Сводные. Поиграем в кошки-мышки?

– Ты кто? Стоматолог, чтобы совать свои грязные конечности в мой рот? ? отплёвываюсь, демонстративно вытирая рот и отталкивая его от себя. ? В следующий раз пешочком побежишь в травмпункт, швы накладывать, понял?

– Бешенная.

– Ещё и заразная. Так что подходить не советую. Хотя тебе-то что? Зараза к заразе не липнет, ? парирую, уходя и на ходу стягивая с себя борцовку.

– Ну ты и дрянь, ? слышу вслед то ли восхищенное, то ли офигевшее.

– От дряни слышу! ? не остаюсь в долгу, довольная собой.

Как же славно началось субботнее утро! Восьми не стукнуло, а уже первая кровь полилась. Клааасс. Ещё бы кроссовки в одной из бесчисленных коробок откопать и вообще будет прекрасно.

После долгих мучений кроссы, наконец, находятся. Ну всё, осталось самое сложное: загнать свою, как он там выразился? ? "разъевшуюся" жопу на пробежку.

На самом деле я правда мальца забросила себя, пока была в отношениях, так что пора приходить в форму. Отменяем меланхолию и официально обновляем статус с "планировала скатиться в лайт-версию депрессии" на "в активном поиске чего-нибудь интересненького".

Всё, требую парня на растерзание!

Только, чур, не того, что остался нянчить свой пальчик. Дайте кого-нибудь поадекватней.

Глава третья. Розовая пантера и деловое предложение

POV КРЕСТОВСКИЙ

Вот же чумичка бесстрашная! А силищи, главное, откуда столько? Отвечаю, я хруст собственной кости слышал.

Прокушенный палец нарывает и дёргает, ежеминутно напоминая о себе. И о придурковатой пигалице. Слава богу мне мозгов хватило засунуть ей в рот только его. А если бы что другое?

И вот теперь она ускакала наматывать круги по закрытой территории коттеджного посёлка, слепя розовым задом. Ещё и мамашу с собой прихватила, в компанию.

Отец уехал на очередное внеплановое совещание, а я от скуки подыхаю, бросая в потолок валявшийся на веранде теннисный мячик и продумывая план мести.

Карина же, надеюсь, понимает, что мы лишь разогреваемся?

Карина Скворцова.

Двадцать лет. Учится, вот же неожиданность, в местном художественном вузе. Решила, видимо, пойти по стопам родительницы. Катается на шестой бэхе. Уже не свежей, но в отличном состоянии. И той же вырви-глаз расцветки, что и её причёска.

Дерзкая, без комплексов, знает себе цену и может за себя постоять. Принцесса с прибабахом, которую нет нужды спасать от дракона. Это бедолагу дракона стоит спасать, иначе бедный крылатый ящер инфаркт схлопочет, ведь колючий женский язычок режет как бритва.

Но это и раззадоривает. Больным ублюдком покажусь, но, кажется, я ловлю кайф от возможности с ней вот так грызться. Будто другого адреналина в жизни не хватает.

Кстати, об этом.

Раз уж я снова в городе надо промониторить обстановку. Старые контакты-то остались, я их не удалял, но вот актуальны ли они ещё?

– Кто звонит и чего надо? ? на весь салон раздаётся недовольный, но легко узнаваемый картавый голос. Судя по всему, сонный. Дрыхнет ещё? Спросонья не продуплился или просто зазнался? Раз своих не узнаёт.

А, да. У меня ж номер давно другой.

– Борзый, живой? ? приветствую старого знакомого, выруливая к заднему двору отчего дома. Решил совместить приятное с полезным и заехать к матери: проведать, а заодно шмотки старые прихватить. Приехал же, считай, налегке. ? Надо же. Думал, ты давно ноги двинул.

– Крест, ты чё ль? Во дела. Уж по кому похоронка плачет, так это по тебе. Как исчез с переломанными костями, так два года ни слуху, ни духу.

Исчез. И, будем честны, моё отсутствие мало кто заметил. Включая Борзого. Не тот это кореш, которому вечерком звякнешь и будешь за жизнь перетирать.

Как выяснилось после той аварии, друзей у меня вообще никогда не было и нет, потому что ни одна собака в больницу не пришла проведать без пяти минут инвалида.

– Как исчез, так и вернулся. И снова в строю. Ты ещё общаешься с теми, кто организовывает ночные заезды или вышел из игры?

– Обижаешь. Я всегда в строю. Правда шмонают нас в последнее время люто.

– Вообще похрен. Маякни, как назреет что-нибудь интересное. Я на какое-то время задержусь в городе.

– Добро.

– Тогда на созвоне, ? сбрасываю вызов, отключая попутно и двигатель. Прибыли.

Родные пенаты, отчий дом, логово разведёнки ? хз как теперь называть это место. И вот вроде бы ничего внешне не изменилось, коттедж как коттедж с облагороженным двором, но стоит зайти внутрь и грудную клетку сдавливает… пустота. Или ностальгия?

Я ведь помню, как здесь было раньше. Всегда шумно, всегда много гостей. Папины званные обеды со спонсорами, мамины бабские посиделки за бриджем.

А сколько вечеринок устраивалось в школьные годы, когда предки сваливали отдыхать? Вечеринок, залитых бухлом и достойных получить премию "AVN Awards" за достижения в порно-индустрии.

Например, вон в том джакузи две подружки-нимфоманки отлично старались, доставляя удовольствие всем желающим. А в нашей бане я, наконец, трахнул одноклассницу, что не давала мне класса с седьмого.

Ох, как я за ней бегал, высунув язык. Ухаживал всеми доступными способами, будучи уверенным на тот момент, что это и есть та самая настоящая любовь.

Увы. Интерес оказался надуман и быстро сошёл на нет, когда оказалось, что кроме функции "недотроги" в той красотке не было ничего особенного.

Тупая как пробка и такая же пресная. Зато приставучая, потом еле отделался от неё. И её когтей, желавших вцепиться мне в глаза, застукав с другой.

Короче, да. Здесь было весело. Теперь же ни души. Где вся обслуга? Где садовник, где домработница? И чей чёрный мерс стоит возле гаража? У нас такого вроде не было. У водителя матери другая тачка.

– Мам, блудный сын явился, ? звеня ключами, громко оповещаю о своём прибытии, проходя вглубь дома, но получаю в ответ тишину.

Заглядываю в гостиную ? тоже пусто. Почти. Если не считать распитую бутылку шампанского и два бокала в окружении десертов на столике. Ууу, клубника в шоколаде ? попахивает чем-то интимным.

Первый этаж безмолвней кладбища. Зато на втором слышится шебуршание. А, нет. Простите. Скрип кровати и мужские стоны. Громкие мужские стоны. Перемешанные с женскими вскриками и символичными шлепками.

– Боря… О, да… Ещё…

Оу. Кажется, я невовремя.

Разворачиваюсь, собираясь уйти, чтобы не быть свиньёй и не обламывать людям лафу, но задеваю гребаную трехногую стойку с цветком, о которой и раньше вечно забывал.

Горшок летит на землю, с треском разбиваясь, и из дальней спальни, после секундной заминки, вылетает запахивающаяся в халат мать.

Взъерошенная, разрумянившаяся и со стыдливым лицом подростка, застуканного за теребоньканьем. О последнем знаю не понаслышке. Чудесные годы самопознания своего тела никого не обходят стороной.