Сводные. Поиграем в кошки-мышки?

– А вам именно натурщица нужна? Натурщик не покатит? ? раздаётся звонкий беспечный голос, окатывающий меня ледяным ушатом плохого предчувствия.

Преподша и вовсе впервые замечает левого чела в мастерской.

– А вы, молодой человек, собственно, кто? ? приспустив на нос очки, деловито разглядывают его с ног до головы.

Особенно её заинтересовывают татухи и скулы. Причём последние та, не стесняясь, осматривает, взяв Крестовского за подбородок и повернув лицо так, чтобы на него упал свет потолочных ламп. Единственное освещение в аудитории, так как окна плотно занавешены. Чтобы не накидывать на натурщицу лишних теней.

Поправка: на не приехавшую натурщицу.

– Я с ней, ? коряво кивают в мою сторону, так как сложно шевелиться, если находишься в цепких руках маэстро.

– То, что с ней ? это просто прекрасно, но нас уже одна такая знакомая знакомой подвела. Повторного фиаско не хочется.

– Не сцыте, не подведу. Мужика подцеплять я вроде как не собираюсь. И на Бали не планировал. До осени так точно.

– Это не разовое мероприятие, молодой человек. Минимум пару недель придётся позировать в усиленном режиме, так как у ребят горят сроки сдачи. Три раза в неделю, по несколько часов в одной позе. Это сложно.

– Фигня. Сделаем.

– Не надо нам его! ? возмущённо восклицаю. Фигня ему, видите ли. Всё по фану. А нам потом что, опять с нуля начинать?! ? Он ненадёжный. Либо забухает, либо свалит в свой Амстердам.

– Хорошего же ты обо мне мнения. Не рассчитывай, я решил подзадержаться. Могу загранку в залог оставить, если успокоит, ? ухмыляется Крестовский, которого перестали изучать как подопытного кролика. Зато теперь ничто не мешает ему неотрывно таращиться на меня, наслаждаясь реакцией от новости.

Зашибись. Подзадержаться он решил. А я так надеялась, что к концу следующей недели его уже и след простынет.

– Загранка мне ваша не нужна, ? Алевтина Михайловна не то, чтобы в восторге, но понимает, что искать кого-то ? дело муторное и неблагодарное. Не всякий согласится. Мы Ренату-то только в марте нашли, хотя клич бросали ещё с зимы. А тут нате, возможность сама в руки плывёт. ? Будет достаточно подписанного договора. Академические часы оплачиваются, если что. За час в одежде ? семьдесят три, за час обнажёнки – девяносто восемь.

– Девяносто восемь? Это в долларах или евро?

– В рублях, конечно. Мы вам кто, олигархи?

– Рублей? Шутите? Пфф, оставьте мелочевку ребятам на кофе. Я и за бесплатно разденусь. Карина же тоже будет меня рисовать?

– Естественно.

– Тогда я в деле. Трусы снимать прямо сейчас?

Охренеть. Да он издевается!

Следующие пару недель терпеть его мало того, что дома, так ещё и здесь?! Моей спальни ему что, недостаточно? Гаденыш решил захватить ещё и мой универ?

Глава пятая. Стритрейсеры

POV КРЕСТОВСКИЙ

Облом.

Боксеры велели оставить. Сказали: там нет ничего настолько интересного, чтобы с технической точки зрения тратить на это лишнее время.

Ауч.

Вот это прозвучало реально оскорбительно, хотя с другой стороны ? оно и к лучшему. Девочки-то ладно, пускай наслаждаются, но чтоб ещё и парни палили в открытую мой член… Ну такое себе это достижение в копилку, так что норм. Мне и в трусах неплохо.

Короче: раздели меня, усадили на стул в дальней части аудитории, поставили позади завешенную белой тканью ширму, присобачили к стремянке настольную лампу, направив свет, включили таймер и велели не шевелиться.

Чего уж. Не шевелюсь.

Сижу, оседлав стул спинкой вперёд, сложив на спинке руки, и с трудом сдерживаю порыв почесать нос.

Как часто бывает: когда нельзя ? начинает зудеть буквально всё. Но терпим, раз подвязался на кипиш. Не скулить же как баба. Так что отвлекаю себя тем, что без зазрения совести таращусь на Скворцову.

Специально выбрал такой ракурс, чтоб сосредоточить фокус внимания точно на ней.

Я ? на неё, она ? на меня.

Понятно, что помимо этого меня пристально разглядывают ещё дохрена кого, но вся эта затея ведь ради чего устроена? Позлить её. Правда коварный план почти сразу даёт сбой.

Да, первые минут десять Карина не разочаровывала, покрывая меня мысленно, судя по испепеляющему взору, отборнейшим матом, но её недовольство удивительно быстро перетекло в не менее занимательную одухотворённость.

По разглаживающимся складкам на лбу буквально можно проследить всю степень затягивания в творческий процесс. И, надо сказать, это весьма залипательно.

До мурашек, которыми покрывается моя кожа от каждого брошенного ею на меня взгляда. Сосредоточенного, внимательного, плавно скользящего по моему телу и впитывающему… Каждую мелочь, каждый изгиб, каждую чёрточку.

В альтернативной реальности, в мире, где не существует тактильности, это могли бы быть просто охеренные предварительные ласки. Несмотря на наличие посторонних, момент прямо-таки сугубо интимный. Находись мы сейчас в спальне, за закрытыми дверями, отвечаю, я бы не выдержал…

Но в данных обстоятельствах приходится. Выбора нет, потому что установившуюся между нами невидимую связующую ниточку так и норовят оборвать.

Ребята частенько подходят, чтобы сделать центровку глаз, рассмотреть поближе какие-то только им важные нюансы или же просто для того, чтобы убрать волосы, закрывающие моё ухо.

Охренеть. Меня трогают, разглядывают как экспонат, обходя кругом и с холодным отстранённым безразличием изучают… Причём, не как объект сексуального влечения, даже не как человека, имеющего хоть какую-то половую принадлежность.

Просто материал, который нужно оформить. Очень странное, необычное, но прикольное ощущение. Будто я участник какого-то чудаковатого перфоманса. А суетливая, вечно недовольная всем преподша, только добавляет всей ситуации сюра: ходит от одного студента к другому, подмечает ошибки и бубнит, бубнит, бубнит.

– Данилин, ты видишь, как падает свет на фигуру? Сверху. Вот и рисуй только то, что видишь сейчас. И не выдумывай лишнего.

– Не забывайте прорисовывать тени и блики.

– В древнем Египте во время занятий мимо учеников ходил человек с бамбуковым стволом и бил по спине за кривой рисунок. И заметьте, спустя столько веков мы до сих пор восхищаемся теми работами. Улавливаете, к чему я веду?

– Вы посмотрите, какие работы висят в коридоре, и что малюете вы, бестолочи мои. Застрелиться не хочется?

– Скворцова, что за скелет? Он здоровый парень в отличной физической форме. Зачем ты делаешь из него узника Освенцима?

– Ничего не знаю. Я художник, я так вижу, ? обиженно бурчат. Кажется, кто-то не любит, когда его отчитывают.

– Видь по-другому! Подойди ближе, если зрение шалит, ? назидательно муштруют её, заставляя смущённо рдеть, от чего меня распирает на улыбку. Едва удаётся ту удержать. Шевелиться же нельзя. И мимики это тоже касается.

А тело-то тем временем начинает сдавать позиции. Задеревеневшая спина ругается, отяжелевшие свисающие кисти сводит, а по нервным окончаниям растекается покалывающее онемение.