Стихийное бедствие

Костин посмотрел на него заинтересованно:

– Что-нибудь серьезное?

Горбатов пожал плечами:

– Не думаю. Просто начальство решило, что мы тут с жиру бесимся, вот и заставило потрясти курдюками.

Костин сделал глоток из своего бокала и вытер салфеткой губы.

– Володя, если позволишь, я хочу кое-что уточнить. Ты слышал о человеке по фамилии Рахимов?

– Сулеймен Рахимов? – удивленно переспросил Горбатов. – Официально считается, что он погиб. В прошлом году люди Арипова прижали его в горах. Там были крупные стычки, и пленных не брали. Мы не вмешивались, потому что приказов никаких не поступало. Поэтому наши танки простояли на приколе. А Рахимов якобы погиб при невыясненных обстоятельствах. Об этом сообщили проариповские газеты. – Он недоуменно поднял брови. – С чего ты им заинтересовался?

– Да ходят слухи, что он жив, – ответил Костин, – я услышал об этом сегодня утром.

Горбатов внимательно посмотрел на него:

– Кажется, теперь я кое-что понимаю. Наши генералы лишних телодвижений не совершают.

– Юрий Иванович, вы заметили? Прошлой ночью в городе было много войск, – произнесла тихо Анюта, – просто кошмар какой-то! Они до утра орали под окнами миссии и стучали какими-то железяками.

– Да, я заметил. – Костин пристально посмотрел на Горбатова. – Расскажи, что ты знаешь о Рахимове.

– Не строй из себя девочку, – усмехнулся Горбатов, – ты знаешь все лучше меня.

– А может, мне хочется услышать мнение других?

– Так кто же все-таки этот Рахимов? У нас в миссии почему-то стараются о нем не говорить, – встряла в разговор Анюта.

– Кость в горле Арипова, – мрачно посмотрел на нее полковник Горбатов. – Причем Арипов обзывает его бандитом, а Рахимов предпочитал называть себя патриотом – вождем оппозиции, если не отцом нации. Но по отношению к России он был настроен более лояльно, поэтому там, наверху, – он многозначительно закатил глаза, – уже, видно, что-то пронюхали, и вся эта суматоха с ремонтом техники неспроста.

– Говорят, до того, как сообщили о его смерти, он хотя и скрывался в горах, но доставлял Арипову немало хлопот, – опять подала голос Анюта. – Правда, до последнего времени никаких новостей о нем не поступало. Вполне возможно, что он и вправду погиб.

– Я думаю, у него хватило ума воспользоваться слухами о своей смерти, залечь на дно и основательно подкопить силы, – усмехнулся Костин.

– А может, он болел или был ранен? – Анюта обвела мужчин вопросительным взглядом.

– Вполне вероятно, – Костин переглянулся с Горбатовым. – И все-таки каковы твои соображения?

– Какие у меня могут быть соображения? – ответил тот уклончиво и посмотрел сквозь бокал с вином на Костина. – Просвечиваешь, поганец? И не стыдно тебе старинного кореша под монастырь подводить?

– Под монастырь? – рассмеялся Костин. – Я что, государственные тайны заставляю тебя выдавать? Или ты присягу давал на верность Арипову? По-моему, что ты, что я на одной флейте играем и заботимся, чтобы меньше крыс на наших границах плодилось.

– Ладно, не убеждай, – отмахнулся Горбатов, – и не считай меня идиотом. Мы с тобой подобных крыс вот так насмотрелись! – Он провел ребром ладони по горлу и наклонился к Костину: – В дивизии все повязаны специальным приказом. А по нему следует, что мы никоим образом не должны вмешиваться в местные дела и даже интересоваться ими. Наше дело – держать границу на замке. Здесь стоит только сунуть свой нос, как сразу окажешься в таком дерьме! Были у нас случаи, в основном с рядовыми. Их мгновенно выслали в Россию и на год или два засадили за решетку. Но даже это лучше, чем попасть в руки Садыкова. В команде Арипова он самый главный головорез – начальник охраны, бывший гэбист.

– Понятно, – Костин разлил остатки вина по бокалам, – что ж, прошу прощения. Я и не представлял, в какой вонючей дыре ты исполняешь свой гражданский долг.

– Вонючее не бывает, – вздохнул Горбатов и залпом прикончил содержимое своего бокала. – Прости, конечно, но я заметил: как только на горизонте появляешься ты – жди беды.

– Как раз наоборот, я появляюсь там, где случилась беда. Она всегда приходит первой. – Костин вдруг резко переменил тему: – Кстати, хочу тебя обрадовать. Твой любимый писатель, как его, Ташковский, остановился в одной гостинице со мной. Сегодня видел его в баре. Он пытался избавиться от похмелья с помощью сырых яиц и флакона шотландского виски.

Полковник досадливо махнул рукой и склонился к Костину.

– Думаешь, у меня сейчас есть время что-то читать? Признайся, Юрка, ты ведь не в отпуске, а?

– На кой ляд тебе знать это, Вольдемар? Возможно, у меня здесь личный интерес… – Костин покосился на Анюту.

– Я бы поверил, – усмехнулся Горбатов, – но ты слишком часто вешал мне лапшу на уши. Скажи только, ты нашел здесь то, что искал?

– Знаешь, очень боюсь, что нашел…

* * *

Садыков, видно, приказал особо не церемониться и прикончить его в первом же безлюдном переулке. Но наверняка не предупредил, с кем его громилам – водителю и охраннику – придется иметь дело. Поэтому они так неосмотрительно вывели Максима из машины: возможно, боялись, чистюли, испачкать сиденья. Схватка длилась четверть минуты. Еще одна минута ушла на то, чтобы оттащить к пересохшему арыку и сбросить вниз оба трупа, один с перебитым кадыком, второй – с неестественно вывернутой шеей. А через две минуты ровно Максим Богуш вел трофейную машину по направлению к российской военной базе. Теперь он чувствовал себя более уверенно: два конфискованных ствола радовали душу и приятно оттягивали карманы.

Толчея на улицах не позволяла ехать быстро. Полуголые мальчишки, рискуя быть задавленными, перебегали дорогу прямо перед автомобилем. Конные повозки, груженные дынями и арбузами, ишаки с сидевшими верхом на них аксакалами, женщины в парандже и с непременным узлом на голове, полуразбитые грузовики, на которых восседали местные джигиты, заросшие густыми бородами по самые глаза, одетые в овечьи папахи и пестрые ватные халаты… Все это создавало немыслимые пробки. Кругом стоял невообразимый шум. Словом, обычная для Ашкена суета. Максим даже засомневался, не приснились ли ему войска, заполонившие ночью ближние к дворцу улицы и площадь.

Нет, не приснились, подумал он, объезжая внезапно вынырнувшие из боковой улицы два бронетранспортера. Они перекрыли проезд, а выскочившие из них солдаты с автоматами на изготовку принялись что-то орать и размахивать руками, заворачивая потоки людей в обратную сторону. И Максим вдруг понял, что вся масса народа двигалась в одном с ним направлении – из города…

Предприняв массу ухищрений, он все же выбрался из Ашкена и, прибавив скорости, вздохнул с облегчением.

Дорога все время ползла вверх, петляла среди нагромождения камней, изъеденных ветровой эрозией скал и редких деревьев, с трудом цеплявшихся корнями за бесплодную почву. Но Максим знал, что через пару километров она нырнет в небольшую долину. По дну ее текла река, которая ниже по течению разбегалась на множество арыков и каналов, чтобы напоить тысячи и тысячи гектаров хлопковых полей. Но тут, в горах, она была еще полноводной и не загаженной удобрениями. В советские времена вблизи реки и на ее берегах располагались санатории для передовиков сельского хозяйства и пионерские лагеря.

Сейчас этого не было и в помине, только российская военная база разместилась на невысоком плато, с которого хорошо просматривались подходы к границе и небольшой участок территории Афганистана.

Изредка по краям дороги мелькали редкие полуразвалившиеся саманные домишки с разрушенными дувалами, из-за которых торчали скрюченные шелковицы и жалкие чинары. Жители крошечных кишлаков давно уже покинули эти края, предпочитая нищенствовать в городе, чем умирать с голоду в родных местах.

За все время движения Максим не заметил ни одного живого существа, кроме большой змеи, медленно переползавшей дорогу, да нескольких крупных птиц, паривших в белесом от жары небе.

Внезапно он увидел человека, чрезвычайно худого, всем своим видом напоминавшего сухую урючину, только с редкой седоватой бородкой. Он возился возле ветхой саманной хижины с плоской крышей – выносил из нее старые одеяла, потертые ковры, алюминиевую посуду и грузил все в тележку, запряженную маленьким невозмутимым осликом.

– Вы уезжаете отсюда? – спросил его Максим на местном наречии.

Человек взглянул на Максима. Он был не так уж и стар. Но Максим знал, что внешность местных жителей – весьма обманчивая штука. На вид ему около шестидесяти, а на самом деле могло оказаться сорок.

– Что тебе надо, шурави? – с легким оттенком презрения ответил человек. – Какое тебе дело, чем я занимаюсь?

Максим молча проглотил «шурави», вытащил из кармана пачку сигарет и протянул мужчине.

Тот с удивлением посмотрел на него, но пачку взял и сунул за пазуху.

– Переезжаешь? – опять спросил Максим и закурил.

Мужчина неохотно ответил:

– Переезжаю. – Он махнул рукой в сторону гор. – Рахимов идет оттуда, шурави. Это будет сильнее землетрясения.

– Так ты боишься Рахимова или землетрясения?