Лик Сатаны

– Ну, знаешь ли, мог и вымыть.

– Мог, конечно. Но почему тогда на место не поставил? Такие вещи до автоматизма доходят. Чашка должна бы стоять или на письменном столе, или в мойке, или на тумбочке. А она оказалась в шкафу, да еще задвинута в дальний угол. Явно не дед ее убрал. Дежурные чашки для него чуть ли не фетишем являлись. Да и мыть их он не особо старался. Быстро ополаскивал под краном, и вся недолга! Внутри постоянно оставался коричневый налет, а тут, сам посмотри, идеально чистая чашка.

Никита вздохнул и оперся о холодильник, который тут же затрясся, затарахтел, как порожний самосвал.

– И ты по чашке сделала вывод, что произошло убийство?

Саша устало покачала головой, села за стол и, подперев голову рукой, уныло сказала:

– Архив пропал, Никита. И бабушка как-то неожиданно побежала на работу. Почти в полночь! Зачем?

Шмелев поморщился и яростно поскреб подбородок, от чего под ногтями затрещала щетина, будто щепкой провели по забору.

– Допустим, он решил совершить самоубийство…

– Допустим, – покорно согласилась Саша.

Никита прошелся по кухне, продолжая размышлять вслух:

– Но тогда требовалось забраться на подоконник, что было проблематично с его радикулитом…

– Да, табуретка стояла под окном. А москитная сетка – возле холодильника.

– Выходит, он снял сетку?

– Или он, или кто-то другой, кому эта сетка мешала! Глянь, там кронштейны тугие. Дед никогда не справлялся, сетку я ставила, да еще мылом смазывала пазы. Вдобавок справа у сетки сломаны крепления. Очень неудобно и ставить, и снимать. Я пару раз чуть ее не уронила. А дед, получается, снял, спустился с подоконника, аккуратно прислонил к холодильнику, а затем снова забрался на окно и – вниз? Заметь, нужно еще изловчиться, чтобы в створку протиснуться. Не многовато ли действий для старика с больной спиной?

Никита подошел к окну, повертелся так и этак, словно примеривался, как сподручнее пролезть сквозь узкую створку, затем поднялся на цыпочки и глянул вниз.

– Да, высоковато! – и мрачно посмотрел на Сашу. – И все-таки мог он и сетку снять или на крайняк соседа заранее попросить. А архив ночью выкинуть на помойку. Бессонница мучила, достал бумаги, почитал, пришел к выводу, что жизнь прошла мимо, собрал их в кучу и – на свалку. До помойки недалеко, вполне мог сползать, даже с радикулитом. Но я бы не сбрасывал со счетов и несчастный случай. Предположим, он вывалился случайно. Вдруг ему душно стало, сердце прихватило, вот и решил сетку снять… Или окно захотел помыть. Только эти версии и вовсе на грани фантастики. Нет ведь ни тазика, ни тряпок. Да и кто моет окна ночью? Но убийство…

Никита развел руками, а Саша моментально вскипела:

– Ты до сих пор не веришь, что его убили?

– Мне верить по должности не положено, – вздохнул он в ответ. – Мы ведь не только под богом, но и под статьей ходим. Накатаю я материал о том, что известного историка убили, а меня потом в суд потянут за клевету. Не тыкать же мне чистой чашкой судье в морду? Пока версия о самоубийстве самая убедительная. Кто, кстати, унаследует эту чудную квартирку?

Очередной скачок его мыслей сбил Сашу с панталыку. Красная от злости, она смотрела на него, сжав кулаки, и не сразу сообразила, о чем он ее спрашивает, но ответила:

– Дед на меня оформил завещание. А почему вдруг ты спросил про квартиру?

– Просто так, – равнодушно ответил Никита.

Вложив в слова все презрение, на которое только была способна, Саша процедила сквозь зубы:

– Да? А мне показалось, ты намекаешь на то, что наследник вполне мог выпихнуть дедушку из окна.

Глаза у Никиты странно блеснули, и он делано рассмеялся.

– И не думал намекать, но спасибо за идею. Между прочим, довольно банальную.

Саша сжала кулаки.

– То есть я могла убить старика из-за квартиры, которая мне и так досталась бы по-любому?

Шмелев расплылся в довольной улыбке.

– Что тут странного? Из-за квартир вообще убивают почем зря. Хочешь, расскажу историю, когда контролер, которая снимала показания счетчиков, на пару с любовником прикончили одинокого деда, а квартирку попытались продать?

– Большое спасибо. Прямо-таки огромное, но – нет, не хочу. А твои подозрения по меньшей мере некорректны. С какой стати тогда я в газету помчалась? Сидела бы тихонько полгода, посиживала, пока завещание не вступит в силу…

– Мало ли… Следы заметала.

Саша хотела сообщить ему, что заметать следы в принципе бессмысленно, если деда признали самоубийцей, но передумала – много чести для мерзавца. Как же она ошиблась, поверив ему! У парня ничего святого за душой. Наглец и проныра! Лохматый, в мерзкой майке и пошлых джинсах с дырками!

Она отвернулась и стиснула зубы, чтобы не заплакать на глазах у циничного и наверняка продажного журналюги.

Никита молча наблюдал за ней – обиженной и беззащитной. Ему хотелось сказать, что он пошутил и на самом деле ничего плохого не подумал. Но понял, те слова, которыми он утешал Светку, здесь не подходят. Поэтому он присел рядом и накрыл ее руку ладонью. Но Саша, не поднимая головы, резко выдернула ее. Сейчас она напоминала воробья – взъерошенного, замерзшего, которого следовало бы прижать к груди, согреть дыханием…

Никита потянулся к девушке, но вовремя спохватился и лишь грубовато спросил:

– Чего надулась?

– Ничего я не надулась! – отмахнулась Саша, уставившись в столешницу.

Но голос ее дрогнул, и Никита понял, что она вот-вот заплачет.

– Нет, надулась, я вижу, – продолжал он настаивать.

Саша подняла голову, сверкнула сердито глазами.

– Не говори ерунды! – И не очень приветливо предложила: – Чай будешь пить?

– Чай? – протянул он неуверенно. – Ну, давай чай, а я подумаю…

Пока закипал чайник, а Саша расставляла на столе чашки, Никита молчал и выводил на столешнице пальцем одному ему видимые узоры. Саша поглядывала на него, но расспрашивать не решалась. Получив свой чай, Никита, не проронив ни слова, стал прихлебывать из чашки, грызть карамельки и попутно хмуриться. Минут этак пять он изображал угрюмого сфинкса, уставившись взглядом в одну точку. Судя по всему, в его голове туго, но проворачивались какие-то шестеренки. Саша терпеливо ждала, даже выпила подряд две чашки чаю, но наконец не выдержала.

– И чего надумал? – спросила она.

Никита поднялся.

– Пойду на балкон. Там мы еще не были.

Балкон – небольшой, чистенький, практически пустой – ненадолго привлек внимание Никиты. Он быстро огляделся по сторонам, бросил взгляд вниз, осмотрел низкую деревянную скамейку, пепельницу, забитую окурками, а потом, опершись на перила, уставился на соседний дом. Саша снова не выдержала и, устроившись рядом, жалобно спросила:

– Так и будешь молчать?

– Странно как-то, – медленно произнес Никита. – И балкончик не застеклен, и скамейка вон под рукой. Я думал, у стариков твоих балкон, как у всех, барахлом завален, потому он в окошко и прыгнул. Но тут же нет ничего! Только прекрасный вид на стоянку.