– Понимаю.
– Как жаль, девочки, что в жизни не все так складывается, как хочешь.
Лиза взяла Ольгу за руку.
– Но Андрей Иванович тоже очень хороший! Очень!
– Да, я знаю. Он добрый, щедрый и меня любит, но он все-таки не Илья Ильич Обломов. И этого не изменить! Увы…
– Да-да! Все так и есть. Ты права, Оля. Тушин хороший, очень хороший, но он не Марк. Не Марк!
Неожиданно Ольга Сергеевна чуть ли не вскрикнула.
– Но ты же, Вера, не собираешься сегодня ночью идти в ту беседку, куда Марк велел?
И тут Вера как-то рассеяно погладила Олю по плечу.
– Нет, Лиза, конечно, нет. Это даже представить себе невозможно! Просто все почему-то сейчас вспомнилось… И …
– Что, Вера?
– Ничего.
– Ой, девушки, если все говорят правду, то я тоже хочу с вами пооткровенничать!
– О чем, Лиза? Ты тоже кого-то любила в юности?
– Нет, конечно, нет, я всегда любила только одного своего мужа Петра Ивановича Адуева. Очень любила! И мы даже с ним были когда-то счастливы, но теперь он вечно занят. Нет, он очень хороший, очень, но вот сюда со мной все-таки не поехал, а ваши мужья поехали…
– Значит, Петр просто не смог этого сделать. Не думай об этом, Лиза. Он же объяснил, что у него неотложные дела в Петербурге.
– Да-да… Вы, конечно, правы, подружки мои, но мне сейчас так он нужен, я так хотела бы, чтобы он был рядом… Впрочем, давайте пойдем быстрее, а то мы совсем от мужчин отстали.
Неожиданно Ольга обернулась.
– Смотрите, Татьяна Марковна идет!
Вера отпустила руки подруг.
– Вы идите, а я подожду бабушку.
– Хорошо.
И она пошла той навстречу, а Лизавета Александровна взяла Ольгу Сергеевну за руку и потянула вперед.
– Пойдем, Оля, беседка совсем рядом, и я так хочу тебе ее показать! И рассказать по секрету, о чем мне случайно проговорилась Татьяна Марковна.
– О чем ты, Лиза?
– Оказывается, под новой беседкой внизу была еще одна беседка – старая деревянная, и в ней погибли три человека – муж, жена и любовник.
– Да? Три человека? Как страшно!
– И мне теперь почему-то кажется, что здесь тоже скоро может произойти что-то подобное.
– О чем ты, Лиза?
– О чем? Оля, как ты думаешь, почему мы в Петербурге никогда о таком не говорили? Почему так втроем ни разу не откровенничали?
– Не знаю.
– Да что там втроем! Я даже от себя всегда скрывала свои мысли, что любви хочу! Страсти! Давно хочу! Чтобы как в омут с обрыва! Вот как у Веры с Марком было! Или как у тебя с Ильей Ильичом! А сейчас вот открылась…
– Не знаю, Лизонька.
– Не знаешь? Тогда, Оленька, ответь мне честно, разве ты не чувствуешь, что в твоей душе теперь появилось что-то непонятное и, скажем так, недоброе?
– В моей душе? Да, ты права, Лиза! Права! Что-то такое тяжелое, страшное…
– Вот… Значит, ты тоже это чувствуешь! Да? Как и я!
– Да. И что же это?
– То, что сейчас кружится вокруг всех нас. То ли здесь природа так действует, то ли еще что, но рядом с нами появилось что-то дикое и мистическое, и оно на нас как бы действует! Какая-то животная страсть, которую все здешние обитатели не могли не почувствовать после появления Марка. Может, еще что-то… Не знаю… Но оно здесь рядом! И оно близко! Понимаешь, есть только мужчина и женщина… И больше между ними ничего нет. И вот в этом вся правда! Разум, привязанность, верность, какие-то обязательства – это одни лишь слова…
– Да-да, Лизонька, ты права, это дикая страсть… Дикая!
– Как страшно, Оля! Как страшно! И я не хочу такого! Совсем не хочу! Или все-таки хочу? Нет, пойдем, Оленька, скорее к людям.
– Пойдем! Мне так хочется побыстрей взять мужа под руку. Пойдем!
И подруги чуть ли не бегом поспешили к беседке.
А Вера подошла к Татьяне Марковне, приобняла ее и усадила на стоявшую рядом скамейку. Обе какое-то время молчали.
– Верочка! Родная моя!
– Бабушка, зачем Марк пришел? Зачем? Я думала, что все уже в прошлом.
– Верочка! Дитя мое! Но ведь ты его не любишь? Нет? Скажи мне правду!
– Нет! Нет! Нет! Я люблю только Ивана Ивановича, моего мужа. А Марка я ненавижу! Ненавижу!
– Тогда успокойся и возьми себя в руки! Он ничего тебе не сделает, а твой супруг всегда тебя защитит.
– Вот этого я и боюсь! Ведь Иван он такой… Бабушка, его не остановить, понимаешь?
– Что ты! Что ты! Но разве тебе Марка жаль?