Йокин в Москве

Он подошёл к вещам, наугад вытащил из кучи что-то. Оказалось – книжку. «Искусство перформанса: от футуризма до наших дней». Вспрыгнув на диван, Йокин закинул ноги на ноги, одной лапкой подпёр голову, в другую взял книгу, третьей стал листать страницы. Четвёртой почёсывал макушку. Вне сомнений, пауки идеально созданы для чтения. Лишь бы стремились к нему.

Йокин разглядывал чёрно-белые фотографии. Непонятное нагромождение предметов не вызывало никаких чувств, кроме скуки! Паучок задумался… Если столько людей делают что-то необычное на протяжении нескольких десятилетий, а другие люди смотрят на это, обсуждают и даже вот – написали об этом книгу, так может, дело не в них, а в нём самом? Он, значит, чего-то не понимает, в чём не должен признаваться? И Йокин решил стать самым модным паучком с передовыми взглядами в области современного искусства. Особенно – искусства перформанса. Тут даже рисовать ни к чему. Главное – разрушительно-обличающие идеи. Итак, он станет знаменитым мастером. И куда-нибудь, да перевернёт этот мир!

Йокин закинул книжку подальше и побежал на кухню есть оставшееся варенье. Его мечта нашлась так быстро, что даже неинтересно: «Рыбец, наверное, даже до аэропорта не доехал!»

***

Нашлась не только мечта Йокина, но и, как ни странно, дед Миша. Только нашёлся он неправильно. Потому что попал на глаза уборщице Оле. Эта самая Оля бубнила себе что-то под отёкший нос с красными прожилками. Когда она подошла поближе, медведь уже мог разобрать: женщина уговаривала себя, что, конечно же, она намного лучше коллег: нагловатой Гули и тихой Кати, которую вообще язык сломаешь, как там зовут на самом деле. Потому что Оля, хоть и выпивает иногда, но человек большой души. И не даст там всяким, да ещё уборщицам, над ней издеваться, и пусть зовут Ольгой Валентиновной, нечего! Тут Оли заметила, что в тёмном углу кто-то шевелится. «Никак – чупакабра!» – она присела от страха. «Пойду Гулю с этой, как её, кликну! А то кусанёт» – пообещала она этому кому-то углу и побежала прочь. Молоденькие уборщицы весело переглядывались и шутили про «белочку». Большой нос Оли наливался гневом, но до поры она терпела: «Я про них недавно фильм смотрела. На собак похожи, на доберманов. Только уши длинные и глаза синим светятся. И кровь они пьют, чупакабры!» Тут она ткнула пальцем в бок Кати, та вежливо взвизгнула. Как и ожидали Катя с Гулей, никакой чупакабры там, куда их повела Оля, не было. Только в дальнем углу валялся старый плюшевый медведь. «Выкинуть надо!» – проявила профессионализм Гуля. «Я те выкину! Раскомандовалась тут! Я его домой лучше отнесу, деда дразнить. У меня дед – точь-в-точь такая образина. Старый, плешивый, зенки жёлтые. Пусть на себя полюбуется! Выкинет она! Тебя б не выкинули…» И Гуля с Катипой в который раз вздохнули и сказали друг другу на родном языке, что хватит уже помогать этой противной тётке, которую они между собою называли Хазор-гейсу – Красавицей тысячи кос. Ведь Оля любила принарядиться во всё красное короткое, а вместо нормальной причёски у неё были криво заплетённые африканские косички. Это так Олина племянница, начинающий парикмахер, на Оле руку набивала.

Глава 4

Людмила Владимировна могла только утешить, но найти медведя – увы, нет. Она мысленно желала девочке добра, добра и ещё раз добра, представляла, как мишка Миша попадает к людям исключительной порядочности, как они видят на нём бирочку…

– Кстати, Машенька: на нём точно ничего не было? Бывает ведь – имя или адрес…

Маша покачала головой. Опять протянула айфон. С фотографии смотрел старенький советский медведь с выбритыми полукружьями бровей.

– А особые приметы?

– Он не мог реветь. Такие мишки рыкают, если их переворачивать. А у Миши ревелка сломалась, мы так и не починили… – всхлипнула Маша. – Ну… Ещё у него голова к туловищу была пришита оранжевыми синтетическими нитками – прочными. Потому что мамин брат отрывал… – и тут она совсем разревелась, внезапно осознав всю сложность Мишиной судьбы.

– Ну-ну, не плачь раньше времени. Надо бороться! А Дружку сразу на фабрике приделали номер. Я этот номер зарегистрировала на сайте фабрики и теперь он может дружить с другими игрушками. Можно посмотреть, где они живут, куда перемещаются. Конечно, если я и другие хозяева захотим этим делиться.

– Раньше интернета не было, – прошептала Маша и прижала Дружка к себе крепко-крепко. У того аж глаза из-под шерсти вылезли. – Давайте я сейчас напишу Мишиному брату, чтобы нас не ждал… А то ведь он ещё над… наде-е-ется-я.

И свалявшуюся шерсть Дружка окропили новые слёзы.

***

О том, что Миша исчез, Рыбчик, Йокин и Владимир Евгеньевич с Нонной узнали почти в одно время. Но Рыбчик был на полпути в Тунис, и всё, что ему оставалось, это нервно крутиться в самолётной коробке путешествующего кота. Йокин, последние два часа заселявший свою голову разными перформанс-идеями, пришёл к выводу, что надо делать акцию, во-первых, в Москве – там больше людей. А во-вторых, именно в Москве – потому что паучок нашёл одно самое подходящее место. Что именно задумал Йокин, пока секрет. Тем более, сейчас ему не до того. Носится по квартире, пинает диван. Растолкал спящую в банке Муху Комнатную, велел ей лететь куда-нибудь. Неважно, куда. Муха психанула и, собрав рюкзачок, исчезла.

В голове Йокина, унавоженной перформанс-идеями, не укладывалась простая, но чудовищная мысль: Миша на самом деле исчез. Так не бывает! Он же всегда был рядом. Дома…

Что касается Владимира Евгеньевича и Нонны, то они плакали, обнявшись. А остальные обитатели бывшей детской – две деревянные лошадки, ненастоящее чучело лисы, куклы и мохнатая собака с дивана – им сочувствовали. Даже решили позвать директора музея, ведь срочно надо что-то предпринимать!

***

В это время Миша принюхивался, покачиваясь в большом пакете, который несла Оля. Запах снега, селёдки и яблок. Затем пакет бросили на сиденье автобуса. «Ничего хорошего, – проворчал про себя медведь, – бензин и ароматизатор «Цитрусовый».

Опять пахнуло зимой, громче стал слышен гул машин. Оля куда-то спускалась, и нос медведя уловил испарения резины. Вскоре стало не холодно, но тесно. Поехали вниз, вбок, объявляли станции, а Миша всё качался и качался в этом белом пакете, и ничегошеньки, кроме белого, не видел. «Вот как неверно доверять только зрению, – размышлял он. – Предполагать, что ничего не меняется только потому, что ты всё время видишь одно и то же, большое заблуждение».

Миша философствовал в те короткие моменты, когда его оставляла тревога за Машеньку. А брат со своей Нонной… «Лишь бы интернет был там, куда меня несут… Лишь бы, лишь бы…»

Ну конечно, у Оли был интернет! Только вот защита у компьютера барахлила, потому что вечно Оля лазила куда-то не туда и набирала в этих затхлых интернет-местах всякую заразу. Разбираться с завирусованным компьютером звала соседа. И ей это доставляло большое удовольствие. Ведь сосед Андрей боялся её и молча, со вздохом чистил, устанавливал, обновлял – лишь бы не шумела. Он категорически не выносил дамской агрессии. И этим пользовались все, кому не лень.

В квартире неприятно – это Миша ощутил с порога. Тут уж не надо ничего рассматривать и даже нюхать. Какие люди занимают жилище, можно понять и без органов чувств. Есть нечто большее, что заставляет нас безошибочно это определять. Здесь Мишу будто душило. Настолько, что он даже рыкнул. Понял: надо бы удивиться. Ведь его рыкательный аппарат уже лет тридцать не работал. А в Москве взял, да и починился. Вот что значит смена климата!

Оля вытащила медведя за ухо из пакета и бросила на диван: «Остановка конечная, чупакабра!» Поставила чайник, включила телевизор, компьютер. Выругалась, увидев зажегшийся ярко-синим экран. И отправилась звать соседа. Именно пошла, не позвонила – хотя и могла бы. Уж очень ей нравилось смотреть, как он слушается.

Глава 5

На самом деле Андрей был не то чтобы послушным, но к своим тридцати пяти годам на редкость замученным. Со стороны всё выглядело геройски и замечательно: он, жена Лариса, пятеро чудесных ребятишек. Но вот беда – их дом не знал мира и покоя. Вместо того чтобы любить, помогать и выручать друг друга, дети ябедничали, ссорились, дрались и перекидывали на чужие плечи порученную работу. Длилось это давно и педагогическими мерами не лечилось, увы. Вот Андрей и пал духом. Жил одним днём, стараясь поменьше находиться в этом бедламе. Мама Лариса обижалась, чувствовала себя несчастной и злой – хотя была счастливой и доброй…

И помочь их беде оказалось некому. Так бывает: даже если вокруг полным-полно людей, это вовсе не значит, что ты им интересен. С появлением каждого нового ребёнка Андрей и Лариса надеялись, что теперь всё изменится, старшие полюбят младших и всем станет хорошо. Не тут-то было. Дети ещё сильнее начинали отстаивать свои права. Старшая Дарья считала, что её задача – хорошо учиться, чтобы впоследствии сделать карьеру и выбраться из семьи подальше. Близнецы Лёша с Кешей вообще ничего не считали, им бело некогда, они ходили на футбол. Пятилетняя Катя часто болела и тогда просила, чтобы мамочка посидела рядом с ней. Ну, а малыш Толик ограничивался ночным плачем и ломанием нужных всем предметов. У Даши он находил, мял и жевал тетради, братьям ухитрялся засунуть в сумку со спортивной формой свой памперс, у Кати отбирал не только её бусики, но и маму… В общем, всё в этой семье давно уже шло наперекосяк.

– Большими индивидуалистами растут наши дети! – вздыхала мама Лариса, гремя тарелками.

Из второй комнаты неслись крики: старшая отчитывала за что-то близнецов, те нагло отвечали.

– Ничего! – вот отдадим эти кредиты, и возьмём тебе посудомоечную машину! – утешал её папа Андрей, возясь с очередным компьютером и успевая выхватить материнскую плату из рук младшенького.

– Это не жизнь… – всхлипнула мама Лариса. – Я забыла, когда чему-то радовалась. К вечеру от усталости я даже забываю, как меня зовут и где я. А ведь я так люблю посидеть и помечтать. Или нарисовать какую-нибудь картинку…

– А это ведь тебе ещё воду носить не надо, бельё в проруби стирать и печку топить, – опять утешил Андрей.

Лариса, вместо того, чтобы обрадоваться, стала греметь посудой громче. Андрей представил, что он маленький и убегает в свой шалаш за прудом. Дочка Катя отрывисто и сухо закашляла.

В этот момент и позвонила к ним в дверь Красавица тысячи кос Оля.

***

Йокин сидел перед компьютером и уже по скайпу уточнял детали. Говорила и сама Маша, и красивая светловолосая женщина. И непонятный зверь Дружок.

Йокина пытались выманить в Москву, но пока он набивал себе цену:

– Там страшно, опасно, пробки, смог и все злые! Аварии, самолёты падают и террористы в метро ездят.

– Дурень! Там же хорошо. Там радостно. Там культура, там всё очень удобно устроено! И совсем не злые все, а добрые и увлечённые. Там же столько всего! Невозможно злым оставаться. То концерт, то выставка, то лекция, то ярмарка. А какие там плюшки вкусные! И звон – ох, какой колокольный звон стоит, когда у Храма Христа Спасителя идёт снег, по брусчатке маленькой армией бежит в наступление позёмка, а в небе от прожекторов то лилово-прохладно, а то апельсиново-весело! Москва – праздник!!! – мяукал этот взбалмошный тип, похожий расцветкой на пирожное «Старая Рига». Бледно-золотистое, с творожным кремом.

– Ага… Праздник… Пока там не живёшь, – пробурчал Йокин.

Внутри он сразу решил – конечно, поедет! Но снаружи ещё упрямился.

Вот балбес, не так ли?

Да, скажем теперь пару слов и об остальных – возможно, вы с ними ещё незнакомы. «Остальные» – это хозяйка деда Миши, её зовут Эллочка-Ёлочка. А также эллочки-ёлочкин муж. И их сын, хозяин Йокина. Они в нашей истории участвовать не будут, потому что улетели на Рождество в Австралию и ничего про случившееся не знают. А то, что Йокина хозяин не взял с собой, является грубейшим нарушением паучковых прав. Наш малыш Ёки-Пуки не из тех, кто жалуется, но обиду затаил.

Поэтому и решения стал принимать самостоятельно. Его не спросили – и он не будет отпрашиваться. Уедет – и всё! Тем более, не просто так, а Мишу спасать.

Глава 6

В самолёте Ёки-Пуки через стенку своего ящика для путешественников пытался общаться. Голос у другого пассажира был ворчливым и низким, а кто сосед такой, паучок не расслышал.

– Эх, жаль, сами мы летать не можем! – пискнул Йокин.

– Ну да, конечно, ещё чего… – загудело где-то в районе правого бока Йокина. – Летать он не может… А мог бы – и сколько до Москвы крылышками махал? Три года? А это – са-мо-лёт! Не муха. Не устаёт, большую скорость развивает. Понимать надо!

Йокин подумал: «Наверное, бухгалтер! Возможно, бобёр»