Пари на красавицу

– Слушай, – до меня тут доходит, что нос я уже не зажимаю. И даже ароматов не чувствую. Бедные рецепторы. – Мне очень весело в мужском сортире, но давай к сути проблемы. От меня что надо?

– Я ж сказал, нужен женский взгляд со стороны. Накинь в общих чертах план действий. Что вы, бабы, обычно любите?

– Я скажу, что мы НЕ любим. Перво-наперво, мы, бабы, не любим, когда нас называют бабами. Бабы продаются в магазине для взрослых. Резиновые такие, ты наверняка с ними знаком.

– Не угадала. Предпочитаю живых. Хотя и живые порой те ещё брёвна.

С видом терпеливой мамочки, у которой чадо упорно лезет в лужу в новеньких белых ботиночках, потираю занывшие виски. Как там делается? Указательный палец соединяется с большим и "О-о-о-о-м"…

– Чисто в целях расширить кругозор, – интересуюсь я. – Ты когда-нибудь расценивал девушек не только как объект для секса?

– Само собой. Лет до четырнадцати.

– А потом?

– А потом потерял девственность и жизнь заиграла красками.

Мда. С этим клиентом мне всё понятно. Ведите другого.

– Ладно, испорченный современными нравами Ромео, – вздыхаю я грустно. – Могу для начала наметить фронт работы. Первое, что ты… – не договариваю, потому что меня без предупреждения затаскивают в одну из закрытых кабинок. Уже подумываю над тем, чтобы хорошенько цапнуть его за культяпу, оставив в компанию к первому второй слепок от зубов, но теперь и сама слышу приближающиеся шаги. Скрип. Кто-то зашёл. И не один. Гогочущая компашка. Трындец. Если они меня тут застанут с Воронцовым, потом не отмоешься от позора…

Затаиваюсь мышкой и даже не возмущаюсь, что меня вжали в стенку. Хотя не могу не заметить, места в кабинке более чем предостаточно для двоих, но да бог с ней, с лирикой. Вместо этого какое-то время разглядываю пульсирующую венку на мужской шее, от которой взгляд непроизвольно поднимается выше, нашаривая его губы.

Красивые, пухлые. Чистенькие. Я люблю свои грызть, поэтому они вечно у меня потресканные, а у Глеба идеально гладкие. Розовенькие. Как попка младенца. Что же такого особенного находят в его поцелуях девки, что потом тупеют со сверхзвуковой скоростью? В голове проскакивает шальная мыслишка: может проверить? Ну а чё, типа один раз не водолаз.

Идея держится наносекунды. Пугаюсь самого факта того, что такая дичь родилась в моём сознании и тут же её оттуда выгоняю. Чур меня, чур, чур, чур. Тьфу-тьфу-тьфу. Прости хоспади за думы дурные. Я бы ещё перекрестилась, но неудобно. Меня так прижали, что и нос не почесать.

– Давай, – шевелятся эти самые губы и до меня доходит, что я по-прежнему продолжаю на них пялиться. Но что хуже, Воронцов это прекрасно видит.

– Что давай? – стыдливо сглатываю. Разговариваем шёпотом, пока у писсуаров продолжают ржать кони, выгуливая своих жеребят.

– Поцелуй.

– Лучше плюну тебе в рот.

Встречаемся взглядом и в горле образуется ком. Его глаза потемнели, даже, кажется, затянули поволокой. Чувствую, как у меня от этого внутри покалывает и скручивает в спазме. Аккурат внизу живота… Твою мать. Только этого не хватало.

– А потом поцелуешь?

– Вот прицепился! Не хочу я тебя целовать!

– Хочешь.

Хватит на меня так смотреть!

– Свои больные фантазии оставь при себе. Я лучше знаю, чего хочу.

– Да? А чего сердечко тогда так забилось?

– Будем обсуждать моё сердечко или то, что у кого-то только что встал?

А я это та-а-ак хорошо чувствую…

– Ну, разумеется, встал, – даже бровью не повёл. Непрошибаемый пофигизм. Зато у меня зашкаливающая неловкость. – Это чистая физиология. Ты ж не уродка, чтоб не было никакой реакции.

– Не уродка – это такой синоним "красивая"?

– Если тебе от этого приятней…

Мне никак не приятней. Я просто хочу, чтобы между нами снова соблюдалась дистанция. Метра в три. Нет, лучше в четыре. В идеале все шесть. Тупизна происходящего просто поражает. За стенкой по нужде справляются, а мы тут у не особо стерильного унитаза тискаемся…

Да когда вы там закончите! Сколько можно облегчаться? Вы что, весь кофе из автомата выдули? Памперсы надевайте! Ещё и ржут. Что они там обсуждают? Из-за предательской пульсации в ушах толком не могу разобрать их трёп.

Зато превосходно чувствую, как один за другим сдают боевые посты хрупкие девичьи нервишки, ощущая постороннее горячее дыхание, рисующее след на моей щеке. Крыша тихонько отправляется в дальнее плаванье. Чух-чух паровозик, чух-чух.

Зажмуриваюсь, считая до десяти, но сбиваюсь на "три на резиночке". Начинаю отсчёт заново. Щас же, блин, не выдержу и сделаю сыкунам сюрприз, выскочив из кабинки, как стриптизёрша из тортика. А-а-а! Спасите меня, люди добрые…

Глеб

Вот её плющит. Челюсть стиснута, ноздри раздуваются, кулаки сжаты. Вся обдёргалась. Переминается с ноги на ногу, словно самой по-маленькому надо. Но, сдаётся, это такая реакция не на мочевой пузырь, а на меня. Правда непонятно: от перевозбуждения или отвращения?

Я так точно возбудился. Пускай сколько угодно считает меня озабоченным, но когда об тебя нервно трётся довольно миловидная девушка, сложно концентрироваться на чём-то другом. А тут ещё и комбо: смущённое личико, пылающие щёчки, тяжело вздымающаяся грудь.

Мальвина одевается неброско: футболки и джинсы, чаще вообще спортивки, но привлечь внимание умеет не хуже расфуфыренных кукол. Лишнее подтверждение, что не всегда есть смысл из кожи вон лезть, чтобы запомниться. Некоторым для этого и делать ничего не приходится.

Покровская во всяком случае ничего не делает, а меня так и подмывает сейчас поцеловать её. И по приколу, и потому что… да потому что хочется. Почему нет? Вероятно, мне после влепят пощёчину, но слишком уж соблазнительно она кусает губы. Нельзя ж так! Я, может, тоже хочу их покусать…

Мля. Невезуха. Затянул и проморгал вспышку. Её спасает шорох по ту сторону, скрип петель и стихшие голоса. Праша вылетает из кабинки, как чумная. Не могу сдержать смех, слишком уж забавно наблюдать за ней. Ай да я, ай да молодец. Вот что я называю: "вывести из зоны комфорта". Один – один. Будем считать, что это месть за прятки под кроватью.

– Что такое? Завелась? – каверзно интересуюсь я.

– Я тебе кто, машинка с шестерёнками, чтобы заводиться? – шикают на меня, забираясь с ногами на подоконник и открывая форточку, чтобы впустить в нужник свежий воздух.

– Куда полезла, чучундра? Сейчас навернёшься, – хочу благородно придержать её, но в ответ слышу шипение. То шикает, то шипит. Ей гадюки, часом, не родственницы, не?

– А ну лапы подобрал! Пять шагов от меня! ДЕСЯТЬ! – едва не полетев ласточкой вниз гневно взвизгивает она, спрыгивая обратно на пол. Ещё и пятится, будто я возьму и как наброшусь.

– Ух ты, как тебя зацепило-то, – вовремя уворачиваюсь и кусок мыла пролетает аккурат над моей головой, врезаясь в стену. – Перелёт, – тут же спасаюсь от пинка. А у неё хорошая растяжка! Почти достала. – А теперь недолёт. Попробуем ещё раз?

– Да пошёл ты, – вытягивая из пластикового бокса сухие салфетки, рассерженно вытирает мыльные руки Мальвина. – Вернее пошла я, пока ты меня тут не изнасиловал.

Так. Это уже досадно.

– Совсем монстра из меня не делай! Никакого принуждения. Всё исключительно по взаимному согласию. Кого хочешь спроси!

– Ой, завались.

Никто ни у кого ничего спрашивать явно не собирается. Зато собирается реально свалить. Ловлю Покровскую у выхода.