– Ах ты… Бедолага! Вот бабы дуры… Наломают дров, а потом ревут. Не надо было спешить, Верочка! А теперь что ж… Держись, крепись, терпи! Что ж тут скажешь…
Помолчав минутку, она с сомнением и надеждой глянула на притихшую Веру:
– А может, вернется еще, а? Передумает? Все ж бывает… А? Вер? Погуляет, проветрится, соскучится…
Но Верочка отчаянно замотала головой и опять залилась слезами:
– Нет. Мы официально развелись. Окончательно.
– Вот оно что, – женщина, погрустнев, печально кивнула. – Это понятно. Ну, что ж делать… Не реви тогда! Чего ж теперь голосить? Дело-то сделано. Ты, девка, думай… Думай, где ошиблась, что такое было меж вами неправильное, где оступилась… Думай, миленькая, чтоб в следующий раз не повторить таких глупостей. Да умойся, хватит реветь… Иль забыла – Москва наша слезам не верит! Сейчас твои первоклашки из школы явятся, что ж ты их с красным носом, как Дед Мороз, встречать будешь?
Тетя Поля подхватила свою швабру, ведро и величественно двинулась к выходу. Уже шагнув было за порог бытовки, она внезапно обернулась:
– Не горюй, девка. Не надо. Это не лихо еще… Ой ли! Все пройдет. Все забудется, ты молодая, красивая… Тебе и годов-то твоих не дашь! Перемелется, Верочка, мука будет… Работай, все пройдет. Это жизнь…
Верочка всхлипнула, грустно улыбнулась ей и кивнула:
– Хорошо. Спасибо вам, теть Поль!
Та только отмахнулась досадливо:
– Спасибо потом скажешь… Пока не за что! Да помни: воли слезам не давай, терпи! Слышишь? Терпи!!
Вера Ивановна еще раз кивнула вслед пожилой женщине, умеющей и пожалеть, и поддержать, и отругать… Затем, глянув на часы, ойкнула и торопливо вскочила, поправляя платье:
– Все, все, все… У меня теперь другая жизнь. Другая!
Она и верила, и не верила своим словам…
Да и что толку верить?
Жизнь все равно все расставит по своим местам. Сама управится. Сама решит, кто прав, кто виноват…
Ну а виновного накажет…
Может быть…
Глава 2
Верочка родилась ранним утром как раз в середине августа.
Солнце, словно предчувствуя, что с минуты на минуту на свет явится еще одна представительница прекрасного пола, расстаралось вовсю. Уже взошедшее и умывшееся, оно ослепительно улыбалось навстречу новой жизни.
Небо, высокое и по-августовски синее, казалось бесконечным и бездонным. И только какие-то неугомонные птахи, не отдавая должного торжественному моменту, щебетали вовсю под окнами родильного дома.
Дарья, рожавшая долго, почти десять часов, теперь счастливо улыбалась, глядя на крошечную девчушку, которую ей с нескрываемым удовольствием показывала седоголовая акушерка:
– Ты гляди-ка, – прищурившись от яркого солнечного света, ворковала Лидия Ивановна, принимавшая роды, – вот так красавицу тебе Бог подарил… Ишь, ты какая! И морщится-то, словно понимает, что о ней говорят… Ах, хороша девчонка! Хороша, ничего не скажешь!
Даша, совершенно потерявшая способность здраво рассуждать и от длительных трудных родов, и от всеобщей атмосферы радушия, и от, как ей казалось, нереальности происходящего, только счастливо улыбалась и моргала, пытаясь прогнать стоявшие в глазах слезы. Лидия Ивановна, заметив это, не смолчала:
– А чего глаза-то «на мокром месте»? Непорядок! Эх мы, бабы… Нет, вот что мы за люди?! Чуть что, сразу в слезы! Да ты радуйся, ведь человека на свет родила! Женщину! Красавицу!
Акушерка довольно улыбнулась, прищелкнула языком и добавила:
– А она вырастет, тоже родит… И пойдет, и пойдет ваш род в гору… Слышишь? А ты будешь родоначальницей… А? Чуешь ответственность?
Даша молча пожала плечами, а потом смущенно прошептала:
– Да это я от счастья… Дочь все-таки…
– Вот-вот, молодец, что понимаешь!
Словоохотливая акушерка, очевидно, очень довольная своей работой и сделанным внушением, побежала по своим больничным делам, а молодая женщина долго лежала, глядя в потолок, все еще не веря своему счастью. Лишь изредка она, видно, что-то вспоминая, светло улыбалась да что-то чуть слышно шептала.
…Даша, нежная и трогательная, встретила свою любовь давно.
Еще в третьем классе. Тогда к ним в школу, сразу же после зимних каникул, пришел высокий, очень худой мальчишка, сын военного. Все в этом мальчике казалось необычным: и имя его, совершенно непривычное слуху, и смелость, и находчивость.
Звали мальчишку Тихоном. Ох и похохатывали же одноклассники поначалу над ним, дразнили… Но стеснительный парнишка на самом деле оказался неробкого десятка, дрался с местными пацанами не на жизнь, а на смерть, чем и поразил сердца всех школьных красавиц. Но сам Тихон, несмотря на девичье обожание, почему-то сразу, раз и навсегда, выделил для себя одну-единственную – Дарью, старосту класса.
Так, с третьего класса, и началась история их детской дружбы и бесконечной любви, приведшая потом к законному браку.
Тихон вырос не просто смелым, но целеустремленным, напористым и находчивым. Уже лет в четырнадцать он заявил Даше, что непременно станет военным, как все его предки. Прадед, дед, отец – все мужчины их рода защищали Отечество. И иной доли себе не представляли. Вот и мальчишка хотел продолжить династию. Дарье, честно говоря, это не очень нравилось, боялась она всяких битв и сражений, но перечить Тише не решилась. Промолчала, считая, что семейные традиции нарушать негоже. Так у них и повелось: Тихон что-то решал, а Даша его поддерживала.
Любовь их расцвела так быстро и так буйно, что уже в год окончания школы они точно знали, что поженятся обязательно. В тот вечер, когда им вручили аттестаты зрелости, Тихон, уже повзрослевший, очень похорошевший и возмужавший, ставший сразу серьезным, взял Дашу за руку, нежно привлек к себе и кивнул на звездное небо:
– Дашка, видишь, как много звезд?
Девушка, притихнув, взмахнула ресницами и улыбнулась, подняв лицо к темному далекому небу, усыпанному мерцающими красавицами:
– Угу. Вижу.
Он ласково взглянул на нее:
– Я подарю тебе любую, какую захочешь… Достану с неба и положу к твоим ногам. Правда! Не веришь?
Даша пожала плечами и прошептала чуть слышно:
– Верю…
Тихон обнял ее за плечи:
– Ты сама, как звезда! Дашка, ты такая… – он, задохнувшись от любви, замолчал, подбирая слова, – сияющая и прекрасная.
Помолчал задумчиво и тихо добавил:
– Моя любимая…