакомых мне пожилых людей эта пара отличается спокойствием, неразговорчивостью и очень разумным подходом к жизни. И еще мне кажется, что они, как многие люди, прожившие много лет вместе, умеют общаться без слов. Вот и сейчас они довольно спокойно – не совсем равнодушно, но и без излишнего волнения, смотрели на разгромленную квартиру и на тело Андрея. Потом молча уставились друг на друга. Олег Николаевич поджал губы, Марина Олеговна кивнула, и они оба перевели вопросительный взгляд на Ярцева.

Владимир Андреевич посмотрел на опирающегося на палочку Олега Николаевича, на опухшие, с выделяющимися синими венами, ноги Марины Олеговны и снова повернулся ко мне:

– А четыре табуретки у вас найдется?

Четырех табуреток у меня не было. Живу я одна, гости ко мне заходят не часто, а уж чтобы большая компания завалилась – такого я и не помню. Поэтому мы с Сережей, который вызвался помочь, притащили из моей квартиры целый набор разнокалиберной мебели: два табурета с кухни, два стула из гостиной и маленький мягкий пуфик из спальни.

Миша тем временем расчистил два небольших участка. На одном, в углу комнаты, на стульях устроились понятые и Сережа на табурете. Около окна поставили табурет для Ярцева. Я пристроилась рядом, на пуфике.

– К подоконнику не прислоняйтесь, – предупредил Миша, – испачкаетесь. Я отпечатки пальцев снимал.

Действительно, подоконник весь был засыпан каким-то серым порошком. Когда только он успел?

– Документы ваши, пожалуйста, шапочку протокола заполнить, – услышала я мягкий баритон Сережи и покосилась на понятых.

Олег Николаевич смотрел на Андрея и еле заметно шевелил губами – мне почему-то показалось, что он беззвучно шепчет молитву. Марина Олеговна протянула Сереже оба паспорта и смотрела только на него. На коленях Сережи лежал точно такой же, как у Ярцева, пластиковый планшет, с такой же, прижатой зажимом, стопкой бумаги.

Миша же снова занялся разбором завалов, тщательно сортируя и изучая обрывки и обломки и щедро посыпая все более или менее для этого подходящие поверхности порошком для снятия отпечатков пальцев.

– Продолжим, – привлек мое внимание Ярцев. – Сторожева, Полина Григорьевна, проживает… – Он зачитывал мои данные, ведя пальцем по строке совершенно загадочных для меня закорючек, и сверял с паспортом, который все еще держал в руке. Потом внимательно посмотрел на мою фотографию, на меня, снова на фотографию и неожиданно улыбнулся: – В жизни вы лучше выглядите.

Улыбка ему очень шла, он сразу стал выглядеть моложе и симпатичнее. Ярцев закрыл паспорт, вернул мне и снова придал своей физиономии строго-серьезное выражение.

– Должен предупредить, что за дачу ложных показаний вы можете понести ответственность. Так что говорите, пожалуйста, правду. Попытки уклониться и что-нибудь скрыть также расцениваются как осуществление препятствий ходу следствия.

Я только плечами пожала. Не собираюсь ни врать, ни уклоняться, ни скрывать что-либо. И уж тем более совершенно не хочу препятствовать ходу следствия.

– Хорошо, – кивнул Ярцев, не дождавшись от меня более выразительной реакции. – Это вы обнаружили тело и позвонили в полицию?

– Да. Понимаете, мы с подругой решили немного подзаняться собой и пойти в фитнес-клуб. Они открываются в восемь, но восемь это для Леськи слишком рано, и мы договорились на половину девятого. У нас абонемент в «Юность», здесь недалеко, на Маяковского. Это очень хорошее заведение, там, кроме спортзала и тренажеров, и бассейн, и сауна, и теннисный корт небольшой… Дорого, конечно, но если взять абонемент на год, то получается терпимо… но это не важно. Главное, что я торопилась в этот фитнес-центр, но когда вышла, увидела открытую дверь…

– В какое время вы вышли из дома, помните?

Ярцев вроде и не спускал с меня глаз, внимательно слушая, но при этом уже почти половину листа исчеркал своими нечитаемыми закорючками. Интересно, он что, все, что я тут про фитнес-центр рассказывала, тоже записал, что ли? Это же к делу никакого отношения не имеет. Ха, а какое отношение к делу имеет, когда я нашла Андрея?

– Разумеется, помню. Я вышла ровно в восемь десять – переживала, что могу опоздать, и все время поглядывала на часы. – Я не удержалась и уточнила: – А какое имеет значение? Андрей ведь давно уже умер к этому времени?

– Информация лишней не бывает, – философски ответил он. – Никогда не знаешь, что понадобится, какие сведения. Бывает, что и самые не важные дадут толчок в нужном направлении. Кроме того, есть определенная процедура, которую следует выполнять. Значит, в восемь десять вы вышли из квартиры. Что дальше?

– Дальше я проверила, не забыла ли дома ключи и абонемент. Подергала дверь – убедиться, что заперла. – Раз опытный полицейский желает как можно больше, пусть и самых не важных сведений, то кто я такая, чтобы его в этих сведениях ограничивать? Тем более он намекал насчет уклонения и сокрытия… совершенно не хочу, чтобы меня обвинили в чем-то подобном.

Широкие, слишком густые, на мой вкус, брови слегка приподнялись. Ярцев перестал записывать и посмотрел на меня с интересом. Желание развлекаться сразу пропало, и, вместо того чтобы подробно рассказать, как я, двигаясь к лестнице, переставляла ноги – сначала правую, потом левую, я перешла к делу:

– Я уже собиралась спуститься по лестнице, когда краем глаза увидела, что дверь в соседнюю квартиру открыта…

– Как именно открыта? Слегка или распахнута?

На листке снова начали появляться значки. Хороший человек Владимир Андреевич, незлопамятный.

– Нет, не распахнута. Слегка приоткрыта, но заметно. По крайней мере, я сразу обратила внимание, как только повернулась. Ну, я потопталась немного, потом решила заглянуть. Непорядок же, когда дверь открыта.

– А вы ко всем соседям в открытые двери заглядываете? – с легким ехидством уточнил Ярцев. Не такой уж и славный он, оказывается, человек.

– Поверите ли, сколько лет здесь живу, ни разу открытой двери не видела. А вы что, хотите сказать, что в таком случае мимо прошли бы?

Он не ответил, только головой покачал. И спросил:

– В каких отношениях вы находились с покойным Селезневым?

– Да ни в каких особенно. Соседи. Он всего месяца три назад эту квартиру снял. В подъезде встречались – здоровались. Вчера он в первый раз ко мне зашел.

– Зачем зашел?

– Пообщаться. У него было хорошее настроение, как я поняла, с работой что-то устроилось… он довольно невнятно об этом говорил, но был очень доволен.

– А потом?

– Что потом? Я его выслушала, мы выпили по чашке чая, и Андрей ушел домой. Что еще могло быть «потом»? Мы были едва знакомы.

– И вы только потому, что дверь была открыта, решили зайти в квартиру к едва знакомому человеку?

– Но ведь к знакомому же! Подумала, вдруг у него что случилось, помощь нужна…

Не знаю. С моей точки зрения, то, что я заглянула в квартиру Андрея, поступок совершенно естественный. Этот же странный полицейский воспринял все совершенно неадекватно. Он долго, в разных вариациях, задавал мне одни и те же вопросы: насколько близкие отношения связывали меня с Андреем? Что он мне рассказывал о себе? О своей работе? Где мы бывали вместе? О чем разговаривали? И снова и снова возвращался к вчерашнему чаепитию, заставляя вспомнить самые мельчайшие подробности нашего разговора…

Когда я в десятый или в двадцатый раз объясняла, что ничего конкретного о себе Андрей мне вчера не рассказал, зазвонил мой телефон. Я взглянула на экран и ахнула:

– Леська!

Торопливо вскочила, виновато улыбнулась Ярцеву, вышла в коридор и только там ответила на вызов. Громкость у моего телефона выставлена на максимум, так что я привыкла отходить в сторонку, когда разговариваю.

– Полина! – Возмущенная подруга не стала дожидаться моего «алло», а начала предъявлять претензии сразу. – Ты что, спишь до сих пор?! Я, как дура, жду тебя, уже и на тренажерах позанималась, и поплавала, а ты…

– Леська, не ори! У меня тут такое… у меня соседа убили! И я его нашла! И полиция теперь…

– Соседа убили! – взвизгнула Леська, не дослушав. – И ты молчишь! Это же мой хлебушек! А если бы я сама не позвонила, что, только из новостей об этом узнала бы? Ну, Полинка, ну ты… в общем, сейчас я приеду!

Ответить я не успела, Леська отключилась. Ясно, сейчас она оседлает своего двухколесного железного коня и минут через пятнадцать будет здесь. Разве пропустит репортер криминальной хроники Леся Беда такое событие, как убийство соседа лучшей подруги?

Я вернулась в комнату и рассеянно извинилась перед Ярцевым. Он недовольно поджал губы и сухо заметил:

– Я попросил бы вас пока на звонки не отвечать. У нас серьезное дело здесь, убийство, ваши подружки могут и подождать.

Если бы это прозвучало в другой ситуации, я, возможно, засмеялась бы. Слова «убийство» и «подождать» для Леси Беды есть вещи несовместные. Но полицейскому я об этом говорить не стала – Леська скоро сама явится и популярно ему растолкует. А я… я скромно опустила глазки и всем своим видом выразила готовность к дальнейшему сотрудничеству со следствием. Хотя, на мой непрофессиональный взгляд, толку от меня было немного.