Карточный дом. Психотерапевтическая помощь клиентам с пограничными расстройствами

Если с реальностью, представлениями о себе, о близком человеке и о мире в процессе формирования ребенка обращались вышеперечисленными способами, не задумываясь или не зная о последствиях, то, вырастая, он скорее всего будет плохо переносить любую смену реальности. Желание жестко держаться за свое о ней представление вполне объяснимо. Другой человек с его убеждениями, чувствами, субъективными взглядами будет даже для такого уже выросшего ребенка серьезной угрозой.

Какое же представление о себе, о близких и о мире формируется у ребенка, растущего в таких обстоятельствах? Например, такое:

Я сам не являюсь тем, кем должен быть, я прикидываюсь, кажусь, и потому живу в страхе разоблачения. Я уверен: какой-то незначительный промах – и все поймут, что я совсем не тот, за кого себя выдаю. Весь ужас в том, что я даже не смогу опереться на факт разоблачения. Если даже я перестану быть тем, за кого себя выдаю, я все равно не знаю, кто я и как мне себя вести.

Мир – это место, где все взрослее, чем я, и значительно лучше справляются с жизнью. Людям я должен еще доказать свое право находиться среди них, или же я должен уйти, покинуть мир, чтобы не отягощать его собой. Возможно, мир опасен, потому что я не умею обходиться с ним, защитить себя, поэтому с ним лучше поменьше сталкиваться. Возможно, мир только и делает, что жестко оценивает и критикует меня или, например, все время хочет меня обмануть, лишить чего-то важного.

Близкий – это тот, кто внезапно и непредсказуемо может напасть, покинуть, обесценить. Или тот, кого нельзя покинуть. Нельзя просто вырасти и уйти. С близким я связан какой-то непомерной ответственностью, мой уход грозит потерей чьего-то существования.

Чтобы удержаться, нужны какие-то простые опоры и представления. Нужно, чтобы человек научился обходиться с тем, что он такой, мир такой и его близкие – такие. Чем проще, крепче и надежнее опоры, тем лучше, спокойнее, больше шансов выжить, не разрушиться.

Опора на субъективную реальность – настолько важное для психики «пограничника» основание, что ради его сохранения, ради удержания собственных представлений о реальности, такой человек пойдет на что угодно, будет готов заплатить любую цену. Часто, к сожалению, подобная «торговля» происходит совершенно неосознанно. Существует несколько вполне популярных и эффективных способов держаться за свою реальность. Предлагаю рассмотреть наиболее часто встречающиеся в моей практике.

Слияние или отвержение

Великое блаженство и великое зло, как правило, приходят к нам из одного источника.

    П. Крусанов

Один из замечательных и, на первый взгляд, безболезненных способов убрать любую угрозу вторжения в собственные представления о реальности – убрать другого как Другого, его инаковость и своеобычность. Достигается это устранением различий, размыванием границ, созданием общего и борьбой со всем, что угрожает единству. Для того чтобы не появлялись сложные зерна сомнений, чтобы не было необходимости совершать труднейшую работу по пересмотру, реальность должна быть одной для всех.

Очень хочется повлиять на устранение различий, но мало возможностей это сделать, поскольку представления всех не проконтролируешь. Тогда единственный выход у человека с пограничными нарушениями или особенностями – создавать «крепкие», но временные парные союзы. Крепок он до тех пор, пока оба думают одинаково. Как только возникают различия во мнениях, разность впечатлений, нюансы отношения, то если они стремительно не устраняются волей и активными усилиями одного при согласии и подчинении другого, то пара может резко прекратить свое существование.

Один из традиционных вариантов.

– Ведь ты меня любишь? Скажи, любишь? (Надежда и трепет.)

Всматривается в глаза, что она там ищет? Так трогательна. Так зависима. Так беззащитна. Он глубокомысленно молчит и снисходительно кивает.

– Я все для тебя сделаю, веришь? Все! (Такая преданность в ее глазах, за ним в огонь и в воду.)

Он ощущает себя неимоверно прекрасным и сильным. Особенным, неповторимым – ведь его так любят.

– Я жить без тебя не смогу. Ты – моя жизнь. Мы всегда должны быть вместе. Всегда! (Она на грани отчаяния, и он, конечно, верит, что не захочет и не сможет ее покинуть, они никогда не расстанутся.)

Вот он уже и важный такой, от него зависит чья-то жизнь. В нем ощутимо прибавляется веса и смысла. Он нужен (хоть кому-то). Он нужен ей. Ему спокойно. Завоевывать не надо. Удерживать не надо. Сама никуда не денется. Какая у них неземная любовь!

Спустя два года…

– Ты меня любишь? Скажи, любишь?

Все тот же пытливый взгляд, но вызывает в нем только досаду. Ну что она там ищет, в его глазах?

– Люблю, люблю…

– Ты как-то неуверенно это говоришь, раздраженно. Тебе плохо? Или ты уже меня не любишь?

– Мне не плохо, просто я не в настроении сегодня. (Не знает, как уйти от темы, как перестать говорить об этом. Ну кому нужны эти вечные уверения в любви? Сколько он уже отвечал ей на этот чертов вопрос! Ему просто хочется побыть сегодня не в любовном восторге, а в том, в чем он есть – усталости и недовольстве от какого-то бессмысленного дня.)

«Он точно уже меньше меня любит. Ну что я сделала не так? У него другая? Я постарела? Почему он злится? Что сделать, чтобы он снова сказал, что любит меня?» (Паника, паника, паника…)

– Может, котлеты сегодня не удались? (Появилась надежда.)

– Да нет, нормальные котлеты… (Он уже задумался о чем-то своем, досадно, что она прерывает его размышления.)

– Ну что тогда?! Что не так?! (Слезы в голосе, сама уже на грани срыва.)

– Да все так! Что ты пристала ко мне?! (Как душното, душно, душно, ну никуда не деться, опять у нее сейчас начинается истерика и, как пить дать, на весь вечер! Ну за что мне это?! Ну почему невозможно «вырубить» женщину, когда хочется, или хотя бы выключить у нее звук?!)

Через два часа…

– Слушай, а мы в субботу к Петровым-то идем? (Он уже все забыл, переключился, вспомнил, что Петрову обещал инструмент, а это значит, еще в гараж заезжать нужно.)

Она зареванная и опухшая в это время в спальне собирает вещи.

– Ты куда собралась-то?

Оскорбленно молчит и продолжает собирать вещи.

Он подходит, пытается ее обнять.

– Уходи! Что тебе от меня нужно?

– Да чего ты взъелась-то? Что я сделал? Чего ты психуешь?

– Это я-то психую?! Это тебе все не так! Что ни сделай, все не так! Невозможно с тобой жить! Чурбан! Ни слова не дождешься, ни благодарности!

– Да какие слова тебе еще сказать? Я же сказал, что люблю! Ну что тебе еще от меня нужно?.. (И дальше, дальше… до бесконечности, еще много-много скандалов с намерением убедиться в своей важности для другого, в его готовности клясться в любви, останавливать, удерживать, пока на сто десятую ее попытку уйти к маме он не скажет: «Уходи уже! Оставь меня в покое». И этого, конечно, она ему уже никогда не простит. Она всегда подозревала, что он, как и все мужчины, предатель, изменник и ее уже разлюбил.)

У каждого в этой до оскомины типичной истории своя правда, но ее невозможно принять во внимание. У человека с пограничными нарушениями при возникновении малейшей угрозы в отношении чего-то важного для него (для женщины из этой истории – любовь и привязанность ее мужа, для мужа – свобода, пространство для себя самого) возникает сильное сужение сознания. Невозможность воспринимать реальность другого человека. Бурный аффект. Абсолютная убежденность в своей правоте. Невозможность посмотреть на факты, занять по отношению к происходящему метапозицию, позицию «сверху», максимальная вовлеченность в себя, но при этом постоянное обвинение другого. Быстрая и отчаянная мобилизация всех своих сил и способностей на отстаивание своей реальности. Потеря связи с другим и одновременное обвинение его в том же.

Слияние, желание знать о другом все – всего лишь попытки устранить непереносимую тревогу. По сути, это символический способ «истребить» близкого и одновременно оставить его себе, поскольку он жизненно необходим. Истребить его нужно, чтобы он не обладал своей волей, не проявлял своих чувств, не мог вести себя непредсказуемо, что-то себе надумать, решить и покинуть. Он должен быть полностью подконтролен. А для этого он должен стать частью меня самого. Он должен быть, как я, разделять мои ценности, мысли, убеждения. Как я говорить, чувствовать, воспринимать мир. Только тогда я смогу доверять ему, расслабиться, перестать переваривать тревогу, которую перерабатывать я не способен.

В обычной жизни такие отношения встречаются и в паре мать – ребенок. Ребенок сначала предпринимает попытки к естественной сепарации, отделению от мамы, поддержанные его возрастными кризисами (в три года «я сам», в семь лет пошел в школу, в подростковом возрасте ушел в протест, в семнадцать закончил школу и пошел в институт и так далее). Но если погранично-организованная мама не готова к изменениям, она удерживает ребенка, даже уже выросшего, в полном слиянии-подчинении вместо того, чтобы создавать с ним видоизменяющуюся в зависимости от возраста и задач развития связь. Невозможность воспринимать растущего своего ребенка как отдельного, но связанного с матерью человека часто объясняется слишком сильной родительской тревогой, страхом оказаться покинутой, не справиться и другими сильными материнскими чувствами. Потом, если такому ребенку будет все же разрешено заиметь хоть какую-то взрослую жизнь, все это весьма успешно начинает разыгрываться и в женскомужских парах.

Связь – это то, что возникает между двумя разными людьми. В идеале – это то, что создается в детско-родительской и женско-мужской паре после того, как она проживает естественный слиятельный период. Для погранично организованного человека связь – это слишком непредсказуемо и потому предельно тревожно. Поэтому, как только близкий Другой хотя бы немного отдаляется в свое внутреннее пространство, это вызывает столько тревоги и боли, что «пограничник» готов моментально изгнать его из отношений.

Либо отдельность, либо слияние. Либо черное, либо белое. Либо ты навеки мой, а я навеки твоя, либо никак. В паре слиятельная мать – ребенок часто ни о какой отдельности речь не идет. А вот во взрослой паре традиционное разыгрывание «или мы навеки вместе, поклянись» или «больше никогда не подходи ко мне» часто встречается. «Пограничникам» очень сложно избавиться от иллюзии, что какими-то способами всегда можно получить гарантии. А без гарантий нет никакой опоры, доверия, спокойствия, жизни, и потому для них невыносима ситуация, когда гарантии получить невозможно. Когда они сталкиваются с ней, они предпочитают разрывать отношения, и потому в итоге часто остаются в одиночестве.

Связь – это признание того, что ты мне важен, дорог и ценен, но я не управляю тобой всецело. Связь – это то, что очень нужно нам, но что может оказаться нестабильным, разорваться, потому что там, на другом конце нашей связи – Другой, и он может принимать свободные решения. И этот факт делает само нахождение с кем-то в связи для обычных людей – интересным, возбуждающим, всегда разным, приятно непредсказуемым, а для «пограничника» – невозможным, почти разрушающим, непереносимым.

Все потому, что у него нет никакой устойчивости и уверенности в своей способности переносить такие риски. Он в этом месте так и остался маленьким, зависимым ребенком. И потому ему нужны только гарантии. Только постоянство, гомеостаз. Любые перемены – это с трудом переносимый ужас. Ведь если другой – не повязанный со мной навсегда, а просто Другой, пусть даже хорошо сейчас ко мне расположенный, то строить с ним отношения, любить его, доверять ему без каких-то серьезных гарантий просто невозможно. О нем нужно знать все, а это станет возможным, только если он будет точно такой как я, по сути, будет мною.

Вспомним, в какой обстановке рос «пограничник», и нам станет понятно, почему он так устроен. В семье, в его первых важных близких отношениях все было не тем, чем оно было, взрослые вели себя непоследовательно, аффективно, говорилось одно, подразумевалось другое, делалось третье, ожидалось от него четвертое. Ребенок находился в постоянной угрозе потери собственного места в семье, самоуважения, психической и телесной целостности. Если ситуация в доме, реакции взрослых, все это могло за один день не раз поменяться с точностью до наоборот, то как он может быть другим? Любой новый важный близкий в его жизни, которому так трудно поверить, довериться, близкие отношения как таковые – для него страх бессознательного возврата, серьезный риск повторения того, что было.

Чтобы представить себе ужас ребенка, растущего в такой семье, вообразите себе: вы убегаете от людей, которые хотят вас убить, в последний момент вскакиваете в поезд, надежда на спасение так близка, но… поезд оказывается ненастоящим, картонным, и все разваливается у вас на глазах. Вы отстреливаетесь, но оружие оказывается игрушечным. Тогда стреляют в вас и ранят, вы лежите, истекая кровью, но вот, когда вы уже почти потеряли сознание и надежду, наконец появляются добрые люди и отвозят вас к врачам. Но оказывается, это не настоящие врачи, они те, кто продают органы, и сейчас вас разрежут и заберут все ваши внутренности, на вас уже вот-вот наложат маску для наркоза…