Своя правда

– Замолчи, – Галина Николаевна сжала виски ладонями. – Сейчас же замолчи! Не то моя голова лопнет от крика… – она распахнула окно, вдохнула еще не нагревшийся воздух и покачала головой. – Вот и сон в руку. Бред снился, глупость льется.

– Глупость? – Веру колотило так, что зубы стучали. – Глупость, значит? А это что? – Она выхватила из сумки документ и швырнула Галине в лицо. – Тоже бред?

Женщина, тяжело вздохнув, достала очки и медленно раскрыла сложенный пополам листок… Свидетельство об усыновлении. Галина растерялась. Она ненавидела ложь, но в этом случае и правда не годилась. Соврать было нельзя, истина оказалась невозможной.

Галина Николаевна прикрыла глаза. Конечно, она помнила все до мелочей. Не забыла и слова Никиты Сергеевича, произнесенные в тот самый день: «Это наши дети. Только наши. Вычеркните все, что было до сих пор. Наша жизнь начинается только здесь. Сейчас. Вместе с ними. Навсегда».

Соне тогда исполнилось три года, а Вере – три месяца. Через неделю детей крестили: Соню – Агата, теперь живущая в Киеве, а Веру – Галина.

С тех пор прошло много лет. Растаяли в бесконечности десятки зим и весен. Утекло немало воды. Они повзрослели, потом постарели, стали мудрее, но слово, данное когда-то покойному профессору, всегда держали. Да что там держали – просто обо всем забыли, как он и просил, раз и навсегда.

– Вера, я не знаю, откуда у тебя эта бумажка, но…

– Бумажка? – взорвалась Вера, позабыв о приличии. – Это не просто бумажка! Это документ! Посмотри, мам Галь, почитай!

Галина Николаевна изо всех сил пыталась держать себя в руках.

– Верочка, остынь. Не делай глупости. Где ты это взяла, детка? – Крестная ласково тронула ее за руку. – Понимаешь, милая, жизнь – сложная штука. Непредсказуемая. Порой непонятная, необъяснимая. Детка, ты просто попытайся, не нервничая, осознать, что есть на свете вещи, которые не надо трогать. Просто не нужно, и все. Забудь. Отпусти и забудь, будто и не было вовсе ничего. Ни этой бумажки, ни того, что в ней написано, ни твоих мыслей отчаянных…

Крестница вскочила, схватила сумку, вырвала из рук Галины документ.

– Как ты можешь? Я же тебе, мам Галь, верила, надеялась, что только ты сумеешь мне все объяснить, что не соврешь никогда, а ты… Как же так, мам Галь?

Девушка кинулась к выходу, цепляясь ногами за стулья и углы, а Галина, оцепенев, сидела на кухне, чувствуя, как отчаянно колотится сердце и дрожат похолодевшие руки.

Глава 6

Софья, закончив прием в поликлинике, облегченно выдохнула и кивнула медсестре, сидящей напротив.

– Ой, Зоя Васильевна, что-то сегодня так много народу. Зима давно закончилась, да и весна уже на исходе, а народ все болеет и болеет.

Пожилая медсестра Зоя Васильевна поправила волосы под беленьким колпачком на голове и устало усмехнулась.

– Не зима – это точно. Да ведь люди болеют не по заказу и не в соответствии со временем года, а когда придется.

– Да уж, – кивнула Соня. – Но ведь есть же сезонные обострения, да? А тут в конце мая очередь без конца и края. – Она встала, выпрямила спину. – Ну, что ж… Хоть прием и закончен, но работа моя продолжается. Как сказал классик, «и вечный бой, покой нам только снится…»

– А вы, Софья Никитична, дежурите сегодня?

– Угу, – развела руками Софья. – У меня сегодня полный список: и ночное дежурство, и любимый участок. Пойду сейчас по вызовам, а район мой, сами знаете, немаленький.

Соня, оставшаяся без мужа и отца, давно считала себя главой семьи и понимала, что только от ее заработка зависит их с Катюшкой благосостояние. Поэтому, взвесив все «за» и «против», кроме ставки в поликлинике, где она значилась участковым терапевтом, давно подрабатывала в ночную смену в терапевтическом отделении городской больницы.

Попрощавшись с медсестрой, Софья вышла в коридор, достала телефон и набрала Катин номер.

– Катюш, ты где? Что там с музыкой, когда экзамен?

– Мамуль, привет, – затараторила дочка. – Все хорошо, я в музыкалке. Концерт в субботу, скажи бабушке, что я ее жду, она обещала.

– Так позвони ей сама, напомни, бабушке будет приятно.

– Ладно, ладно, – дочь заспешила, – все, пока. Некогда мне, девчонки ждут.

– Скажите, пожалуйста, некогда ей, – Соня усмехнулась. – Ничего себе…

Коллеги-мужчины ценили Софью Никитичну за профессионализм, дотошность и неравнодушие к больным, но не пытались ухаживать в силу разных причин, а ее это вполне устраивало. Стройная, светловолосая, улыбчивая и доброжелательная, Соня нравилась и пациентам. Они шли к ней на прием без страха, прислушивались к советам и старались добросовестно выполнять назначения.

На этом участке Софья работала уже несколько лет, поэтому прекрасно знала и помнила многих жителей. Чего она только не повидала здесь: и тяжелых больных, и капризных пациентов, и своенравных стариков, и агрессивных молодых парней, и привередливых бабуль…

Всякое случалось в ее врачебной практике, но Софья Никитична старалась с каждым найти общий язык: умела уговорить, настоять на своем, убедить, заставить, внушить, урезонить.

Сегодня, слава богу, тяжелых случаев не оказалось. Софья, за три часа обошедшая всех пациентов, успела еще забежать домой перед ночным дежурством. Разогревая обед, она возвращалась мысленно во вчерашний вечер и сегодняшнее утро. От находки Верочки в душе отчаянно щемило, слезы наворачивались без видимой причины, а в голове так и вовсе творилось невесть что – просто каша из странных и тяжелых мыслей.

Соня сердилась на младшую сестренку – и чего она забыла в этом столе! Вот теперь обрекла их двоих на душевные страдания, тягостные размышления и будоражащие душу предположения.

Суп закипел и вылился на плиту. Запахло гарью, от подгорающего на плите бульона тянулась тоненькая струйка бледного дыма. Соня, спохватившись, заметалась по кухне: распахнула окно, замахала полотенцем, сдвинула в сторону кастрюлю с супом.

– Фу, мама, – в распахнутую дверь заглянула недовольная дочь. – Что тут убежало?

– Ничего страшного. Суп закипел, а я задумалась, вот и пропустила.

– Интересно, о чем это ты размечталась?

– Ни о чем таком, что могло бы тебя заинтересовать.

– Мам, у тебя ничего не случилось? Ты какая-то странная сегодня.

– Странная? – усмехнулась Софья. – И в чем же моя странность выражается?

– Ну, не знаю, – дочь пожала плечами. – Бледная, задумчивая, рассеянная…

– Ах, ты моя дорогая, – Софья обняла дочь. – Не волнуйся. Все у нас с тобой хорошо.

– Точно?

– Точно, точно, – мать достала тарелки и указала на стол. – Садись, будем обедать. А то у меня сегодня дежурство, а ты ночуешь у бабушки.

– Помню, – Катя радостно улыбнулась. – Я даже соскучилась по бабуле, хотя всего три дня ее не видела. Она у нас классная, правда, мам?

– Угу, – рассеянно согласилась Софья, – очень классная.

Софья поспешно выбежала из подъезда, глянула на часы и поморщилась. Она не любила опаздывать, но сегодня день неудачно складывался: то суп «убежал», то вдруг телефон перестал работать, то Катя долго собиралась. Женщина нервничала, переживая за всех подряд: и за себя, и за Веру, и за весь мир.

Машину решила не брать, бегом, спотыкаясь, добежала до трамвая. В трамвае, запыхавшись, упала на свободное кресло. В который раз подумала: «И зачем Верочка нашла эти страшные документы, зачем разрушила нашу семейную идиллию?..»

Терапевтическое отделение, где работала Софья, считалось одним из лучших в городской больнице. Еще бы… Ведь им заведовала Зинаида Ивановна, прекрасный врач и высокий профессионал, та самая Зиночка, лучшая Сонина подруга со школьных времен. Зина стала крестной матерью Катюши и отдавала девочке всю свою нерастраченную любовь.

Сегодня Зинаида Ивановна ждала приезда подруги с особым нетерпением. Она ничего не смогла понять из того, что Софья протараторила ей по телефону утром. Поэтому хотела высказать ей все, что думает по этому невероятному поводу.