Темная душа: надо память до конца убить
– Придурок, – зло выругалась Мэри сквозь зубы, теребя воротничок блузки.
И приняла решение.
Через пару минут она пробегала сквозь холл, на ходу завязывая пояс плаща. Жозефин Мэлоун, стоявшая в глубокомысленном молчании перед полотном Эль Греко, вопросительно посмотрела на нее.
– Ох, миссис Мэлоун, я вас ищу! – всплеснула руками Мэри, – записалась сегодня на прием к врачу, а вас предупредить забыла! Пожалуйста, отпустите меня до вечера, иначе в другой раз к доктору Митчу я попаду, самое ранее, через месяц!
– У тебя проблемы со здоровьем, Мэри? – спросила Жозефин.
– Нет, мелочи… Плановый осмотр.
– Иди, – Жозефин махнула папкой, которую держала в руке.
– Спасибо! – Мэри тряхнула копной темно-русых волос, крепко затянула поясок.
Она вышла наружу через одну из пяти стеклянных дверей, ведущих в сад. Выбралась на широкую мощеную дорожку, дошла до ворот, спокойно миновала телохранителей принца, обошла стоявший на пути автомобиль. Через шоссе направилась прямо к скамье, где сидели двое – бронзовый сказочник и он, «этот странный мужик», как звала его про себя Мэри. Мужик, на которого она запала.
Он сначала смотрел сквозь нее, безучастно выдыхая сигаретный дым. Но Мэри старалась. Шла от бедра, изящно ставя ножки, обутые в новые замшевые ботильоны на шпильках. Ветерок слегка раздул ее завитые волосы, взметнул модный шарфик. Она не спускала глаз с лица курящего мужчины. И добилась своего – он сфокусировал на ней блуждающий взгляд. Слегка приподнял бровь, к удовольствию Мэри.
Мэри, подойдя почти вплотную к скамье, призывно улыбнулась мужчине, вильнув бедром, повернула направо и пошла по тротуару прочь. Через пять шагов расчетливо обернулась, чтобы поднять его со скамьи томным взором. И едва не подпрыгнула от радости – он шел за ней! Мэри сбавила темп.
– Как ваша рука? – спросила девушка, убедившись, что он уже достаточно близко и может слышать ее.
– В порядке, – бросил он.
«До чего же мрачный тип, – подумала Мэри, – но ничего, я его развеселю».
Она позволила ему поравняться с собой, глянула снизу вверх, из-под полуопущенных ресниц.
– Я рада.
Он смотрел только вперед, резкий профиль его был словно высечен из камня.
– В прошлый раз вы напугали меня до смерти своим телефоном…
– Слушай, – мужчина остановился, – ты куда-то спешишь?
– Нет, – она тоже замерла в кокетливой позе, – хочешь угостить меня кофе?
Он прищурил пустые, почти бесцветные глаза.
– Вроде того. Поедешь со мной?
«Ого! – внутренне Мэри уже во всю выплясывала чечетку, – какой разворот событий! Кажется, мне светит не только кофе! Кажется, это шанс утереть нос шлюшке Кэт»!
– Почему бы и нет?
Дальше все пошло споро. Он поймал такси, почти силой втолкнул ее на заднее сиденье.
«Нетерпение – хороший знак», – ухмыльнулась про себя Мэри, двигаясь вглубь салона, чтобы он мог устроиться рядом. Глубоко вдохнула запах его парфюма, почувствовала, что возбуждается.
– Куда едем? – спросил таксист.
– В Сохо, – ответил он, отворачиваясь от Мэри к окну.
Это ее немного обидело. Мэри поддернула повыше плащик, его полы разошлись, открывая стройные, покрытые тонким капроном колени. Подействовало, он покосился на ее ноги.
«Лакомый кусочек, знаю, – Мэри слегка развела колени, – Дотронься, разрешаю. Я тебя не укушу за это».
Ее ментальный сигнал не подействовал, он снова отвернулся и всю дорогу молчал.
Они приехали к дому, что располагался во втором кольце кварталов, окружающих Центральный Парк. Район Сохо.
«Здесь недвижимость стоит баснословных денег,– думала Мэри, выбираясь из такси вслед за своим кавалером, и идя за ним к парадному подъезду, – Что за талант у Кэт цеплять богатых красавцев»?!
В фойе ей понравилось. Из-за стойки их поприветствовал швейцар. Лифтер в синей ливрее и феске, нажимая кнопку вызова, вежливо кивнул:
– Здравствуйте, мистер Карвер.
И исподтишка оценил взглядом точеную фигурку Мэри. Она приняла надменный вид.
В отделанном деревом и зеркалами лифте фирмы «OTIS» они поднялись на самый верх, вошли в квартиру, спрятанную за тяжелой двустворчатой дверью с инкрустациями и выкованной из латуни ручкой.
Мэри плавно пошла по полированному паркету, озираясь по сторонам.
«Как тут шикарно»!
– Мило у тебя.
– Благодарю, – он с грохотом закрыл дверь. Расстегнул и сбросил на пол пальто, оставшись в белой майке и джинсах. – Раздевайся.
Не прекращая дефилировать по проходу, Мэри развязала пояс, расстегнула плащик и по примеру хозяина скинула его на пол. Идя за ней следом, он переступил через плащ.
– Дальше.
Она стала послушно расстегивать блузку, пуговицу за пуговицей. В образовавшемся на груди декольте завиднелся черный кружевной бюстгалтер. Мэрии высвободила плечики.
– Не хочешь помочь?
Он подошел вплотную, но не коснулся ее. Его мускулистое тело излучало силу и приказ. Пальцы Мэри, которыми она пыталась освободиться от ткани, начали подрагивать. Пятясь и извиваясь перед ним, она наконец-то сбросила блузку. Слева от нее оказалась лестница, ведущая наверх.
Мэри вступила на первую ступеньку, легла грудью на перила, оттопырив задок.
– А спальня у тебя наверху?
Вот тогда он впервые дотронулся до нее. Без лишних церемоний схватил за предплечье и стащил с лестницы.
– Тебе не туда. Вот сюда.
Он распахнул перед ней дверь, за которой оказалась спальня. Оценив ее размеры и обстановку, Мэри перестала дуться на него за грубость. Он подтолкнул ее к широкой кровати, она свалилась на покрывало, как безвольная кукла, дразнящее рассмеялась. Сразу же подобралась, встала на колени, поворачиваясь к нему красивым задом.
– Хотя бы юбку-то поможешь снять?
– Нет необходимости, – он оперся о матрас коленом, потянулся и зачем-то включил ночник на тумбе, хотя в комнате было довольно светло. Ухватил Мэри за бедра, подтащил на себя. Она порадовалась, что на ней чулки, а не колготы. Юбку задрал, трусики спустил пониже.
« Черт возьми, – подумала Мэри, хватаясь обеими руками за резную спинку кровати и слыша, как он звенит пряжкой ремня, расстегивая джинсы, зубами разрывает упаковку презерватива, – этот подонок даже раздеться не потрудился. Даже не снял ботинки»!
В следующее мгновение она громко и протяжно крикнула.
– Вот это да…
Мэри раскинулась на кровати, потная, растрепанная в задранной до талии юбке, медленно приходила в себя. Ее длинные волосы разметались по подушкам. На тумбе горел ночник.
– Вот это да, – повторила она вслух. В ушах звенело. Кровь постепенно отливала от таза, истомой растекаясь по телу.
– Никогда меня так не трахали.
Тот, кому ее слова были адресованы, не мог слышать Мэри. Закончив дело, он толкнул ее на матрас, поднялся, застегнул штаны и вышел из комнаты, прикрыв дверь.
Тем не менее, она говорила в слух, теша себя надеждой, что он слышит ее там в гостиной, где готовит кофе для них двоих.
Кофе однако не пахло. И вообще в гостиной было подозрительно тихо. Мэри приподнялась на локтях, прислушиваясь. Дьявол, этот мужик очень, очень странный… Вдруг он задумал расчленить ее и расфасовать по мусорным пакетам? С него станется… Один замораживающий взгляд, от которого продирают мурашки, чего стоит.
Она не успела принять решения, как он заглянул в спальню.
– Прикройся, – первое, что посоветовал он ей.
Мэри положила ногу на ногу, даже не думая следовать совету.
Он подобрал сорванное покрывало.
– Ты слышала, что я сказал? – в голосе звякнул металл.
– Мы что же не повторим все сначала? – раздраженно спросила Мэри, поднимаясь и одергивая юбку.
– Не сегодня, – ответил он.
Ответ несколько примирил ее с тоном его голоса. Не сегодня, значит завтра или послезавтра. Ну держись, шлюшка Кэт. Скоро одним ухажером у тебя будет меньше.
– Блузку не принесешь?
– Ты бросила ее в коридоре, – он развернулся и вышел. Мэри вышла следом. У лестницы подобрала блузку, оделась. Нет, кофе не пахло.
– Я вызвал тебе такси, – сообщил он, возвращаясь к ней из затененного конца гостиной и неся плащ, – поездка оплачена, тебя отвезут, куда скажешь. Если хочешь успеть, поторопись.
Мэри промолчала. Пока он помогал ей надеть плащ, в злобе кусала губы. Развернулась, хлестнув его волосами по лицу, он с недовольной гримасой отодвинулся. Хотела сказать что-нибудь колкое, но не посмела.
Сидя в отъезжающей от подъезда машине, Мэри, как кошка, точила наманикюренные когти о свою кожаную сумку.
– Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра, – повторяла она, – обещаю, мы с ним еще не раз спляшем этот темпераментный танец…
Она не ошиблась.
Всю следующую неделю сценарий этого дня повторялся. Повторялся с завидным постоянством. Вплоть до мельчайших деталей. Она видела его сидящим на скамье, и только к галерее подъезжал кортеж шейха, выходила. Опять было такси, его квартира, эта комната. Та же поза. Он не раздевался, ее раздевал по минимуму. Мэри с готовностью ему отдавалась, и ждала, что он заговорит, улыбнется, хоть как-то обозначит свое отношение к происходящему. Но он был бесстрастен. Вызывал такси и не утруждался провожать даму до машины, когда все действо, занимавшее минут пятнадцать, завершалось.
Мэри крепилась. Но она была не самой терпеливой и не самой смиренной. День на пятый, задержавшись у входа, она все-таки спросила, требовательно глядя ему в глаза:
– И это все?
Он скользнул взглядом в глубокий разрез ее блузки.
Взял из кармана куртки портмоне, раскрыл его.
– Надеюсь этого достаточно, – и сунул в ее декольте несколько купюр. Повернул оторопевшую девушку за плечи и выпроводил за дверь.
В квартире было темно, пусто. Кэт взад-вперед прошлась по гостиной, подобрала с дивана пульт от телевизора, пощелкала каналами, глядя не на плазменный экран, а куда-то вглубь него, сквозь стену. Пришла она не поздно, даже раньше обычного, но Джерри не дождался. Ушел.
Она набрала его номер с сотового.
– Я в баре, – отрапортовал он без приветствия, – тут много работы, так что приду поздно, Кэт. Не жди меня.
– Хорошо.
Ей стало не по себе одной в его квартире. Словно помимо нее здесь есть кто-то еще. Прячется в углах, за колоннами, следует за ней невидимыми глазами из-под приспущенных штор. Следит за каждым ее движением из пустой, темной, как раззявленный в крике рот, каминной топки. Кэт выключила телевизор. Положила пульт на стол, рядом со своими телефоном. Ей стало невыносимо одиноко, страшно, стыдно.
Ничего о Самире Джерри не знает. Но словно чувствует неладное. За последнюю неделю он отстранился от нее, избегает ее общества, уходит. Прикрывается своим баром и прочими делами, которые раньше никогда не были достаточно важными, чтобы надолго оторвать его от нее.
Под ложечкой засосало от страха и тоски по шотландцу. Кэт остро захотела почувствовать Джерри рядом.
«Закончу с Самиром завтра же! – она обернулась, ища поблизости какую-нибудь вещь, принадлежащую Джерри. Хотя бы свитер, сохранивший запах его тела. – Да что там заканчивать! Нет же ничего! Скажу, чтобы не приходил больше. Пусть исчезнет из моей жизни. Не могу так больше, не могу»!
Она вошла в спальню на первом этаже, где Джерри спал последнее время. И едва не упала – ноги обмякли, колени подкосились.
«Что за реакция, ей-богу, – Кэт коснулась пальцами лба, на котором выступил липкий пот, – расправленная кровать. Не мертвое ведь тело на простынях. Почему я так реагирую»?
На тумбе горел ночник, заливая помещение ровным, спокойным светом. Освещая скомканное покрыло, расшвырянные по нему подушки, которые обычно лежали в изголовье аккуратной композицией.
«Что за глупая реакция? – подумала Кэт, прислоняясь к косяку. Дурнота накатывала волнами, качала ее, грозясь лишить опоры под ногами. – Горит ночник. И что? Я его выключу. Что с того, что ночник обычно зажигает Джерри, когда он…, когда мы… Он терпеть не может заниматься любовью в темноте… »
«Я его выключу, – она медленно подошла к ночнику, – Чего я так испугалась? Того, что в воздухе я ощущаю посторонние запахи?… Запах чужих духов, который мне смутно знаком, смешанный с запахом …, – Кэт поняла, что даже мысленно боится озвучить осознанное, – … с запахом соития мужчины и женщины».
Кэт занесла пальцы над выключателем ночника, но медлила, рассматривая покрывало. Она знала, что если не выключит ночник, если начнет вблизи исследовать подушки и простыни, то что-нибудь обязательно найдет. Что-нибудь. Например, женский волос…
– Нет! – Кэт вышла из спальни, – Знать ничего не хочу!
Перемахивая через ступеньки, она влетела вверх по лестнице, разделась до нижнего белья, забралась в кровать. Свою кровать, пахнущую свежестью, ее собственными духами и Джерри, только им, без примеси постороннего, отвратительного запаха. Лежала и молилась, чтобы уснуть, чтобы не думать, чтобы не видеть тот сон, который в последнее время снится все чаще. Кошмар, выпивающий к утру все силы.
Утром Кэт спустилась вниз разбитая. Бесшумно, быстро прошла мимо двери, прикрывающей вход в комнату с разобранной кроватью. Сегодня она опять ночевала одна. Джерри к ней не поднялся. Значит, либо спал там, на провонявших чем-то чужим простынях, либо в гостиной на диване.
– Ты сбегаешь? – он был на кухне, пил что-то из кружки, стоя у раковины.
– Я боялась разбудить тебя, вдруг ты пришел поздно и не выспался, – она была напряжена, как натянутая струна. Но сумела остановиться и открыто взглянуть на него, не выдав себя.
– Я поздно пришел, – Джерри поднес парящую кружку ко рту. Он мерил ее ледяным, презрительным взглядом, словно удивляясь, откуда взялась в его доме эта женщина.
– Джерри, – Кэт чувствовала, как злая обида закипает в ней. Они стояли друг против друга, как два врага, а расстояние между ними превратилось в поле боя, – скажи, почему кровать в той спальне не заправлена?
– Я спал там днем, – лениво дернул он плечами, – а что?
Кэт с отвращением отвернулась и направилась к входной двери, не ответив ему. В след ей полетел короткий смешок.
Собственное отражение в зеркальных стенах лифта, когда она ехала вниз, не понравилось Кэт. Не понравились скользкие взгляды портье и лифтера внизу в фойе. Поймав такси и усевшись на заднее сиденье, она посмотрела наверх на окна квартиры Джерри. Запах, который она учуяла в спальне, не желал отвязываться. Неожиданно для себя самой девушка расплакалась.
Несколько дней она прожила, постоянно ощущая где-то вблизи эту приторную парфюмерную вонь. Вскоре в галерее случилось происшествие, которое расставило все по своим местам. Мимо нее, стоявшей в фойе галереи, вихрем пронеслась Мэри, возвращавшаяся с обеденного перерыва. На ходу, атташе, бормоча, вытянула банкноту из выреза блузки. Кэт повернулась ей вслед, чуть не упала. Ее обдало волной знакомой вони. Так приторно-слащаво пахли духи Мэри Карлтон.
Глава 19.
Шотландия, XIX век.
Анна вернулась назад через двадцать минут. Катриона лежала в той же позе, в которой мать ее оставила. Анна наклонилась над ней – девушка беззвучно дышала. Она протянула пальцы к высокому лбу дочери, но задержала руку, не дотронулась, отошла.
– Надо затопить очаг, иначе к утру замерзнем, – напомнила она себе полушепотом.
У камина была солидная горка дров, у решетки валялось огниво. Анна выгребла из топки золу, развела огонь. Сбегала на улицу к тачке, прихватила горсть свечей. Зажгла их и расставила на поверхности стола. Снова вышла, в чугунный чан набрала из колодца воды, который хоть и был разрушен, но не пересох. Повесила чан над огнем. Вытерла руки о передник. Катриона во сне заметалась, застонала, но скоро успокоилась. Анна посмотрела на дочь.
– Здесь должна быть люлька, – ей понравилось говорить с самой собой. Собственный голос ее ободрял.
В углу был свален старый хлам. Анна взяла свечу, стала рыться в куче, среди всякой всячины отыскала деревянную игрушечную лошадку, большой черпак, который сгодился бы в готовке. Детская кроватка с высокими бортиками была там же. Анна выволокла ее на середину комнаты. Немного грязная, но справная, не сломанная. Нужно только отмыть и она послужит новорожденному. Внутри кроватки среди засушенных листьев и цветов лежала тряпичная кукла. Анна взяла ее в руки, долго смотрела на нее. Затем подошла к очагу и бросила куклу в огонь. Маленькая фигурка, наряженная в платьишко из лоскутков, вспыхнула.
– Мама, – донеслось от кровати.
Анна, вздрогнув, посмотрела туда. На нее глядели из темноты блестящие глаза, в которых стояло горе.
– Мама, где он? – надрывно спросила Катриона, силясь сесть.
– Деточка, – осмысленный, тон, которым заговорила дочь, напугал Анну хуже самых жутких ее воплей. – Милая моя, опять ты за свое. Он придет, я тебе обещаю. Он придет.
– Когда? – Катриона жалобно раскрыла свои огромные, печальные глаза. Сознание вернулось к ней. – Я жду, мама, жду, жду. Когда придет мой? Скажи ему, мне больно. Мне тут больно. Жжет, мама.
Она хотела указать на грудь, но не смогла – рука была привязана.
– Почему больно, мама?
Анна в два шага оказалась у кровати.
– Это любовь, дочка. Тебе больно потому, что ты любишь.
– Люблю?..
– Любишь. Заболела им, своим Бойсом. Поедает тебя любовь, как недуг. Ну, разве ты сумасшедшая, если любишь всем своим существом?
– Люблю…
Анна, плача, упала к ней на грудь, затряслась от рыданий. Катриона притихла, будто хотела, чтобы мать выплакалась.
– Больно, – услыхала Анна, немного успокоившись. Поднялась, утирая нос. Искусанные губы дочери мелко дрожали. – Больно.
Она открыла рот, чтобы кричать, но не издала ни звука. Ее выгнула жестокая судорога. Анна вскочила, отпрыгнула от кровати, которую Катриона уже начала раскачивать. Рассудок дочери вновь погрузился во мрак.
– Больно! – Кричала безумная, – Больно! Больно! Бойс! Бойс! Ляг сюда, Катриона, поцелуй меня! Стань моей! Бойс!..Там цветы, я сплету тебе венок, Тристан! Жарко… Жжет, мама… Беги домой…Домой!!! Не пускайте его!!!
Мать попятилась, упала на один из пеньков у камина. Пламя бушевало, лизало черные бока котла, дышало на Анну жаром преисподней.
«Все здесь по-прежнему, запах прежний, тьма эта липкая. Крики прежние. Только не я кричу. Кричит она. Моя дочь заняла мое место».
Видение ударило ее. Она увидела себя на этой же самой постели, мятущуюся в родовой горячке. Услышала над ухом успокаивающий говор, почувствовала запах аира, пустырника и душицы. В тот день тоже было темно, в лесу бушевала гроза. Огонь в очаге колыхнулся. Видение исчезло. Вместо него возникло новое…Встало перед ней, отчетливое, свежее…
…Анна устала. Никогда в жизни так не уставала. Но была чертовски довольна собой. Дед похвалит – внучка приволокла домой полную торбу молодого вереска, который весь день собирала в предгорьях. Обветрилась, сгорела на солнце, но недурно поработала. Холмы окутаны белым и лиловым туманом – цветет вереск. Для Анны и ее деда время цветения вереска особенное, золотое. Они знают, где и как его собирать, какие цветы сорвать, а какие оставить, как их варить потом, чтобы получился волшебный вересковый мед. Кроме деда никто не знает рецепта, во всей округе, во всей Шотландии. А то и во всем мире! За чудесный напиток господа готовы ноги целовать старику-медовару.
Его четырнадцатилетняя внучка стала спускаться в долину. За большой скалой, которую она обогнула, развернулась необычная картина. Среди моря зелени засыпанная камнями площадка, вдоль которой змеится не широкий, шагов в десять, но длинный и по-видимому глубокий разлом. К разлому подступает вереск. Девочка не устояла, скинула торбу, стала собирать.
В долине показался и заржал конь. Всадник проехал, глядя из-под навешенной над глазами ладони на работницу. Она тоже посмотрела на него и узнала – из господ, часто ездит тут с ружьем, любит охотиться. Конь и всадник пропали из виду.
«На кого он сегодня охотится, интересно? – с симпатией подумала о всаднике Анна, срывая соцветия. – А может не на охоту собрался, к невесте едет. Он ведь молод, собой так хорош».
Солнце стало садиться. В выси с пронзительными криками парили орлы.
– Еще один цветочек, – обещала себе Анна, понимая, что давно пора бы уходить домой.
– Привет! – раздался голос позади. Она распрямилась. Охотник спешился, бросил поводья, отпуская коня попастись. Наверное, он знает местные тропы лучше Анны. Незамеченным подъехал к ней со спины. – Чем ты занята, маленькая красавица? Какой день проезжаю по этим местам, а ты все по горам лазаешь с прилежанием, достойным лучшего применения.
– Ничем не занята, – ответила Анна, стесненно разглядывая его. Молод, красив, высок. Но есть в нем что-то отталкивающее, что-то такое, отчего дрожь продирает, – Я уже ухожу домой.
Охотник снял с плеча ружье, положил его на землю. Стал расстегивать пуговицы суконной охотничьей куртки, под которой открывалась белая сорочка из тонкого льна.
– Бежишь от меня? – бесстыжим взглядом ярко-синих глаз он окинул ее грациозную фигурку, которую не портило даже сильно запыленное платье из грубой ткани. – Хорошо, беги. Только сначала доставь мне удовольствие.
Анна подхватила юбку, побежала. Ему не составило труда догнать ее. Охотник поймал ее за шнуровку корсета на спине, дернул назад, другой рукой вцепился в косу, свернутую улиткой и заколотую на затылке. Потащил за собой. Анна закричала.
– Кричи сильнее, – расхохотался он, швыряя ее на камни. Она успела выставить перед собой руки, чтобы не разбить лицо. Он приподнял ее и перевернул на спину. Острые грани камней вонзились в затылок, шею, плечи, раздирая их до крови. – Кричи давай! Твои крики меня распаляют.
Она напружинилась и влепила ему пощечину. В ответ он ударил ее кулаком в лицо, так что затрещали зубы, а глазные яблоки, взорвавшись мириадами алых искр, кажется, лопнули.
– Еще раз попробуй и убью. Торчишь тут кверху задницей и думаешь, я должен мимо проехать? Расплатишься со мной по полной.
Он накрыл ее подолом платья, затолкав ткань ей в рот и придушив ее. Стянул нижние штанишки. Она не сопротивлялась, почти потеряв сознание. Пришла в себя от дикой боли – болело там внизу и еще камни, на которых она лежала, с каждым толчком глубже вонзались в спину.
Охотник закончил, бросил ее, поднялся, отошел, заправился, застегнул штаны.
– Скажешь кому-нибудь, это снова повторится, – пообещал он, прыгая в седло и пришпоривая коня, пока Анна вяло поднималась.
Она никому не сказала и домой не пошла. Отмылась в ручье, вернулась на то самое место, где охотник насиловал ее несколько часов назад. Ночь провела, сидя над пропастью, слушая крики горных орлов, звериный вой, доносившийся из лесов. Взошло солнце, озарило долину и горы, согрело ее. Анна встала на колени, долго ползала по камням, поднимая их один за другим и придирчиво рассматривая со всех сторон. Один, небольшой, но увесистый, с заостренным краем, понравился ей больше других – его было удобно держать. Анна успокоилась и уселась, завернув камень в фартук, решила ждать столько, сколько потребуется. День…Неделю…Месяц…
– Опять ты тут? Тебе понравилось что ли, крошка?
Анна очнулась от оцепенения. Всадник вновь перед ней. Вновь ему вздумалось поохотится. Опять те же самые похотливые синие глаза.
Смеркалось. Интересно, сколько она ждала? Просидела до вечера или уже наступают сумерки следующего дня?
– Понравилось, – сказала девушка, сама подняла платье до бедер, легла на спину.
Больше ничего говорить не пришлось. Он мигом оказался рядом. Навалился на нее, суетливо расшнуровывая бриджи. Поцеловал в губы.
– Всегда была бы такой сговорчивой… Не пришлось бы бить тебя… Сейчас тебе станет сладко…
Она позволила ему начать. Правую руку держала далеко отведенной. Он внимания не обратил, что в ней Анна сжимает камень. Выбрала момент, когда он уже ничего вокруг не видел и не слышал, не осознавал себя. Ударила изо всех сил прямо в висок. Раздался противный хряск. Охотник напрягся, поднялся над ней, впился в ее лицо изумленными глазами. Она ударила снова и снова. Не издав звука, он рухнул на нее. Анна выбралась из-под обмякшего тела, вскарабкалась на него верхом и стала бить. Самой острой гранью. Брызнула кровь, кости черепа хрустнули, вогнулись, вместе с кровью из раны потекло что-то белое. Он давно перестал дергаться под ней в агонии, скрести землю скрюченными пальцами, когда Анна поднялась. Бросила камень, вытерлась рукавом, размазывая его кровь по щекам. И только тогда заплакала в голос.
Плача, долго толкала тяжелое тело к разлому. Оно переворачивалось, катилось и, наконец, перевалилось через край. Анна упала на живот, подползла к краю. Неестественно выгнувшись, он лежал недалеко внизу – на узкой площадке, образованной выступающим утесом. У него был сломан хребет, предплечье одной руки закрыло искаженное гримасой лицо. Анна закричала от ужаса, вскочила и побежала.