Дуреха

Такие словесные перепалки случались довольно часто. Заканчивались они, конечно, миром, но бабушка горестно качала головой.

– Ой, и характер у тебя, Дашунь, – причитала она, – намучаешься!

Когда же дед со стороны отца, умерев, оставил своей любимице Дарье однокомнатную квартиру, бабушка поставила точку в своих раздумьях и сомнениях.

– Вот чей характер в тебе бушует, – заявила она. – Деда твоего! У них вся семья была такая: упертая, несговорчивая, независимая. И отец твой таким же нелегким был: норовистый да своевольный. Вон бросил мать твою с двумя детьми, и хоть бы хны: ни ответа, ни привета.

– Что ты выдумываешь, ба? Он же нам до восемнадцати лет алименты платил!

– Платил! Ну, платил, конечно, да ведь это государство его обязывало, а сам-то он и в ус не дул. Подхватил чемодан и кинулся в новую жизнь, позабыв обо всем на свете!

– Что за небылицы, ба? – теряла самообладание Даша. – Мама же сама его выставила за дверь, и с твоего, между прочим, молчаливого одобрения!

– Замолчи, дуреха! Кого ты защищаешь? – хваталась за сердце бабушка.

В общем, стычки эти, вспыхивающие стихийно, до пожаров, конечно, не разрастались, но нервы портили основательно.

Но вот уже шестой год Дарья блаженствовала.

Как только появилась возможность, переехала тут же! Собрала свои вещички, подхватила чемодан, и бегом в новое жилье.

– Подожди, куда ты спешишь? – Мама кинулась следом, хватая дочь за полу платья. – Надо же ремонт сделать, мебель купить, шторы заменить…

– Зачем? – отбивалась Даша. – У деда мебель прекрасная, старая, ручной работы. Ты забыла, чем он занимался? Он же художником был, антикваром! У него все так, как я люблю! И ничего я менять не стану. А шторы другие можно и потом повесить.

– Давай хоть с уборкой тебе поможем, – не отставала Ирина Ивановна. – Как же ты одна?

– Мамуль, ничего не нужно. Успокойся!

Даша, боясь обидеть мать, старалась изо всех сил скрыть радость и не могла дождаться минуты, когда останется одна в своей законной квартире.

– Неужели тебе так хочется жить одной? Как же ты без нас? – всхлипнула мать.

– Я без вас буду в порядке, – вышла из себя Даша. – И, заметь, я не в другой город уезжаю, это всего лишь соседний подъезд! Все, иди домой! Дайте же, наконец, мне дышать свободно!

Виделась Дарья с родными часто, с удовольствием, но с еще большим удовольствием уходила к себе домой. Сестра Наталья иногда тоже искала у нее прибежища, прячась от докучливых бабушкиных наставлений и придирчивых маминых замечаний. Забрав Юльку, Наташка ночевала у Даши, и они, уложив девочку спать, болтали на кухне до утра, ели что хотели, хохотали и порой даже выпивали по бокалу красного вина.

– Ну, все, пошла в карцер, – каждый раз вздыхала Наташка, уходя домой.

– Натуль, если что, милости просим, – сочувственно подмигивала Дарья.

Даша поначалу испытывала чувство вины перед сестрой за то, что дед именно ей оставил свою квартиру.

Наташка, узнав об этом, отмахнулась:

– Перестань, сестренка! Все же знали, как дед тебя обожал, ты же на отца вон как похожа! Я-то – копия мамы, а ты – отцовская порода. Дед на тебя надышаться не мог, и это естественно, что теперь ты живешь в его квартире.

Дарья действительно впитала все отцовские черты характера. Любила театр, животных и уединение. Была свободолюбива и достаточно упряма. И, в отличие от сестры, не стала продолжателем семейной династии по материнской линии, где все были врачами.

Хотя, чтобы не довести бабушку до инфаркта, Дарья делала попытки: в медицинский институт поступала, но, завалив химию, тут же переложила документы в медицинский колледж, чем довела старушку до истерики.

– Господи, – причитала бабушка. – Как людям в глаза смотреть? Бабушка – врач, мать – врач, сестра – врач, а ты кем будешь, горе мое?

– А я буду медсестрой или фельдшером, – безразлично пожимала плечами Дарья. – И это тоже, между прочим, очень приличная профессия. И медсестры тоже, кстати, медицинские работники.

– Не надобно нам медсестры, – стояла на своем бабушка. – И фельдшеры нам не требуются! Забирай документы, на следующий год снова будешь поступать.

Но Даша на уступки не пошла, документы не забрала, и, закончив медицинский колледж с отличием, стала работать в огромной клинической больнице на Каширке.

Работу свою она любила. Единственное, что ее мучило, – это ранние подъемы. Утренние смены, повторяющиеся с завидным постоянством, стали для нее настоящим бичом: опаздывать на работу было нельзя, но и просыпаться рано казалось невозможным.

Вот и сегодня, услышав звон будильника, Дарья, проклиная все на свете, уселась в кровати, силясь разомкнуть тяжелые веки. На автопилоте встала, сунула босые ноги в тапочки, и, еще не восстановив утерянное за ночь равновесие, покачиваясь, двинулась на кухню.

В завтраке она себе не отказывала, и все, что касалось еды, ею никогда не обсуждалось и не осуждалось.

Дарья любила все: и свежую выпечку, и сливочное масло, и варенье.

– Даша, есть так много углеводов очень вредно, – поеживалась мама, глядя, как дочь жует очередной бутерброд.

– Зато вкусно, – дочь аппетитно причмокивала.

– Но у тебя склонность к полноте, – осторожно напоминала деликатная мама.

– И что? Мужчины уже так устали от скелетов, ходящих по нашим улицам, что рубенсовские красавицы им кажутся даром небесным.

– Что ты несешь? – не выдерживала бабушка. – Вот дуреха! Кто, скажи на милость, толстушек любит?

Наташка хитро посмеивалась и, стоя у них за спиной, одобрительно подмигивала.

– Ничего, сестренка, не сдавайся! В жизни и так много проблем, должна быть и отдушина.

Еда и была для Дарьи такой отдушиной. В сумке всегда лежала шоколадка, в холодильнике – курица, в хлебнице – свежая булка.

Правда, иногда, поддавшись всеобщему стремлению, и она пускалась на эксперименты, связанные с диетой. О, боже, что тут начиналось!

Однажды, например, устав слушать каждодневные рассказы любимых подруг и знакомых о том, как они «очищаются, освежаются, омолаживаются», «убегают» от старости и болезней, выбирают «правильный образ жизни», «здоровое питание» и что-то еще, о чем она понятия и не имела, Даша приступила к действию.

Желая доказать близким, что она не лентяйка и не бездельница, с утра приказала себе начать жить так, чтобы «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

На завтрак, изменив себе, настрогала морковку вперемешку с творогом, запила эту жуткую массу пустым зеленым чаем. Вышла во двор, раскрыла руки навстречу солнцу, сделала два приседания, два наклона, два прыжка. Голова закружилась.

Вернувшись домой, Даша села на коврик, отдышалась, но, понимая благо йоги, приняла позу «лотоса». В спине что-то хрустнуло и отчаянно заломило.

Дарья терпела. Хотелось кофе – не пила, взяла кусочек шоколада – выбросила. Сыр не ела – холестерин, молоко не пила – лактоза. На обед, следуя правилам, порезала сельдерей, заварила чиа и запила чуть теплым цикорием, потому что холодное и горячее, оказывается, тоже не полезно.

Прилегла в изнеможении на диван, но тут же вскочила – днем лежать вредно! По совету одной из знакомых, послушала аффирмации. На словах «ты полна сил, бодрости и радости» вдруг заплакала.

Ужин не готовила в тот день, потому что здоровое питание не приветствует набитый на ночь желудок. Уже лежа в постели, Дарья горестно посмотрела в потолок и грустно подумала о том, что ей, несмотря на все уговоры бабушки и мамы, не нужен здоровый образ жизни, если он отнимает радость и удовольствие. Засыпая, она сказала себе, что согласна быть лентяйкой, дурехой и лодырем, лишь бы жить со счастливыми глазами и позитивным настроением.