Вскормленные гневом

– Я ненавижу тебя, шлюха. Это ты во всем виновата. – шипел Петрушин все сильнее прижимая Ларису к решетке.

Женщина стала отбиваться, но кричать не могла. У нее на руке был широкий металлический браслет. Лариса стала со всей силы стучать браслетом по решетке, на шум тут же прибежал охранник и оттащил женщину от мучителя.

– Ненавижу тебя, сука! Ненавижу! Всех вас ненавижу! – словно безумный орал Петрушин и бился о железное ограждение. Спустя некоторое время он успокоился, сел в углу на пол и замолчал.

С этого момента Петрушин больше не произнес ни слова. Он больше не помогал следствию, не проявлял инициативу. Следствие, в свою очередь, тоже оставило его в покое.

Глава 24

Судебное заседание проходило в закрытом режиме. Толпа на улице не успокаивалась с самого утра. Люди требовали выдать им маньяка, любой из них готов был линчевать убийцу. Напряжение было колоссальным. Многие были с плакатами. Среди зевак и посторонних неравнодушных были родственники убитых девушек, их друзья, знакомые. Каждый хотел заглянуть в глаза безумному маньяку с красным беретом. Петрушин находился в здании суда под стражей. Но с улицы он слышал голоса людей, плач матерей убитых им девушек. В зале суда тоже были близкие родственники убитых. Но Петрушин не смотрел на них, он не мог поднять глаза. Ему казалось, что сидевшие люди испепелят его взглядом, если он хоть на мгновение посмотрит в их сторону. Несмотря на весь ужас происходящего, Петрушин не чувствовал за собой вины. Он просто ждал решения суда. Василий Петрушин играл по своим правилам, но они не совпадали с правилами остального мира. То, что для него стало обыденностью в обществе считается недопустимым. По его мнению большинство не понимало его образа жизни, потому что им были навязаны чужие идеалы. Возможно, он просто хотел выдать себя за душевно больного, но, несмотря на имеющийся диагноз, Петрушина признали вменяемым и судили по всей строгости закона.

В качестве свидетеля был вызван дед Иван. Он смотрел в то место, где сидел его внук глазами полными ужаса и отчаяния. Он до последнего не верил, что его единственный внук был способен на подобные преступления. За время следствия дед Петрушина постарел лет на десять. Его самочувствие становилось все хуже, врачи прогнозировали смертельное заболевание. Тамара Марковна, бабушка подсудимого, на суд явиться не пожелала. Она прилюдно отреклась от внука, ей это ничего не стоило. Следователь Пронин тогда подумал, что отреклась она от него гораздо раньше, когда Петрушин был еще ребенком.

Заседание проходило тяжело. Родственники жертв не могли сдерживать эмоции и часто приходилось прерывать слушание и вызывать врача. Скорая дежурила все время на улице. Петрушин не отказывался от своих показаний. Он написал чистосердечное признание. Он не пытался сорвать процесс. Отвечал только когда это было необходимо. Вел себя Петрушин скромно, молча выслушивал все обвинения в свой адрес. Когда родственники выкрикивали оскорбления, Петрушин не пытался возразить или что-либо ответить оскорблявшему. Он просто ждал конца заседания. Петрушин догадывался, какой вердикт вынесет суд. Как себя вести он еще не придумал. Хотел ли он, чтобы решение суда было именно таким, пока было неясно.

Пришло время вынести приговор. Судья вышел для вынесения приговора. В зале наступила звенящая тишина. Каждый из присутствующих боялся, что приговор будет слишком мягким. Что судья не примет во внимание всю тяжесть преступлений. Что даст убийце еще один шанс в этой жизни. Но все произошло иначе: приговор был вынесен самый подходящий в случае с маньяком с красным беретом. Шел 1995 год. До моратория на отмену смертной казни еще целый год. Поэтому исход был один: смертная казнь.

Услышав приговор, все присутствующие в зале суда стали аплодировать стоя. Только один человек не ожидал, что решение, которое он предполагал так напугает его. В какой то момент Петрушин осознал, что не готов расстаться с жизнью. Он готов был до конца жизни сидеть в одиночной камере в колонии строгого режима. Главное – не умереть. внезапно он осознал, насколько страшно прощаться с жизнью. Как страшно представлять себе собственную смерть. И уж тем более участвовать самому.

– Обвиняемый Петрушин Василий Николаевич, вам понятен приговор? – из собственных мыслей Петрушина вывел громкий голос судьи.

– Я не согласен с приговором, я буду его обжаловать. – кричал Петрушин, срываясь на визг.

Все присутствующие кричали, соскакивали с мест, пытались добраться до Петрушина, чтобы расправиться собственноручно. Они были возмущены тем, что маньяк не раскаялся, что не осознал своей вины. Зал скандировал только одно: не менять решение, оставить приговор в силе. Недоумение доходило до паники. Вооруженная охрана не могла успокоить разъяренную толпу несчастных родителей и других близких убитых девушек. В итоге заседание пришлось прервать. Всех попросили удалиться из зала суда. Петрушина увели в камеру. Маньяк не стал ждать ни минуты времени и тут же стал строчить ходатайство на обжалование приговора, кассационные жалобы. Он надеялся, что у него есть шанс остаться в живых. Он отчаянно цеплялся за жизнь.

Но все попытки Петрушина смягчить приговор остались без внимания. Решение суд не изменил, маньяка готовили к смертному приговору. Петрушин был в ужасе. Он даже попытался инсценировать самоубийство, чтобы отсрочить дату казни. Петрушин попытался вскрыть вены ниткой, которую он вытянул из тюремной робы. Но нитка сразу порвалась. Тогда он связал из нескольких ниток тонкую веревочку, обхватил ею левую руку и стал тянуть веревку то вниз, то вверх так, чтобы на внутренней стороне запястья образовался разрез. Это было мучительно больно, руку жгло, а кожа все никак не хотела лопаться. Но Петрушин был упорным, он добился своего, превозмогая боль. Подбадривала его лишь одна мысль: умирать в сто раз больнее. Наконец, из образовавшейся раны пошла кровь. Напора не было, но постепенно кровь могла вытечь из поврежденной вены. Петрушин лег и стал ждать помощи. Он даже на некоторое время потерял сознание. Очнулся уже на больничной койке. Маньяк добился своего, дата казни была смещена на несколько недель. он считал это добрым знаком.

Таким образом Петрушин поступал еще несколько раз. Были еще попытки навредить здоровью, чтобы не получить пулю в затылок. Однако все когда-нибудь заканчивается. И все попытки Петрушина изменить или избежать приговора были безуспешными. Настал день казни. По традиции, Петрушину устроили последний пир. Спросили, нет ли у него какого-либо последнего желания. На что Петрушин ответил:

– Да, у меня есть последнее желание. Но вы вряд ли его исполните. Я хотел бы, чтобы на расстреле рядом со мной стояла моя бабка и получила, как и я, пулю в затылок. – Петрушин рассмеялся от души. Он долго не мог успокоиться. С ним случилась настоящая истерика.

Вот, наконец, пришло время привести приговор в исполнение. Петрушина вели по коридору, он не вырывался, но в душе бушевала настоящая трагедия. Сказать, что ему было страшно – значит ничего не сказать. Он был в панике. Его сердце едва не выпрыгивало из груди. Несмотря на внешнее спокойствие, Петрушин очень боялся. Одно дело, когда жизнь покидает внезапно, совсем по-другому обстоит дело с запланированной казнью. По иронии судьбы, мечта Петрушина о том, чтобы взглянуть на казнь сбылась, только жертвой выступил сам Василий. Последние приготовления были выполнены, прошло еще несколько минут. Петрушина ввели в комнату исполнения приговора. Энергетика этого места сразу напугала маньяка. Крови видно не было, но если закрыть глаза – то чувствовался неприятный железный запах крови. Петрушин упал в обморок, пришлось его откачивать. Маньяк от страха еле стоял на ногах, он постоянно норовил грохнуться на пол. Истерика наступила чуть позже. Работники никак не могли угомонить Петрушина.

Наконец пришло время, Петрушин больше не мог противиться происходящему и встал так, как было положено. Ему зачитали приговор… Выстрел! Тело безумца упало на пол и больше не казалось таким зловещим. Скорее жалким и беспомощным.

С Коновалова Саши сняли все обвинения. Он наконец смог вернуться домой. Ему немного было жаль маньяка. Но как только он вспоминал, что Петрушин сделал с его женой – жалось сменялась гневом. Саша продолжил лечение у Волкова Игоря Степановича. Пронин не попросил прощения у Саши, считал, что его обвинения были вполне оправданы. Саша не держал на него зла, главное для него сейчас было то, что жизнь налаживается.

Судьба деда Ивана была не радужной. После продолжительной болезни он умер. Он так и не оправился после того, как узнал, что его внук натворил. Несчастного старика начали травить соседи, и все кто знал его родство с Василием Петрушиным. Дед Иван очень сильно переживал. Он не мог вынести подобного унижения. Последнее время он почти не выходил из дома. Саша Коновалов помогал ему. Он стал ему и другом и сиделкой. Хоронил деда Ивана тоже Саша. Никто не явился проститься со стариком в последний раз. Более того, похороны проходили тайно, чтобы не возникло конфликта с окружающими.

Летним вечером 1997 года Тамара Марковна возвращалась с дачи. К тому времени дед Иван, ее законный муж, уже покоился на кладбище. Ей необходимо было продать дачу. Она не планировала заниматься огородом. Путь женщины лежал через железнодорожные пути. Был и другой, более безопасный маршрут. Но эта тропинка была самым коротким путем к дому. Тамара Марковна торопилась: скоро должно стемнеть. Ей не хотелось возвращаться домой затемно. Преодолев рельсы, женщина пошла по узкой тропинке вниз, через небольшой лесок. Деревья были высокие, раскидистые, видимо, не один десяток лет стояли на этом месте. Стволы раскачивались от внезапно поднявшегося ветра. Листья приятно шуршали. Тамара Марковна чуть замешкалась на тропинке, в правый сандаль попал камушек. Кряхтя и еле сгибаясь, пожилая тучная женщина пыталась выудить ненавистную помеху из обуви. Она не заметила, как сзади подошел молодой человек.

Не успев опомниться, Тамара Марковна почувствовала ужасное жжение в правом боку. Нащупала рукой то самое место – кровь. Силы стали покидать женщину. Она огромным мешком рухнула на землю. Молодой человек, не теряя времени, стал обыскивать сумку. Но улов был невелик: тридцать рублей и старые часы без ремешка. Парень смачно выругался и убежал. Женщина еще была в сознании, но кричать и звать на помощь не могла, чернота постепенно заволокла ее взгляд навсегда.