Лугару

Резкий стук, вернее грохот во входную дверь прервал его на полуслове. И вовремя. Зина уже готова была ответить дерзостью, попросту нахамить.

Звук был настолько необычным, что она резко поднялась с места. Кто-то с силой бил кулаком в дверь.

– Ведь есть же звонок… – раздраженно пробурчала Зина, тем не менее, пошла на стук, уже чувствуя, что этот ночной переполох не принесет ей ничего хорошего.

На пороге стоял НКВДшник. Она не особо разбиралась в форме и в знаках отличия, но по выправке, по манере себя держать сразу поняла, что это офицер – да еще из самых высокопоставленных. Холодное, надменное лицо человека, привыкшего вершить людские судьбы… Его нельзя было спутать ни с кем другим. Даже в полумраке он выглядел так, что по спине Крестовской сразу побежали мурашки.

Рядом с ним, по бокам, стояли два солдата, вооруженных винтовками. За спиной НКВДшника маячил перепуганный Кац. Абсолютно трезвый, как с удивлением помимо воли отметила Зина.

– А… что происходит? Борис Рафаилович… – начала было она.

Вместо ответа офицер широким небрежным жестом просто отодвинул ее с дороги, отмел в сторону коридора, как неодушевленный предмет, и шагнул в помещение. За ним уверенно проследовали два солдата. Кац схватил Зину за руку. Его рука была холодна как лед.

– Молчите… Ой, молчите… – просипел он. – Ох, беда на нашу голову…

Первая мысль, которая пронзила мозг Зины, – кто-то донес про их делишки, что они прячут в холодильнике «левые», не оформленные трупы. Больше ничего подходящего в голову ей не приходило.

Тем временем солдаты вышли и вернулись с санитарами, буквально втолкнув их штыками в ординаторскую. У старика-санитара заметно тряслись руки. Следом за ними в ординаторской оказались и Зина с Кацем, как и другие, подчинившись штыкам. Крестовская вздохнула с огромным облегчением, увидев, что Барг каким-то чудом успел убрать со стола стаканы и коньяк. Сообразительности ему было не занимать, она поневоле это отметила.

– Больше никого в помещении нет, – бойко отрапортовал один из солдат.

– Все осмотрели? – не оборачиваясь, бросил через плечо офицер.

– Так точно! Никто не присутствует!

– А этот? – сверлящий, злой взгляд офицера задержался на Барге. – Почему посторонние в служебном помещении? Да еще в такое время?

– Он… э… это… промямлил Кац, побелев как мел. С тоской Зина подумала о том, что старый врач до смерти боится НКВДшника и не может это скрыть.

– Он не посторонний, – тяжело вздохнув, она выступила вперед и потупила глаза. – Это…

– Я ее жених, – вдруг поднялся с места Барг, – ужин принес. Это запрещено законом, принести ужин любимой женщине, которая находится на ночном дежурстве?

– Это так? – Офицер обернулся к Кацу.

– Да-да, конечно… – с облегчением выдохнул тот.

– Ясно. Уходите. В помещении должны остаться только работники. Быстро покинуть территорию! – отчеканил НКВДшник.

– Ухожу-ухожу, – засуетился Барг.

Пытаясь поддержать роль, отведенную ей, Крестовская бросилась Виктору на шею и… неожиданно для себя поцеловала его в губы. К ее огромному удивлению, Барг ответил. Губы его были горячими и податливыми.

Когда за ним захлопнулась дверь, НКВДшник с мертвым лицом обернулся к Кацу:

– Вход запереть. Никого не пускать.

– Но в любой момент могут привезти какое-нибудь тело… – залепетал тот.

– Запереть. Молчать! – Офицер обернулся к солдату: – Стать на входе!

Солдат бросился выполнять.

– Можно узнать, что происходит? – Зина выступила вперед, намеренно стараясь принять удар на себя.

– Городское управление НКВД, 1 отдел. Капитан Асмолов, – наконец НКВДшник повернулся к ней и уставился в глаза. Но это ничего не изменило – голос его оставался таким же мертвым и чеканным. – Сейчас, по нашему требованию, в обстановке повышенной секретности вы проведете вскрытие. Оформлять труп документально не нужно.

– Кто должен проводить вскрытие? – вскинулся Кац.

– Оба. Нам нужны самые точные и подробные результаты, какие только можно получить без проведения лабораторных анализов и исследований.

– Но поймите, это же не всегда возможно… – начал было Борис Рафаилович.

– Значит вы сделаете невозможное, – отрезал Асмолов. – Именно поэтому мы вас сюда и привезли. Но до вскрытия вы подпишете вот это. Все четверо, – кивнул он в сторону санитаров.

Он раздал всем бумаги с гербовой печатью. Это был документ о неразглашении – вверху крупными буквами значилось: «Совершенно секретно».

– А что будет, если мы разгласим? – нервно хмыкнул санитар-студент.

– Расстрел, – спокойно ответил Асмолов и посмотрел на него стеклянными глазами.

Санитар закашлялся и застыл.

Тем временем офицер собрал бумаги и проверил подписи.

– Ничего не записывать, – снова резко заговорил он. – Вскрытие проводить тщательно. После доложите лично мне. Здесь. Пусть санитары заберут тело. Готовьтесь к вскрытию.

– Они имеют право делать это?… – шепотом спросила Зина, когда вместе с Кацем и санитарами уже находилась в прозекторской.

– Я вас прошу, молчите, – голос Бориса Рафаиловича дрожал. – Если это все, что от нас нужно, и если мы хорошо справимся, нас пронесет… Еще раз… сколько уже проносило… не упомнить…

– Вы что, делали такое раньше? – удивилась она.

– Приходилось. Они могут заставить делать все. Они закон. Единственная власть здесь. Не поспоришь, – горько усмехнулся Кац.

Он подошел к столу. Зина шла следом за ним, думая о том, что никогда в жизни ей не приходилось работать в таких жутких условиях.

– Мужчина. Возраст до 30 лет… От 25 до 30 лет, – поправился он.

Кац начал осмотр, говоря по привычке, так, как говорил, когда данные было необходимо записывать.

– Рост 176 см, вес – 65–68 килограмм. Предполагаемое наступление смерти…

Офицер-НКВДшник развалился на стуле в ординаторской. Он был один – солдаты куда-то исчезли.

– Говорите, – скомандовал он.

– С чего начать? – вздохнул Борис Рафаилович, утирая лоб. Он смертельно устал. Это было видно по его запавшим глазам и глухому голосу.