Возможно, ей удастся зацепиться, склон не пологий, но зачем? Стоит ли? Мелькнула мысль об освобождении – от всей жизненной суеты.
Но вопреки этому, она почувствовала, что больше не падает, а продолжает лететь, только теперь вверх. Она раскрыла глаза, которые успела зажмурить, и поняла, что сидит на гигантском орле. Розали погладила его перья и поняла: это дух Альп.
Орёл промчался над поляной клевера один и другой раз, и трое ошалевших мужчин припали от страха к земле. Размах орлиных крыльев был необыкновенен, а на спине его сидела как ни в чем не бывало травница Розали! Страшнее всего был голос, который позже двое спасшихся и вернувшихся с покаянием слуг торговца окрестили гласом Бога.
Этот голос произнёс:
– Ты нарушил обещание. Ты получил то, что желал, и так ты отплатил за подарок? Ты не сдержал обещание и собирался нарушить ещё одно. Ты недостоин такого дара земли.
Голос был невыносимо громкий. И торговец затыкал уши руками, боясь оглохнуть. Но голос как будто был в нём. И разрывал его изнутри. Каким чудом спаслись его слуги – загадка, но видно в этом был высший замысел, кто-то ведь должен был рассказать эту историю людям.
А мне её нашептали травы. Розали с тех пор никто не видел: орёл унёс её с собой, и она, я надеюсь, обрела то единство с природой, к которому стремилась. Где-то на вершине Альп…
А я, слушая эту историю в преддверии гор у хрустального ручья, помечтал, как однажды добреду до глухого местечка в Альпах и увижу Розали, умеющую слушать самим сердцем. Она заварит мне волшебный чай, и мы вместе помолчим под шёпот горных трав.
Душевный хлеб
Вы любите запах свежеиспечённого хлеба? А аромат сладкой сдобы, будоражащей и вызывающей восторг? А маковые бублики, слоёные круассаны, булочки с корицей… Но больше всего я люблю запах свежего деревенского хлеба.
Я много путешествую, и мне доводилось вдыхать ароматы и пробовать хлеб в разных уголках мира. Но такого хлеба, как пекут в этом французском городке, я не встречал больше нигде.
Манящий, дразнящий, проникающий в тебя запах, мгновенно наполняющий рот слюной, а мозг – желанием скорее откусить прекрасный хлеб. Его не спутаешь ни с каким другим.
У этого хлеба, кроме незабываемого вкуса, есть ещё одна уникальная особенность: сколько бы он ни лежал – он всегда остается свежим.
Конечно, если вы купили буханку, вы не сможете её не съесть – честное слово, такой он ароматный! Но если вы, как и я, приобретаете хлеб впрок, то будете приятно удивлены. Попробовав этот хлеб впервые, я набрал полный рюкзак, покидая городок, и что вы думаете?! Даже через неделю он был свеж, как будто сегодня из печи!
Я проверил это ещё раз, специально построив свой маршрут с заходом в этот городок. И всё повторилось.
Я не мог не заехать сюда снова, чтобы поближе познакомиться с той, что пекла чудесный хлеб. Но в этот раз меня ждало разочарование. Город не встретил меня волшебным ароматом, это был обычный, ничем не примечательный провинциальный городок. Я было подумал, что ошибся и сошёл не на той станции, но нет, этот был тот же город и не тот одновременно.
Раньше я бы нашёл пекарню по аромату, как пёс обязательно учует зарытую в земле косточку. Но сегодня мой нос не мог привести меня к пункту назначения, и я даже заплутал немного в узких улочках. Пришлось спросить прохожих.
– Буланжери[1 - Буланжери – традиционная французская пекарня, булочная-кондитерская.] «У Флорет»? – переспросил меня розовощёкий мастеровой. – Зайдите лучше в лавку Буше.
Я возразил, что мне нужно непременно к Флорет.
Мастеровой пожал плечами и указал мне дорогу.
У дверей пекарни за одним из столиков под навесом старик курил трубку. Я узнал его – то был отец Флорет, хозяйки пекарни.
Здесь тоже не было аромата. Совсем. А еще пропали цветы, которые ранее буйно цвели в горшках на каждом окне и в палисаднике рядом с домом. Веяло грустью и запустением. Сердце мое сжалось от дурного предчувствия.
В нерешительности я переминался с ноги на ногу, поглядывая то на закрытые двери пекарни, такой уютной и приветливой раньше, то на старика, пускавшего кольца дыма.
– День добрый, – поговорил старик.
Я поспешил ответить.
– Если вы пришли за своими деньгами, возьмите их сами – вон в той жестянке, – он указал трубкой на жестяную коробку, стоявшую на подоконнике. – И в качестве компенсации могу предложить вам чашку кофе, вы видимо, с дороги. И печенье. Оно не зачерствело, так как было испечено раньше.
Попросив разрешения, я присел на стул:
– Денег вы мне не должны. А от кофе не откажусь и заплачу и за него, и за печенье. Очень надеялся позавтракать вкуснейшими булочками от Флорет.
– Кофе налей себе сам, сынок, я с трудом хожу. Чайник должен быть еще горячим. Печенье на столе в такой же коробке, – старик снова кивнул на жестянку с монетами. – Ну, иди, – он махнул рукой в сторону двери, как бы пресекая мой вопрос.
В пекарне было тихо и никакого намёка на запах свежего хлеба. На полках, где обычно покупателей ждала фирменная выпечка от Флорет, лежало несколько булок хлеба. Я не удержался и взял одну в руки. Она была как камень. Потрогал другую – та же история.
Налив две кружки кофе и прихватив коробку с печеньем, я вернулся на веранду к старику. Тот кивнул, когда я поставил перед ним дымящийся напиток.
– Что случилось с вашим хлебом и с… Флорет? – осторожно спросил я. – Лучшего хлеба я не пробовал никогда и нигде!
Старик выпустил кольцо дыма:
– Она потеряла себя и разучилась любить.
– Где она сейчас?
– Ушла возвращать себе себя. Я посоветовал ей идти собирать осколки своего сердца и вновь учиться любить – у реки, у земли, у неба.
И видя, что я не понимаю его метафор, старик пояснил:
– Раз ты пробовал её хлеб, то знаешь, что он никогда не черствел. Посмотри вокруг – все цветы завяли. А хлеб, который, раньше оставался свежим не день и два, а при необходимости и месяцы, теперь черствеет чуть ли не сразу, как его вынут из печи, – старик выпустил несколько дымных колечек. – Банальная история, сынок. Она влюбилась и отдала всю себя до последней капли. А когда он ушел, бросив её с разбитым сердцем, в ней не осталось любви – не то, что к миру, но и к себе.
– Бедная Флорет, – пробормотал я.
Старик же издал смешок, чем весьма удивил меня.
– Ага, а парень – негодяй. – Он покачал головой. – Вовсе нет, сынок. В жизни случается много всего, от чего сердце может превратиться в безводную пустыню. Я потерял любимую жену, мне хотелось умереть вместе с ней, но маленькая Флорет осталась бы одна. Я не закрыл своё сердце и когда стал инвалидом, хотя все предпосылки озлобиться у меня были, уж поверьте, молодой человек. Я не делю мир на чёрное и белое, чему и пытался обучить свою дочь, передавая пекарские секреты, показывая, что и муку можно смешивать и получать интересные вкусовые сочетания. Я продолжаю любить эту жизнь, рассветы и закаты, встречаю каждый день радостным ожиданием, хотя полгорода сердится из-за чёрствого хлеба, и пекарню, возможно, вообще придется закрыть. И это не просто слова, ради хвастовства, сынок. Помоги-ка мне, проводи на кухню, я испеку тебе хлеб, который можно сотворить только с сердцем, в котором живёт любовь.
И он испёк, честное слово! Потрясающий хлеб! Я забрал его с собой, когда вечером со сжимающимся от беспокойства сердцем покидал городок. Было жаль оставлять едва передвигающегося старика одного. Где пропадала его дочь, было никому не известно. Но старик был совершенно спокоен и относительно себя, и относительно дочери.
– Она вернётся, когда придёт время. А за меня не волнуйся, сынок.
Я волновался. Не выходила эта история у меня из головы. Поэтому спустя несколько месяца ноги сами привели меня обратно.
Всё мое существо запело, когда мой нос вдохнул воздух, насквозь пропитанный ароматом хлеба, сдобы, бриошей и круассанов. Мои вкусовые рецепторы торопили меня: «скорее, скорее, мы соскучились по настоящему празднику». И это был праздник! Я едва ли не бежал, ведомый запахом.
И вот знакомая буланжери. Она работала! Входная дверь открывалась и закрывалась, выпуская довольных покупателей с коробками и бумажными пакетами в руках, источавшими умопомрачительный запах. На террасе все столики были заняты. Цветы буйствовали на подоконниках. В общем, жизнь кипела, чему я был несказанно рад. Ещё больше я обрадовался, разглядев за одним из столиков знакомого старика.
Немного помедлив, я подошел к нему и бодро поздоровался.
– Садись, садись, – кивнул мне старик. – Я знал, что ты непременно заглянешь к нам снова.
Оказывается, он помнил меня и все подробности моего последнего визита.
Старик налил мне кофе и предложил круассан. Как же я соскучился по этой выпечке!