Кёнигсбергские цветы

Она замолчала, и снова спряталась в этот свой кокон. Я понимала, что сегодня больше не услышу от неё ничего, потому попрощалась с ней и поспешила домой. Мне хотелось поскорее погрузиться в созерцание и аромат белых цветов, и увидеть, что было дальше. Я была к этому готова.

Глава 10

Солнце едва поднялось, озаряя своим светом улицы, аллеи и парки. Как же прекрасен этот город на рассвете. Несмотря на кучи развалин, оставшихся после бомбардировки, он таил в себе красоту и загадку, которую мне очень хотелось разгадать. Я родилась в Подмосковье, но теперь старый прусский город стал моим домом, и я полюбила его.

Вернувшись с фронта, отцу невыносимо было находиться в стенах дома, где росли его погибшие дети. Он начал пить. Предложение его боевого товарища – переехать в павший Кёнигсберг, было спасением для отца. Он словно ожил. В глубине его души война всё ещё продолжалась, и разрушение всего, принадлежащего фрицам стало новым смыслом его жизни.

Мы переехали сюда примерно через год после войны. Наша семья была в числе первых переселенцев. Отец по профессии был каменщиком, а такие люди были нужны разбитому городу в первую очередь.

Впервые я увидела Калининград (тогда ещё он был Кёнигсбергом) из окна поезда. И сначала я не могла понять, город ли это, или просто свалка красного кирпича, настолько сильно он был разгромлен. Вокруг были полуразрушенные дома и кирхи, заваленные дороги и тротуары. Были и уцелевшие здания, и они вызывали у меня удивление и восторг.

Ранее мне никогда не приходилось видеть дома из кирпича с черепичными крышами. Каждое здание было для меня произведением искусства. В диковину были и дороги выложенные брусчаткой, тротуары и деревья в самом центре города… Много – много деревьев.

От этого города у меня захватывало дух. Несмотря на страшную разруху, я видела и чувствовала его красоту и величие.

Приехав в область, мы не ожидали встретить здесь местных жителей. Была уверенность, что большая часть немцев бежали в Германию, а оставшиеся погибли во время англо – американской бомбардировки. Но это было заблуждение. В городе было полно кёнигсбержцев. После их выселения из домов, на всех жилья не хватало, и часть оставалась на улице, они умирали от голода и холода. И я считала, что так и должно быть. Это была война, а они были врагами. На месте старого нацистского Кёнигсберга должен был быть построен новый советский город. Для этого тысячи советских семей и приезжали сюда, оставляя свою родину.

Только после знакомства с Гюнтером и его семьёй, я посмотрела на всё по – другому. Не все немцы были нацистами. И даже по ту сторону баррикад были невинные люди, пострадавшие не меньше нас от проклятой войны, от бесчеловечной идеи, ставшей двигателем геноцида, унесшего жизни миллионов.

Я сидела на берегу реки Прегель, рядом с Кенигсбергским Собором, точнее рядом с тем, что от него осталось. В самом сердце старого города. У немцев этот район назывался Кнайпхоф. Я любила это место. Мне казалось, что именно здесь есть незримый портал, соединяющий между собой две эпохи – эпоху рыцарей Тевтонского ордена и Советское время. При этом словно перешагнув войну. Как – будто и не было её вовсе.

Иногда, на рассвете перед работой, я приезжала сюда на папином велосипеде. Работали мы с раннего утра, иногда до ночи. Город нужно было поднимать из руин. Что-то удавалось поднять, а что- то выстраивалось заново. И конечно мы не хотели сохранять ничего принадлежащего «им», напоминающего о «них». Потому много построек разрушалось, и строилось новое – наше.

Вот и Кёнигсбергский собор – один из многочисленных символов прусского милитаризма, был «бельмом на глазу» нового советского Калининграда.

Сегодня я задержалась здесь дольше обычного. Мне хотелось тишины и покоя, хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Целую неделю я не была у Гюнтера. После рассказа отца я никак не решалась пойти к ним. Внутри меня было смятение и тоска. Но я не переставала ни на секунду любить его, напротив, за время нашей разлуки мои чувства стали ещё сильнее. Я не знала, что делать. Мне казалось, если я пойду к нему, то предам отца, а если не пойду – просто предам саму себя.

Недалеко от меня, на берегу Прегеля, сидел загорелый парень с соломенными волосами. Он удил рыбу с папиросой во рту, периодически напевая себе что-то под нос. Для меня его не существовало.

Я сидела на камнях, обхватив колени руками, моё старое тёмно – синее платье было всё в кирпичной пыли, по щекам медленно катились слёзы, которых я даже не замечала.

– Привет, красавица, – услышала я голос за спиной.

Обернувшись, я увидела того самого рыбака, с полным ведром небольших лещей.

– Привет, – ответила я.

– Неужели всё так плохо?

– Нет, с чего вы так решили? – покраснев, сказала я ему. Мне стало неловко, что незнакомый человек стал свидетелем моих душевных терзаний.

– Ну а чего ты здесь сидишь в такую рань? Я приехал в шесть утра, а ты уже была на этом месте, – сказал он и улыбнулся. Я промолчала, не зная, что ему на это ответить.

– Миша, – выдержав небольшую паузу, представился он.

– Я Варя.

– Ну, здравствуй, Варя. Так ты, значит, от работы отлыниваешь, – сказал он и рассмеялся.

– Ага, – ответила я, и тоже рассмеялась.

Миша оказался весёлым и простым парнем двадцати четырёх лет. Он приехал из Смоленска. Война не обошла его стороной, также как нас всех. Он провёл её на фронте, дважды был ранен, потерял родителей. Но, несмотря на это, он не потерял самое главное – веру, сердечную доброту и нескончаемое желание жить.

После войны Миша всё бросил и переехал в Калининград. Да и бросать – то было не чего. Дом был разбит немецкими войсками, родных там уже не было.

По – профессии Миша был электрик, и работы в городе ему было достаточно. Он и работал почти круглые сутки. Лишь иногда позволял себе любимый отдых – рыбалку ранним утром на берегу реки. Жил он в небольшой квартирке недалеко от Кёнигсбергского собора.

– Я не знаю, что у тебя там случилось, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, – в душу лезть я не стану, но хочу тебе сказать одно: просто живи, спеши жить, девочка. Не трать свою драгоценную жизнь на тоску и печали. Война закончилась… Слышишь, война прошла. Пришло время жить, – и он расплылся в счастливой улыбке, кажется, сам получая удовольствие от своих слов.

«Пришло время жить» – мысленно повторила я. Эти слова пронеслись дрожью по моему телу, и тогда я приняла одно из самых важных и значимых решений: никогда больше не предавать себя.

Внутри меня стало спокойно и легко. Я точно знала, с кем завтра я буду встречать рассвет.

Неожиданно опустился туман, такой белый и густой. Он закрыл передо мной образ Миши, старого собора и реки… Видение оборвалось… Когда туман рассеялся, я снова была в своей квартире.

Мне очень хотелось поскорее увидеть, что же было дальше, но я тщетно пыталась вернуться. Сколько бы я не ходила вокруг роз, сколько бы не пыталась настроиться, ничего у меня не получалось, я никак не могла вернуться туда.

«Всему своё время», – вспомнились мне слова старухи. И я поняла, что нет смысла приближать события.

Оставив в покое бесполезные попытки увидеть продолжение истории Вари и Гюнтера, я вернулась в ритм своей обычной жизни, и параллельно с этим стала изучать историю своего Янтарного края. Здесь я родилась, здесь родились мои родители, а я так мало о нём знала.

Сделавшись туристом в своём родном городе, я увидела его совсем другим.

Я стала много гулять пешком, разглядывая фасады зданий, уцелевших со времён войны, а где-то отреставрированных. Много раз я была у того самого Кёнигсбергского собора, сейчас он Кафедральный собор, а рядом с ним могила Иммануила Канта. Мне постоянно хотелось приходить сюда. Именно здесь было сердце города в прямом и переносном смысле. Небольшое каменное сердечко, диаметром не больше шестнадцати сантиметров, располагалось между плитами старой брусчатки в пяти – шести шагах от могилы Канта. А на нём изображены гербы трёх прусских городов – Кнайпхофа, Лебенихта и Альдштадта. Символ объединения этих городов в один – Кёнигсберг, который после войны стал Калининградом.

Я обожала смотреть на это сердце, прикасаться к нему рукой. И я понимала, почему Варя так сильно любила бывать здесь. Тот самый портал, соединяющий две эпохи, ощущала и я.

Мой дар начал раскрываться с другой стороны. Вот здесь проезжала карета, запряжённая тройкой лошадей, в ней изящная дама поправляла шёлковые перчатки. А здесь мальчишки продавали газеты с датой: «13 august 1864». Я стала непросто видеть, а чувствовать энергетику города. Я словно пропускала её сквозь себя, становясь с ним единым целым. Тысячи тайн, что скрывали эти улицы, были разом для меня открыты. Как – будто мне был открыт доступ к самым секретным архивам нескольких веков.

И мне не было страшно. Напротив, это было невероятно. Я стала частью города, частью его истории, а он стал частью меня. И я влюбилась в него. Влюбилась так же сильно, как Варя полюбила Гюнтера. Больше я не грезила лазурным побережьем Италии. Теперь я грезила им.

Шагая по улицам, я любовалась ими, касаясь зданий, по моей коже бегали мурашки. Такое незнакомое, но такое приятное чувство переполняло меня.

В выходные дни я бродила по городу с утра до ночи. Заходила в уличные кафе, знакомилась с горожанами, приветливо улыбалась прохожим. Вся моя жизнь резко изменилась… И я понимала, что никогда уже она не будет прежней.

Глава 11

– Я думал, что ты никогда больше не придёшь, – сказал он. Его глаза смотрели на меня встревожено, а голос дрожал.

– Я всё равно бы пришла, – нерешительно произнесла я.

– Почему?

Я не знала, что ответить ему, и просто молчала. Сказать ему правду я не могла. Не была готова. Не знала, как он отреагирует. Да и вообще… Просто трусила.

– Если бы ты не пришла, я бы всё понял, Варя. Так, наверное, и должно быть, – сказал он спустя время, – Я же знаю, как сильно ты рискуешь каждый раз, приходя к нам.