Когда я стану ветром

– Одна в холодной машине. Тридцать шесть лет, не замужем, и никогда не была, и, может, не буду… Захотелось еще сильнее зажмурить глаза. Может заплакать, и стать маленькой, и чтоб кто-то пожалел… Так не пойдет. Давай с другой стороны.

– Свободная, молодая, симпатичная женщина сидит в хорошей машине.

Я глубже втянула плечи в теплый воротник, так, наверное, птенец вжимается в гнездо, чтобы спрятаться. Затихарилась. В морозном нутре автомобиля от меня остались подвижными только глаза. Я открыла их и бесстрашно начала рассматривать мир за стеклом.

Морозный вечер давно вступил в свои права. Прохожие, так же как и я, закутались в шарфы и воротники. Все торопятся по своим делам, пробегая мимо, даже не замечая одинокую женщину внутри автомобиля.

Долгожданный снег щедро сыплется с неба. В свете фонаря видно, как медленно и безмолвно падают снежинки. Я подняла глаза вверх навстречу снежинкам, оседавшим на лобовом стекле, и вспомнила картинку из детства. Если стоишь под фонарем и смотришь вверх на падающий с неба снег, то кажется, что ты летишь вверх, сквозь звезды. Красотища! Мои губы расплылись в улыбке. Сверху, как в детстве сыплются звезды-снежинки, а я и сижу в холодной машине, нахохлившись, в теплом гнезде-воротнике, смотрю на них и улыбаюсь…

…Она сидела, прислонившись к стене своего дома, смотрела на звезды и улыбалась. Их бесчисленное множество, ярких и тусклых, крохотных и крупных, белых, желтоватых и голубых. Небо казалось волшебным, усыпанным блестящими бусинами. Красиво.

Санда разглядывала небо. Она не переставала ему удивляться, восхищаться его величием и непостижимостью. Оно всегда разное, живое. Ночь наполнилась своими особенными звуками, шорохами, голосами ночных птиц и редкими криками ночных обитателей леса.

– Как это – стать Ветром? – задала сама себе вопрос девушка.

Вернувшись со скалы, остаток дня Санда ходила и молчала, бесчисленное количество раз возвращаясь к этому вопросу. Она прислушивалась к себе, силясь услышать и другие послания. Но больше ничего необычного не произошло. О том, что это был голос с небес, Санда не сомневалась. И что ей теперь с этим делать? Должна ли она что-то изменить в своей жизни?

– Может рассказать старику Вардео и попросить его растолковать? А если он разгневается, скажет, что она думает о глупостях?

Она представила черные глаза шамана. Эти глаза способны просверлить насквозь, когда он сердится. От этой мысли Санде стало страшно. В животе что-то свернулось и похолодело. Она замерла, прижавшись к стене дома, дыхание ее стало тихим и медленным.

– Нет, я не буду никому рассказывать. Она резко встала, посмотрела еще раз на звезды и направилась спать.

Но сон долго не шел к ней. Санда лежала, потихоньку ворочалась, чтобы не разбудить старика Вардео. Ей казалось, что ее сердце так громко бьется, что его слышат все в деревне, а ее мысли так громко звучат в голове, что звезды, наверное, их слышат. Лишь под утро она уснула.

Санда любила утро, и просыпалась вслед за солнцем, когда его лучи еще были робкими и нежными. Они путались среди веток деревьев, несмело пробивались сквозь утренний туман, часто опускавшийся на деревню, освещая дорогу новому дню. Это всегда происходило одинаково. На рассвете откуда-то издалека появлялся неопределенный гул, потом он рос и приближался. От неизвестности, если не знать, что это, начиналось беспокойство. Гул все ширился, становился каким-то неотвратимым, стремительным и всеобщим. А потом приходило понимание, что это ветер проснулся! Он вихрем врывался в лес, будя по пути птиц, раскачивал верхушки деревьев, и разгонял остатки сна. Все просыпалось, становилось легко и радостно! Ветер окончательно разбрасывал остатки ночного тумана, помогая солнцу занять весь мир. Просыпались птицы, звуки, запахи, люди в деревне. Просыпался весь мир!

– Вот блаженствоооо! Я и солнце, и больше никого в этом мире! Ну, еще конечно, море должно быть…

Я поправила солнечные очки, удобнее устраиваясь в солярии, теша себя грезами о море и солнце. Да, я хожу в солярий, хотя моя мама категорически против всех этих косметических ухищрений. Я отчетливо увидела ее лицо и приподнятыми нахмуренными бровями и руку, приложенную к сердцу.

– Мам, ну, почему вот даже здесь в солярии, я слышу твой голос? Неужели я никогда не освобожусь от всевидящего маминого ока? Не порти мне, пожалуйста, солнце и море!

Иногда по выходным я устраиваю себе какой-то праздник для души или тела. Сегодня очередь тела. Снег валит вторые сутки, поэтому прогулка в парке сулила превратить меня в снеговика. Да, и доехать до парка тоже проблематично, дороги превратились в снежные поля. Моя машина, рассчитанная на комфортные городские дороги, вряд ли прорвется сквозь сугробы. Даже тракторов и снегоочистителей что-то не видать, куда уж мне с моей машиной рисковать.

– Поэтому к солнцу и теплу! – решила я, направляясь к ближайшему от дома солярию.

– Эх, мама, конечно, я с удовольствием лучше растянулась бы на морском песочке где-нибудь на Бали или Мальдивах, а не в солярии. Ну, или в Сочи, на крайний случай, как в детстве.

В детстве мы с родителями несколько раз были на море. Мама любила Сочи. Ей нравился этот шумный город, пестрящий яркими красками, лицами советских знаменитостей, прикативших на отдых, пышными концертами и респектабельными отдыхающими. Я была маленькой, мне было абсолютно все равно, как называется город, и его плюсы и минусы. Меня радовало море и мороженое, которое папа покупал мне без ограничений. В то время, когда мама не видела, конечно. Она каким-то необъяснимым образом потом догадывалась, что все правила нарушены, позволены вольности, и нас с отцом ждало наказание. Да, мама моя кремень, и такой была всегда, сколько ее помню.

Санда не помнила своей матери. Ее мать покинула этот мир, едва девочка издала первый крик, наполнив свои маленькие легкие воздухом. Мать улыбнулась, услышав дочь, и замерла с блаженной улыбкой на устах. Так и ушла она в Мир Духов, измученная тяжелыми родами, но счастливая от того, что смогла подарить миру новую жизнь. Иногда Санда пыталась представить, как выглядела ее мама. Но всегда ее лицо получалось в воображении похожим на какую-нибудь женщину из деревни.

Отец девочки был отличным охотником, отважным и уважаемым. Его называли Сохе. На теле и лице Сохе виднелись шрамы, полученные в тяжелых схватках с дикими зверями. Он был немногословен и нелюдим, детвора в деревне побаивалась сурового взгляда охотника. Но, говорят, даже Сохе плакал, когда тело жены, умершей так внезапно, проглотил погребальный костер, облизываясь красными жадными языками.

Подрастая, Санда, по словам соседей, все больше становилась похожей на свою мать. Она не была красавицей, но что-то в ней было особенное. Была в ней какая-то кошачья мягкость и пластичность. Ее движения были ловкими и точными, а походка скользящей. Взгляд ее черных, как смоль глаз, приковывал к себе, затягивая в бездонную черноту. Говорят, ее мать мало говорила, только по делу, но в ее голос был красивым и мелодичным, струился, словно мед, стекающий по стволу дерева.

Тонкая янтарная нить меда струится с ложки вниз… Я, как загипнотизированная, смотрю в чашу, до краев наполненную медом. Он такой солнечный, прозрачный, излучающий волшебный аромат. Хочется протянуть руку и зачерпнуть эту янтарную массу, поднести к губам и ощутить сладость лета на губах. Мои губы расплылись в блаженной улыбке.

– Пробуйте! Мед – это полезно! Мед от всех болезней и печалей! Вам надо!

Бойкая торговка протянула мне палочку, чтобы я, наконец, вкусила ее меда и сделала покупку. Я, повинуясь ее указанию, зачерпнула палочкой сладкую массу и поднесла к губам… Липовый…

– Липовый. Чай будете дома пить с мужем, радоваться будете! Берите!

– Нет у меня мужа, не с кем чай пить, – констатировала я, облизывая палочку.

– Так был бы мед, а пчелы найдутся! На такую красотку! А вот ты возьми меда, чашку купи для мужчины в дом, и он найдется. Поверь мне, я знаю!

– Откуда ж он найдется? Хорошие давно все женаты, а плохого мне не надо. Ищи их как ветра в поле!

– Ветра искать не надо, он сам прилетит! А меда-то возьми. Хочешь липовый, хочешь гречишный, а вот еще цветочный!

Я поняла, что без меда мне не уйти. Да и тетка мне понравилась, такая душевная, простая, захотелось с ней согласиться. И чашку захотелось купить. Чтоб была. А вдруг и вправду прилетит? Вот так с ярмарки меда я плавно потекла в хозяйственный магазин за кружкой.

– Ну, а что? Придет Он, а у меня и кружка для него уже есть!

– Дурында, каких свет не видывал! – констатировала я. – На глупости повелась, чашку потащилась покупать! Вот она теперь на столе передо мной стоит. Синяя, пузатая, важная, с золотыми полосками.

Я зачерпнула липового меда и отправила ложку в рот.

– Летоооо. Ах, лето, лето звездное, будь со мной!

Я закрыла глаза и замерла в наслаждении. В это время порыв ветра распахнул форточку. От неожиданности я сильнее зажмурила глаза. Перед глазами возникла утренняя торговка:

– Возьми меда, он и прилетит!

– Сквозняк прилетел! – ответила я утренней торговке.

– Ну, ладно, милый, я поняла, что не сегодня. Приглашу тогда девочек на чай, если ты не против.

Мне стало весело. Может с ума схожу? Разговариваю сама с собой по ролям. Я достала телефон и стала вызванивать своих подруг на чаепитие. Они долго сопротивляться не стали, обещали быстро прилететь на медок. Отлично, культурная программа на вечер организована!

Мы – это я, Элиза и Света. Мы познакомились еще в институте на первом курсе юрфака, и дружим до сих пор. Мы настолько разные, что все всегда удивлялись и до сих пор удивляются- как мы можем понимать друг друга и столько лет дружить? Может это и необъяснимо со стороны, но мне кажется, что наша дружба от бога. Он нас свел, потому что иначе и быть не могло. И даже, если порой мы бывали далеко друг от друга, то ощущение, что ты не одна никогда нас не покидало.

Странно, но сегодня у Санды было ощущение, что она не одна на этой скале. Внешне все как обычно- вечер, долина, залитая золотым светом уходящего солнца, край утеса, на котором она каждый вечер провожает солнце. Но ее не покидает чувство, что за ней наблюдают. Она оглянулась. От цепкого кошачьего взгляда не укрылась бы даже малейшая деталь, говорящая о присутствии непрошеных гостей. Но никого не видно вокруг. Даже ветер, ничего не замечая, все так же игриво и нежно ласкает ее загорелое тело. Ему нет никакого дела до ее беспокойства. Он свободен, ему ничто не страшно, он рад чувствовать Санду!

Санда старалась отогнать ощущение тревоги, но это плохо получалось. Ее звериное чутье, которое вероятно досталось от отца охотника, говорило, что не время сейчас расслабляться, надо быть начеку. Она еще немного постояла, провожая взглядом красные лоскуты солнечного света, струившиеся от горизонта по долине, потом, резко развернувшись, направилась к спуску с горы. Она шла медленнее обычного, вся превратилась в зверя, который улавливает звуки и детали, попадающиеся ему на пути. Вот шуршит трава под ногами, вот ручей вдали потихоньку переливает свои хрустальные струи, вот ласточки высоко под облаками пронзительными писками пугают вечерних мух. Ничего странного не уловил ее обостренный взгляд и слух. Но она точно знала – за ней наблюдают.

Скрыться! Быстрее отсюда! Стремительно убежать в безопасное место! Метнуться быстрее молнии туда, где живут ее родные люди! Она уже было поддалась этому порыву, но что-то ее остановило. Любопытство или безрассудство заставили сдержать шаг, изобразить на лице маску спокойствия в то время, как ее сердце буквально вырывается из груди от страха.

Словно дикая черная кошка Санда продолжала грациозно ступать по тропинке. Она призвала все свое мужество, изображая безмятежность. Но как осторожная кошка, она была готова в любую секунду пуститься наутек, не разбирая дороги, путая следы, и спасая свою жизнь от преследователей. К счастью, ничего такого не произошло, и через некоторое время, когда внизу показались огни деревни, пропало ощущение чужого присутствия.

– Они остались позади, – решила Санда. Или это показалось? Так или иначе, она не намерена никому отдавать свое место на обрыве! И завтра она снова пойдет провожать солнце!

– А вот фиг тебе! – я не стала уступать наглому мужику в Форде, приклеившемуся ко мне сзади. Я его приметила еще на прошлом светофоре. Он еще там метался и суетился, без дела перестраиваясь и сигналя соседним машинам. Я иногда бываю чертовски упряма. Особенно, меня раздражают вот такие нахалы на дорогах. Я хороший водитель, езда за рулем мне доставляет наслаждение, но такие типы это наслаждение портят. В такие минуты во мне просыпается внутренний мужик, который встает на мою защиту. Он берет руль в свои руки, надвигает кепку на лоб и начинает тягаться с нахалами на дороге. Вот и сейчас, я вдавила педаль газа в пол и оставила позади этого мужика на Форде.

– Это моя дорога. И я тебя не боюсь.