Оценить:
 Рейтинг: 0

Культурология. Дайджест №1 / 2016

Год написания книги
2016
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Жизнью, счастьем и теплом.
Тени вкруг нее толпятся –
Одного они боятся:
Чтобы солнце к ним лучом
В вечный сумрак не запало.
Чтоб она не увидала
И от них бы в тот же час
В светлый луч не унеслась.

    («Два мира»)[140 - Майков А.Н. Два мира. (1872). Впервые полностью: Русский вестник. – М., 1882. – № 2. – С. 659. Ранее (1872) печаталось без ч. 2. Опубликовав в 1857 г. «лирическую драму» «Три смерти», Майков продолжал работать над замыслом, связанным с историей раннего христианства в его столкновении с языческим миром. Трагедия «Два мира» завершает собой многолетний поэтический труд Майкова. За трагедию «Два мира» ему была присуждена Пушкинская премия Академии наук. (1882). – Режим доступа: http://azlib.ru/m/majkow_a_n/text_0150.shtml]
Что может быть грациознее светлого образа Психеи на фоне древнего Аида? Вся эта трогательная песенка проникнута не современной, но близкой нам грустью. С таким унынием и тихой покорностью должен относиться к смерти человек, видящий в ней только уничтожение, но не восстающий против этого уничтожения и лишь опечаленный краткостью земного счастия. Тени Аида и после смерти не видели ничего отраднее нашего солнца и тоскуют о нашей земле.

Что бы Майков ни говорил о христианстве, как бы ни старался признать рассудком его истины, здесь и только здесь мы имеем искренний взгляд нашего поэта на загробный мир. Это тонкий поэтический материализм художника, влюбленного в красоту плоти и равнодушного ко всему остальному. Замечательно, что поэт, пользуясь даже образами христианской мифологии, сохраняет все то же античное настроение:

Больное, тихое дитя
Сидит на берегу, следя
Большими умными глазами
За золотыми облаками…

Вкруг берег пуст – скала, песок…
Тростник, накиданный волною,
В поморье тянется каймою…
И так покой кругом глубок,

Так тих ребенок, что садится
Вблизи его на тростнике,
Играя, птичка на песке
По мели рыбка серебрится…

К ним взор порою обратя,
Так улыбается дитя,
Глядит на них с таким участьем,
И так сияет кротким счастьем.

Что если, бедный, промелькнет
Он на земле, как гость залетный,
И скоро в небе в сонм бесплотный
Господних ангелов войдет,

То там, меж них воспоминая
Свой берег, дикий и пустой,
«Прекрасна, – скажет, – жизнь земная!
Богат и весел край земной!»[141 - Майков А.Н. На берегах Нормандии (1858). – Режим доступа: https://books.google.ru/books?isbn=5998922727]

Не страдавшей и не плакавшей музе поэта, как этому наивному ребенку, жизнь тоже представляется прекрасной, край земной – богатым и веселым. Он был счастлив на земле, он привязался к ней, и среди ангелов он, может быть, пожалеет о прошлом, совсем как жалеют о сладостном свете земного дня языческие тени Аида. Разные мифологии, – но настроение поэта одно и то же. Он и в христианстве остается бессознательным язычником.

В одном антологическом стихотворении Майков рассказывает, как печальный Мениск, престарелый рыбак, схоронил своего утонувшего сына:

На мысе сем диком, увенчанном бедной осокой,
Покрытом кустарником ветхим и зеленью сосен,
Печальный Мениск, престарелый рыбак, схоронил
Погибшего сына. Его возлелеяло море,
Оно же его и прияло в широкое лоно,
И на берег бережно вынесло мертвое тело.
Оплакавши сына, отец под развесистой ивой
Могилу ему ископал, и, накрыв ее камнем,
Плетеную вершу из ивы над нею повесил –
Угрюмой их бедности памятник скудный![142 - Майков А.Н. На мысе сем диком, увенчанном бедной осокой (1840). – Режим доступа: https://books.google.ru/books?isbn=5998922727]

Удивляешься, когда поэт-волшебник оживляет прекрасную, блестящую сторону античной жизни, но еще гораздо более удивительно, когда проникает он в сумрак народной души. Вся эта пьеса похожа на трогательную песню какого-нибудь крестьянина. Античный мир раскрывается с новой, никому не известной стороны. В приведенном стихотворении нет и следа того, что мы привыкли видеть в классической поэзии. Маленький рассказ о рыбаке Мениске дышит строгой простотой и реализмом, краски бедные, серые, которые напоминают, что и на юге, и в Древней Греции, бывали свои унылые, будничные дни. Есть тайна в этих десяти строках: по крайней мере, я ни разу не мог прочесть их, не почувствовав себя растроганным до глубины души. Эта любовь бедного темного человека, его безропотное горе передано Майковым с великим, спокойным чувством, до которого возвышались только редкие народные поэты.

Некрасов и Майков – можно ли найти два более противоположных темперамента? Но на одно мгновение всех объединяющая поэзия сблизила их в участии к простому горю бедных людей. С известной высоты не все ли равно – описывать горе русского мужика, которого вчера еще я видел, или не менее трогательное горе бедного престарелого рыбака Мениска, умершего за несколько тысячелетий? Как долго и ожесточенно критики спорили о чистом и тенденциозном искусстве – каким ничтожным кажется схоластический спор при первом веянии живой любви, живой прелести! Критики – всегда враги; поэты – всегда друзья, и стремятся разными путями к одной цели.

Перечтите стихотворения «У храма», «Алкивиад», «Претор» – и вы увидите, что тот же удивительный дар прозрения, который открывает Майкову простое народное горе в классической древности, дает ему возможность проникнуть в еще более недоступную, интимную сторону отжившей цивилизации – в ее комизм, в ее смех и юмор. Нет ничего мимолетнее, неуловимее смеха. Когда от мраморных мавзолеев, от великих военных подвигов остались одни обломки и полустертые надписи, что же могло остаться от звуков смеха, умолкших двадцать веков тому назад? Но такова чудотворная сила поэта! По одному его слову древность восстает из гроба, из могильной пыли, и художник заставляет ее плакать и смеяться:

Как ты мил в венке лавровом,
Толстопузый претор мой,
С этой лысой головой
И с лицом своим багровым…
С своего ты смотришь ложа,
Как под гусли пляшет скиф,
Выбивая дробь ногами,
Вниз потупя мутный взгляд,
И подергивая в лад
И руками, и плечами.
Вижу я: ты выбивать
Сам готов бы дробь под стать,
Так и рвется дух твой пылкий!
Покрывало теребя,
Ходят ноги у тебя,
И качаются носилки
На плечах рабов твоих,
Как корабль средь волн морских.

    («Претор»[143 - Претор [лат. praetor] – в Др. Риме – высшее должностное лицо, осуществлявшее преимущественно судебные, правовые функции.])[144 - Майков А.Н. Претор (1857). – Режим доступа: https:// books.google.ru/books?isbn=5998922727]
Это – шутка, но такая шутка, которою поэт сразу уничтожил тысячелетия между вами и солнечной пыльной улицей древнего Рима; это – безделка, но она высечена из мрамора, и каждая крупинка белоснежного паросского камня насквозь пропитана солнцем Рима, искрится, живет и дышит.

Рим все собой объединил,
Как в человеке разум: миру
Законы дал и все скрепил.
Находят временные тучи,
Но разум бодрствует, могучий.
Не никнет дух…
Единство в мире водворилось!
Центр – кесарь. От него прошли
Лучи во все концы земли,
И где прошли – там появились
Торговля, тога, цирк и суд,
И вековечные бегут
В пустынях – римские дороги!
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6