Кикимора болотная

– Ах вот вы как! – возмутился Ленни.

– Так! А вы чего ждали?! – огрызнулась Тася. Она отчетливо понимала, что хоть и виновата, но Ленни ни в коем случае нельзя показывать свою от него зависимость.

– Я ждал, что у вас совесть проснется.

– Это отчего же? Я сама переживаю, что заказчику нахамила! Так что она у меня не спит ни минуты. Совесть моя.

– Заказчик? При чем тут заказчик! Подумаешь, нахамила! Он от нас никуда не денется, заказчик этот!

– Что-то я не поняла! – удивилась Тася, в точности как давеча это сделал заказчик в черных очках.

– Я вам про веселье ваше неприличное! Вы ж постоянно всем своим видом демонстрируете, что не уважаете меня ни хрена! То спите на совещаниях, то хихикаете. Надоело мне ваше хихиканье наглое.

– Ленни! Вот вы о чем! Ну, простите меня. Я не хотела, анекдот вспомнила, пока Светин нудел. Вы же знаете, когда он нудит, сил никаких нет слушать. И не только у меня, заказчик, кстати, тоже, по-моему, еле выдержал, хорошо не побил никого. Он вроде мужчина решительный. – Тасе стало смешно. Здравствуйте, приехали! Она-то переживала, а оказывается, Ленни за свое самолюбие волнуется.

– И не называйте меня Ленни!

– Хорошо, Леонид Александрович. – Тася сделала книксен.

– Тася, прекратите паясничать, идите работайте.

– Так вы не будете на меня кляузу в Москву писать? – Тася просительно изогнулась.

– Кыш отсюда, кому сказал! – Ленни со смехом замахнулся на Тасю своим ежедневником.

Тася прекрасно знала, что долго злиться на нее он не может. Наверное, где-то в глубине души Ленни все-таки был добрым человеком. Но уж больно глубоко!

– Иду, иду. – Тася, пятясь, приседая и кланяясь, вышла из кабинета. Ну и денек сегодня!

Вечером, когда она вышла с работы, на парковке оставались только три машины. Роскошная казенная БМВ Кислицкого и маленький красный автомобильчик, припертый Тасиным япончиком. Орешкин уехал, и красная машинка давно бы могла покинуть парковку. Однако осталась.

«Ни фига себе! – подумала Тася. – Неужели Эмма права, и у Ленни роман с финансовой гадюкой? Интересно, где они свои шуры-муры крутят, в комнате отдыха Кислицкого или в переговорной? Хотя там везде камеры стоят. Тьфу ты, господи!»

Снега не было, и с ясного неба на Тасю с доброй улыбкой смотрела абсолютно круглая луна. Тася помахала луне рукой и поехала домой. Как хорошо, что завтра суббота.

ВЕРА И ЕЕ СЕЛЬДЕРЕЙ

– Не, Тась, ты только глянь, как вышивает! У-у-у, морда наглая, глазом, глазом смотри, как зыркает! – Вера сидела на диване, положив ноги на журнальный столик. По телевизору показывали рекламу конфет. Там по заснеженному лесу вышагивал мужик, одетый барином, рядом с ним бежали красивые борзые.

– Это он, Вера, на охоту вышел. Видишь, собаки охотничьи. Только лошади у него нет, на лошадь, видать, денег не хватило. – На самом деле Тасе мужик из рекламы очень даже нравился, вот только взгляд у него действительно был несколько порочный. Нагловатый, знающий, что почем.

– Ага, на Снегурочку охотится. Ну дурища! Нет, правда, дурища! Ну чему реклама всех этих дур учит? Вот скажи, чему она твою Дуську научить может? – продолжала возмущаться Вера.

Хорошенькая молоденькая девушка на огромном экране телевизора кокетливо строила глазки старому ловеласу с борзыми собаками.

– Ты, Верка, как все буржуйки, настоящая тупица! – вклинилась в разговор Лена Штукина. – Реклама для обучения не предназначена, она для увеличения объема продаж делается!

Штукина потянулась к сигаретам, однако Вера стукнула ее по руке:

– Раз я такая тупая, то кури свои, нечего к моим, буржуйским, на нетрудовые доходы закупленным, руки тянуть.

Штукина обиженно принялась шурудить в своей сумке.

– Лена, ты не права. Эта реклама на показанном в ней примере учит девушек тому, что если они не будут хорошо учиться, то им достанутся только такие старые женатые пердуны, как этот, – пояснила присутствующим Тася.

Вера заржала.

– Все правильно, ведь молодые пердуны в большинстве своем все-таки еще не женатые и любят девушек образованных! – Лена Штукина наконец выудила у себя из сумки сигарету и с блаженной улыбкой затянулась.

С Леной Тася училась в школе и дружила с самого первого класса, потом, поступив в институт, она подружилась с Верой, познакомила с ней Лену, и девочки стали дружить все вместе. Периодически они промеж собой поругивались и тогда дружили двое против кого-нибудь одного. Потом, правда, обязательно мирились. Наверное, поэтому их дружба выдержала уже не один десяток лет. Даже Тасиного Зайцева их дружба пережила. Правда, при нем эта дружба как-то ушла в подполье и представляла собой тоненькую ниточку. Но Тася всегда знала, что на конце этой ниточки ее непременно ждет сочувствие и помощь. Стоит только слегка подергать. А уж когда Тася избавилась от Зайцева, ниточка эта и вовсе превратилась в толстый канат. В последнее время, видимо, возраст дал о себе знать, и подруги уже совершенно не ссорились, а просто подтрунивали друг над другом.

Лена на момент их общего знакомства была никакая не Штукина, а носила девичью фамилию Шерман и мечтала работать на телевидении. Для этого она даже после окончания своего филологического уехала на некоторое время в Москву. Из Москвы Лена вернулась сильно расстроенной, разведенной и с фамилией Штукина. О московском замужестве и его обстоятельствах она предпочитала помалкивать. По возвращении судьба закинула ее в детскую комнату милиции, из которой Штукина, имея недюжинные умственные способности, и выросла до майора отдела по борьбе с экономическими преступлениями. В процессе этого карьерного роста она еще раз сходила замуж за какого-то криминального авторитета, правда, фамилию уже менять не стала.

– С чем боролась, на то и напоролась! – говорила Штукина об этом периоде своей жизни.

Авторитет по итогам своей деятельности сбежал из страны куда-то то ли на Кипр, то ли в Израиль, оставив Лене несмываемое пятно на ее репутации в органах и очаровательного сына Валерку. С тех пор Штукина понимала, что звание полковника ей ни за что не светит и максимум, на что она может рассчитывать за свои заслуги перед отечеством и по выслуге лет, – подполковничьи погоны. Может быть, от этого при слове «полковник» со Штукиной делалось головокружение и полный снос башни. Глаза ее становились размером с серебряные монеты республики Малави, загорались волшебным светом, руки растопыривались, и Лена готова была следовать за любым нарисовавшимся около нее полковником на край света. Однако, а может быть, и к счастью, контингент полковников в большом городе Санкт-Петербурге был несколько ограничен. Кроме того, все они при ближайшем рассмотрении оказывались весьма и весьма женатыми. На нижестоящих по званию Штукина внимания не обращала, поэтому все свое время со страстью отдавала борьбе с экономическими преступлениями. Валерик же, как и Тася в детские годы, находился под присмотром бабушки и дедушки. В связи с этим Лена напоминала Тасе ее непутевую мамашу, однако на все укоризненные замечания она отвечала:

– Шерманы ребенка плохому не научат!

Иногда подруги с большим трудом все же отрывали Штукину от ее борьбы, захватов, дежурств и усилений и даже заставляли брать с собой Валерика. Обычно, как и в эту субботу, встречались на «дачке» у Веры и ее Сельдерея.

Сельдереем в свое время прозвали Вериного мужа. Вера выскочила замуж раньше всех, еще на втором курсе. Именно тогда Тася прочитала в какой-то книжке, что сельдерей очень влияет на мужскую потенцию, увеличивая ее в разы, и решила поделиться с подругами этой замечательной и полезной информацией. Вера сразу почему-то решила, что ее муж со своей потенцией и есть сам по себе настоящий сельдерей. Кличка прижилась, и Верин супруг ничего против нее не имел. Прозвище-то, можно сказать, для мужчины очень даже лестное. Честно сказать, Тася, хоть убей, теперь уже и не помнила, как Сельдерея зовут на самом деле. Ну не спрашивать же у Веры? Да, собственно, а на фига? Сельдерей и Сельдерей.

«Дачкой» Вера называла их с Сельдереем загородный дом. В разгаре перестройки Сельдерей выкупил у разорившейся фабрики пионерский лагерь площадью два с лишним гектара и на месте тамошней столовки учинил самый настоящий распрекрасный замок. С башенками и прочими прибамбасами. Кто хоть раз видел эмблему киностудии Уолта Диснея, может себе представить, как выглядела Верина «дачка». Замок вызывал у Таси умиление. Однако она со своим умилением и критическими замечаниями помалкивала, потому что очень уважала Сельдерея и Веру, которые за собственные деньги взяли и воплотили детскую сказочную мечту. Штукина, конечно, от критических замечаний не удержалась, заметив, что компетентные органы, глядя на эти хоромины, будут доподлинно знать, с кого еще можно кой-чего стрясти. С этим согласились все, даже Сельдерей. Потом, правда, замок оброс соседями, которые тоже старались, кто во что горазд, продемонстрировать окружающим, а в том числе и компетентным органам, свое благополучие. Так что теперь уже Верина «дачка» попросту затерялась среди окружающих ее дворцов, особняков, замков, теремов и прочих шато и шале.

Дуське очень нравилась Верина «дачка», особенно бассейн с высокими венецианскими окнами. Бассейн был большой, и в него можно было прыгать с разбега «бомбочкой». Несмотря на свои пятнадцать лет и грудь практически третьего размера, Дуська больше всего на свете любила прыгать этой самой «бомбочкой».

У Веры на «дачке» вся их компания обычно собиралась зимой. Летом же Тася с Дуськой жили на дедушкиной даче и принимали гостей у себя. Там, правда, бассейна не было, но присутствовало озеро, в которое тоже можно было сигать этой самой «бомбочкой» и где Тасин дедушка оборудовал собственный пляж и лодочный причал. Сельдерей привозил на озеро водный мотоцикл, и они гоняли на нем все по очереди.

В эту субботу на Вериной «дачке» было особенно хорошо. И сам дом, и лес вокруг напоминали иллюстрацию зимней сказки. Казалось, что вот-вот в этот самый момент из-за деревьев выйдет волшебный олень и спросит, не надо ли куда отвезти девочку Герду.

Дуська материнские восторги по поводу сказочной зимней природы не разделяла и прогулке на свежем воздухе предпочла прыжки «бомбочкой». Валерик радостно составил ей компанию. Тася, Вера и майор Штукина, спровадив детей в бассейн, немного прогулялись, даже снежную бабу-майора вылепили с кобурой и погонами, а потом устроились в огромной гостиной напротив телевизора и пили замечательное красное сухое вино. Из погребов, как говорила Вера. На «дачке» был специальный винный погреб, где поддерживалась определенная температура и влажность.

– Ох уж эти старые пердуны! О чем они толь ко думают? Она ж его раза в три моложе. Педофилия в чистом виде. Самая настоящая, – продолжала возмущаться Вера, следя за происходящим на экране.

Тася помалкивала. Дело в том, что как-то, выгуливая очередного представителя заказчика в модном ресторане, Тася встретила там Сельдерея, который недвусмысленно обжимался с какой-то молоденькой девицей. Сельдерей, увидев Тасю, конечно, испугался и жалостно так на нее посмотрел. Тася сразу вспомнила, как он приволок им с Дуськой новый телевизор, взамен того, который упер у них Зайцев.

– Ребенку без телевизора никак нельзя, – сказал тогда Сельдерей, устанавливая им новый огромный плазменный экран. – Мы с Верой решили вам подарок сделать, в честь развода. И не вздумай отказываться!

Тася понимала, что подарок решила сделать, разумеется, Вера, но деньги-то она тратила Сельдереевы. Опять же сам приволок и установил. А кроме того, неизвестно, правильно ли будет лезть к Вере с информацией о том, с кем она видела Сельдерея. Вон сколько по этому поводу разных книжек написано да фильмов снято, и никто все равно толком не понимает, что нужно делать, если ты поймала мужа подруги на измене. А вдруг это еще и не измена вовсе? Тася не только ничего не сказала Вере, но даже ни на минутку, ни на долю секунды не проболталась об увиденном Лене Штукиной. Штукиной только скажи. Моментально расследование проведет и всех на чистую воду выведет. И пока Тася не уверена, кому от этого расследования сделается лучше, она будет молчать, как партизан.

Тася тогда в ресторане просто показала Сельдерею кулак и теперь постоянно мучилась угрызениями совести.

– Я, девочки, когда рубашки ему наглаживаю, всегда думаю, что ежели он в этой рубашке мне изменяет, то все – вешалка! Это же предательство самое настоящее. Понимаете, рубашки и еда – вещи очень личные. Я к ним душу свою прикладываю. Иначе нельзя. И он сейчас такой, какой есть, холеный и красивый, благодаря этой вот части моей души. Но ведь, заметьте, именно ухоженные и холеные дядьки девкам пустоголовым обычно и нравятся. Вы ж видали небось мужика заброшенного? Глаза в разные стороны, худющий да обшарпанный. Кто на такого позарится? Кому он нужен? Вот, допустим, если б я Сельдерея своего магазинными пельменями, полуфабрикатами разными кормила да рубашки домработнице гладить доверяла, то тогда другое дело – пожалуйста, ходи хоть направо, хоть налево. Только кому ты нужен будешь? Так что, пока я ему паровые котлетки делаю, ни-ни. Все хозяйство ему пообрываю, нечем сельдереять будет. – Вера воинственно махнула рукой, демонстрируя, как она будет обрывать Сельдерею хозяйство.

– Так, может, прямо с сегодняшнего дня и начнешь? – поинтересовалась Штукина.

– Чего? – не поняла Вера.