Святой Иерусалим

Каким я ожидала увидеть Тебя – Храм Гроба моего Господа – каким бы мог быть главный храм всех христиан? Великое место добровольной смерти Бога, точка Его главной жертвы своему созданию. Такой храм могли бы построить огромным, богатым, наполненным возвышенными произведениями лучших художников и скульпторов, сияющим замысловатыми позолоченными орнаментами, утверждающим своё величие дорогим разноцветным мрамором. Но такой храм есть, это собор Святого Петра в Риме, он совершенен, роскошен, лучшее, что создано великой европейской культурой, украшает это грандиозное здание на главной площади в Ватикане. В нём всё прекрасно, человек будто говорит – это мой дар Тебе Господи, я отрабатываю Твои таланты, я творец, и всё лучшее, что создано мною, – дарю Тебе.

Или главный храм христиан можно покрыть чистым золотом и драгоценными камнями, чтобы он сиянием покорял сердца, и каждому стало понятно, что для Бога человеку ничего не жаль. Люди готовы принести в дар Создателю все драгоценности и сокровища мира. Такой храм был – Святая София в Константинополе. Сейчас в ней, разграбленной, осталось всего несколько стен, покрытых золотыми мозаиками, но и они позволяют понять, какое это было богатство, когда огромное здание вместе с куполом внутри сплошь горело солнечным золотом с вкраплениями россыпей драгоценных камней.

Нет, в Храме Гроба Господня не оказалось венцов творчества человека, которые, при всей важности и одухотворенности, всего лишь бледная тень идеала, не было и богатств, которые не более чем мера денежная, придуманная самим человеком для оценки стоимости материального мира.

В Иерусалимском храме всех христиан каждая деталь оказалась проста и незатейлива. Будто детство человечества проступило в церквях и часовнях вокруг Гроба Иисуса и Голгофы. В этом месте должно быть лучше всего детям, которые постоянно спрашивают обо всем у родных и учителей: «Почему?». Дети верят ответам взрослых, всем чудесам мира, фантастическим сказкам. Они долго не догадываются о том, что люди бывают недобрыми. Зло для них никогда не может победить добро, да и существует для того, чтобы лучшие из людей в борьбе с ним казались ещё прекрасней и могущественней. Детям еще не нужны лучшие скульптуры и картины для осознания красоты мира, они видят её во всём, способны потерять самый дорогой алмаз, не отличив его от стекляшки. Что им радости обладания и богатства, когда их любят просто так. Под куполом Храма Гроба Господня собрались дети-христиане из разных конфессий, но одного Евангелия, в единственном в мире их общем храме. Увы, больше нигде в мире христиане не молятся под одной крышей. Только здесь они на время забывают свои ненужные взрослые дела и споры, объединившись перед величием Божьей Жертвы отданной за них всех.

Напротив двери внутри храма – величайшая святыня – Камень Помазания. Над ним в ряд лампады от всех церквей, присутствующих под общим куполом. Входишь и сразу останавливаешься перед этим Камнем, на нем омыли тело Иисуса перед погребением, смывали запекшуюся кровь, очищали раны. Горько плакали. О эти великие женщины, которые не разбежались, как апостолы, не дрогнули, выдержали, отстояли самую тяжелую службу – у креста, разделив со Спасителем Его боль. Наверное, Ему совсем было бы невыносимо страдать одному, оставленному всеми. И на этом Камне, надрывая сердца, они до конца выполнили свой долг – подготовили Его Тело к погребению. Как страдала здесь Богородица, вмиг потерявшая Бога и единственного сына. С благодарностью вспоминается и тайный ученик Иисуса, в гробе которого Его похоронили, как рисковал он, какие кары пали бы на его голову, узнай фарисеи об его участии в похоронах. На стене над камнем фреска с изображением Помазания. Вокруг Камня постоянно на коленях стоят люди. Над ними неусыпно горят лампадки.

Несколько раз в день у Камня Помазания службы. В остальное время люди раскладывают на камне вещи, которые станут тут святынями. Кто-то скромно кладёт носовой платочек или головной платок, другие приносят целые сумки вещей, десятки платков, свечей, иконок, чёток и даже еду. А почему нет, у каждого свои молитвы в этом месте, свои заботы. Когда людей в храме немного, и на камень долго ничего не кладут, на нём густо выступает миро, оно благоухает запахом невероятных цветов. Миро собирается много, оно заливает щели и ложбинки этого шероховатого розового камня, почти правильной геометрической формы, где-то полтора метра на три. Проведешь по нему рукой, она легко скользит по маслянистой жидкости, летит, чудо – камень плачет неземной слезой миро. Мой впитавший эту благодать платок несколько месяцев сохранял чудный запах.

Совсем рядом слева от Камня две крутые узкие мраморные лестницы возносятся на Голгофу, по одной люди поднимаются вверх, по другой спускаются. Обыденная дорога из потёртых двух десятков достаточно измазанных мокрыми башмаками ступеней – и человек оказывается в горестном месте, на границе Нового завета, соединяющего его с Богом. Плохая погода сделала своё дело, на Голгофе только один человек – строгий греческий монах – читает про себя духовную книгу, отвлекшись на секунду, чтобы дать нам свечи, он снова погружается в чтение.

Небольшое пространство, крест с нарисованным телом распятого Иисуса среди сплошной позолоты украшений на иконах, яркие красочные дорогие лампады, и под всем этим – внизу, куда можно приползти только на коленях, круглое отверстие в скале, в которое был вставлен Его Крест. Ещё несколько мокрых от непогоды паломников следом за нашей семьёй благоговейно опускаются на колени, чтобы прикоснуться к месту водружения Креста.

Господи, почему же так тяжело? Стою на Твоей Голгофе и испытываю страшный стыд. Прости, у памяти Твоих Страданий остро чувствую себя животным человеком, бесконечно несовершенным. Какой-то мудрый человек вынес ящик-подсвечник о здравии прочь в сторону от сияющего алтаря распятия на Голгофе, в темноту, в проход. У Распятия только свечи об упокоении, молитва о тех, кто уже готов к суду. Что мы, живые, можем просить у Тебя в этом святейшем месте? Когда голову тяжело поднять от стыда. Помилуй, Господи, помилуй. Ты бесконечно добр, вот и апостола Петра простил, когда тот отказался от Тебя. Страшно подумать, сколько раз, сама того не ведая, за прошедшую жизнь я отказывалась от Тебя своими поступками. Я часть того самого человечества, что ходит веками по этому городу и по всей Земле и кричит – «Распни Его», – что сейчас продолжает страшно воевать и лютовать на Земле. Этот первородный грех, он на мне, на всех моих родных. Его не замолить, это, как по Твоим словам из Евангелия, возможно исправить только Богу. Прости за всё несовершенство, я поставлю пахучие свечи в тёмном коридорчике слева от Голгофы и поплачу от стыда, горя, вдохновения, радости от предвкушения Твоего Воскресения, немного позавидую монаху, что вечность читает здесь свою духовную книгу. И решу для очищения приходить сюда каждый день, пока буду в Иерусалиме.

К закрытию, когда храм совсем опустел, приехавшие на автобусах паломники поспешили разъехаться, боясь плохой погоды, ушли в дождь группы пеших туристов, кутаясь в куртки и прикрываясь зонтами. За полчаса до закрытия храма на лавке у ворот появился пожилой ключник-араб, который каждый день следит здесь за порядком. Из года в год он по утрам открывает двери храма, а вечером их закрывает, как до него делали многие поколения его предков. Именно этой семье когда-то вручили ключ от Храма Гроба Господня, вот теперь века он переходит от отца к сыну. Уставший вечером ключник сидел тихо, думая о чём-то своём, покорно ожидая ухода паломников.

У Камня Помазания никого не осталось, напротив него за открытым проемом ворот лил дождь, порывами ветра заносивший брызги под крышу храма. Высокие своды над Камнем, вход в греческий православный храм и лестницы, ведущие на Голгофу, были освещены плохо, блики от ряда тусклых маленьких фитильков лампад лишь немного освещали пространство, делая его загадочным. На Камне вновь собралось миро, он блестел, как отполированный, как зеркальный, а его розовый цвет в полутьме стал казаться кирпичным. Совсем рядом за порогом шел дождь, холодный, со снегом, и так было понятно, что за воротами начинался обычный взрослый, жестокий мир. И уходить не хотелось, и так хорошо думалось о важном, о главном. И стоять у Камня на коленях стало уютно, и зачерпнутое пальцем льющееся из него миро осталось нарисованным крестиком на лбу. И хотелось сказать старому арабу, многозначительно погремевшему ключами: «Не выгоняй нас, дорогой, оставь нас на этом островке, напрямую связанным с лучшим горним Иерусалимом. Откуда на этот священный Камень стекает священное миро».

3. Старый город

Ночью была гроза, то самое ненастье над Иерусалимом, которое так ярко представлял себе писатель Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». Наверное, он почувствовал, что над этим городом, собиравшим над собой веками молитвы и проклятия, иногда материализовавшись из невидимого духовного противостояния, бушует настоящая буря. Всю ночь, мешая спать, ветер выл в висящие на тонких креплениях вдоль старых домов трубы, терзал деревья, обрывая редкие уставшие за ползимы листья и самые слабые ветви, бросал в окна всем, что удавалось ему добыть, оторвать силой своих порывов. Утром дорога в Старый город напоминала осмотр перечня потерь после сражения: кучи обломанных веток на земле; несобранные перезрелые мелкие маслины, невостребованный городской урожай, чёрным слоем лежали никому не нужные, растоптанные прохожими; из урн беспомощно торчали поломанные зонтики людей, отправившихся на работу ещё до окончания грозной бури. Они не смогли спасти своих хозяев от шквала, и теперь их ручки стыдливо и печально торчали из каменных урн как мусор. Погибших зонтиков было столько, что они местами лежали брошенные и вдоль тротуаров, напоминая, как беспомощны слабые приспособления людей в противостоянии со стихией.

Дорога в Старый город к ближайшим к нашему отелю Яффским воротам проходила вдоль высокой стены, сложенной из огромных бежевых каменных блоков. Она опоясывает тот самый древний город, что существует здесь тысячелетия. Эту охватывающую старый город крепостную стену с мощными воротами по всем сторонам подарил городу один из султанов Османской империи.

Мы шли вдоль стены по каменной дороге, на которой изредка встречались деревья, в основном, пальмы. Вдали у подножья стены открывалась панорама кварталов со столетней историей, впрочем, в любом другом селении мира и они были бы стариной, а здесь такими уже не казались. Небо чёрными тучами готовилось снова разрядиться дождём. Нам встретился раввин, который, укрывшись покрывалом, сжав в руках крохотную книжицу, что-то быстро читал-шептал, не обращая внимания на окружающий мир. За ним пробежали весело болтавшие между собой мальчишки с развевающимися на ветру пейсами, одетые в одинаковые чёрные сюртучки.

Однако ночная буря и в правду была грозной: мы остановились у разорванного молнией дерева, у оставшегося от него обгорелого пенька, остальной столб валялся невдалеке, зелёная кудрявая крона отлетела ещё дальше, под соседнюю пальму. Погибшего обугленного дерева было жаль, хорошо ещё, что ночью здесь не было людей. От осознания силы, бушевавшей здесь недавно, становилось не по себе. Будто молния, убившая древо, была родственницей тем, что гремели у горы, на которой Моисей получал скрижали. Может быть, вокруг этого Божьего города всегда на самом высоком нерве выясняют отношения природные силы и вовлечённые в борьбу высших сил люди.

Ненадолго погода разжала хватку ненастья: из разрывов быстро несущихся по небу облаков высунулось солнце, и хотя теплее от этого не стало, как осветитель в театре, лучи высветили стену, огромные ворота, укутанных в большие шарфы арабов, торгующих у входа в Старый город горячими лепёшками и отварной кукурузой из огромных кастрюль, поставленных на тачки. Рядом на столах были навалены горки апельсинов и гранат, из них по желанию покупателей продавцы тут же с помощью специальных приспособлений выдавливали сок. Во влажной бежевой стене и в таких же камнях дороги у неё отразился свет – поверхности казались изысканными, блестящими, засияли, понятно стало, почему Иерусалим называют «золотым городом». Но облака не рассеивались, они летали по небу с огромной скоростью, казалось, ещё немного – и солнце вынуждено будет перед ними отступить. Самое время было переступить порог огромных Яффских ворот и вступить на территорию сердца Иерусалима – в место, которое хранит его историю, – в Старый город.

Внутри широкая дорога от ворот, изогнувшись, разветвлялась на несколько узких улочек, покрытых вездесущим светлым камнем. Перед ними могла бы быть площадь, но вместо неё поднимались вверх стены светло-бежевой цитадели – Башни Давида. Крепость эту построили крестоносцы, вернее на этом месте построили, потом она развалилась, реставрировали её недавно. Так что она напрямую не имеет отношения к царю Давиду, хотя есть легенда, что именно здесь был его дворец. На крыше-смотровой площадке, куда мы поднялись, бушевал шквальный ветер, пытавшийся сбить нас с ног, и это ему практически удалось. Увёртываясь от него, став на колени, мы рассматривали раскинувшийся внизу Вечный город. Вот они – два купола с крестами, в серой черепице, святая святых – Храм Гроба Господня. Под этими куполами Голгофа и Гроб, в котором произошло чудо из чудес – Иисус Воскрес! Случилось удивительное искупление, вспоминаемое нами каждую Пасху, когда во всех христианских храмах Земли люди восклицают: Воистину Воскрес! Это происходит в ответ на событие, сбывшееся под этим серым куполом, ставшим праотцом куполов каждой церквушки и в моей родной России. Теперь каждый раз, когда перекрещусь на луковички наших храмов, небольшие деревянные или богато украшенные золотом, во мне сладко всплывёт память о куполе над Гробом Иисуса, наши церкви станут для меня родными именно ему – главной святыне каждого христианина.