Нас называли ночными ведьмами

4. Командующим ВВС Красной армии укомплектовать формируемые авиаполки самолетами и летно-техническим составом из числа женщин кадра ВВС КА ГВФ и Осоавиахима.

5. Переподготовку летного состава на новой матчасти организовать и проводить:

– летного состава – в пунктах формирования полков;

– технического состава – при пункте сбора ЛТС г. Москва;

– штурманского и командиров штабов – при 2-й Ивановской высшей штурманской школе ВВС КА.

6. Главному интенданту Красной армии и начальникам центральных управлений НКО СССР обеспечить формируемые авиаполки всеми видами положенного довольствия.

Народный Комиссар Обороны Союза ССР —

И. СТАЛИН

Телефонограмму ЦК ВЛКСМ я приняла 9 октября, когда дежурила в комитете комсомола МГУ. Она была адресована в Краснопресненский райком, но секретарь райкома Аракса Захарьян в это время в соседней комнате отбирала мальчиков в лыжный батальон. От всего района призывалось 12 девушек: две пулеметчицы, две парашютистки, две санитарки, две с хорошим почерком и две просто физически здоровые. Какие еще две – не помню, кажется, хорошие стрелки.

Отборочная комиссия в ЦК должна была состояться 10-го днем. Аракса разрешила мне весь призыв провести по университету. Я обзвонила факультеты… В вузкоме нас было три девушки, я – студентка 4-го курса физфака, студентка исторического факультета Валя Ендакова и аспирантка географического Саша Макунина. Мы все трое тут же записали себя в список. Девушки с факультетов стали приходить в вузком. Запомнилось, как я отговаривала Аню Еленину, студентку химфака. Но она была настойчива и потом всю войну прослужила начальником оперативного отдела штаба полка, была первым моим помощником и близким другом…

Только на следующий день в ЦК мы узнали, что идем в авиацию, в авиагруппу 122, к Марине Расковой. Беседу проводил Г. Розанцев. В приемной все страшно волновались, я была более спокойна: один раз прыгала с парашютом, окончила школу пулеметчиков и… очень уж хотела…

Из университета после отбора попало 17 человек (очевидно, призыв был продолжен): студентки и аспирантки с математического, физического, химического, географического и исторического факультетов.

На следующий день те, кто прошел комиссию, собрались у здания ЦК ВЛКСМ, но уже с рюкзаками, простившись с родными и университетом. Нас проводили в школу формирования, которая находилась в одном из зданий Военно-воздушной академии им. Жуковского. Сопровождавший нас красноармеец подсмеивался: «И куда вы, девушки? Наденут на вас шинели и сапоги, с вами же ни один парень в кино не пойдет»…

Мои боевые подруги. Какими они были? Мечтательницами и фантазерками на тоненьких каблучках. С легкомысленными локонами и строгими русскими косами. Серьезные и хохотушки. Нежные и суровые. Девочки, только что оторвавшиеся от маминого тепла, и уже опаленные войной летчицы. Жены, проводившие на фронт любимых. Матери, оставившие детей бабушкам. Такие разные в личном и такие одинаковые в главном – желании воевать. Умение приходило с опытом, в боях рождалась слава. Когда невысокая светловолосая девушка с серо-голубыми глазами появилась с спецшколе, я сразу узнала Женю Рудневу. Мы встречались с ней на общих лекциях по физике (хотя она училась на математическом факультете, на отделении астрономии, а я на физическом), потом на заседаниях комитета комсомола, а в последнее время вместе занимались воскресниками.

Чтобы не волновать родных, Женя не сказала им, в какую часть ее направляют. «Я иду обучать ополченцев пулеметному делу», – объяснила она отцу и матери. Своему дяде – учителю я тоже сказала, что иду преподавать физику в военное училище. Он изумился: «Что же, никого поопытнее не нашлось?» А мамы в Москве не было.

Ни в первые месяцы пребывания в армии, ни потом, в полку, никогда не пожалела Женя о том, что прервала учебу, променяла занятие любимым делом на трудную, полную лишений и опасности жизнь солдата на фронте. «Я чувствую, что я иду единственно правильным путем, что здесь я делаю то, что должна делать», – писала она родным. Это было наше общее чувство…

Нам выдали военное обмундирование. Но как мы неловко чувствовали себя в форме, когда надели ее в первый раз! Большие гимнастерки и брюки, длинные мешковатые шинели и – самое мучительное – сапоги от 40 до 43 размера. Мы звали их котики – от кота в сапогах.

Комиссар части Е. Я. Рачкевич учила нас заворачивать ноги в портянки. Ох и ловко она это делала… Нам выдали на портянки белую пушистую бумазею, и девочки говорили: «Вот пеленки мировые».

Нарочно нельзя было придумать одежды, так сильно лишающей девушек привлекательности! (Если учесть еще фляги и противогазы на боку.)

За годы войны мы научились перешивать гимнастерки по себе, резать шинели, появились более аккуратные сапоги (особенно если сравнивать их с унтами в галошах, то сапоги – это просто тапочки), и мы приобретали ладный, подтянутый вид.

В Москве Марина Раскова начала создавать из нас учебные группы: летчиков, техников, штурманов и вооруженцев. Прошла медицинская комиссия…

К нашему огромному разочарованию, 16 октября 1941 года, в самые тяжелые для Москвы дни, вместо того чтобы отправить в окопы, нас погрузили в товарные вагоны и повезли на восток, в Энгельсскую военную авиационную школу пилотов (ЭВАШП) близ Саратова.

Первый приказ, который мы выслушали, стоя в строю ранним утром на перроне вокзала в Энгельсе, был приказ по авиагруппе 122 о всеобщей стрижке «под мальчика» и «волосы спереди до пол-уха». Косы можно было оставить только с личного разрешения Расковой. Но разве могли мы, девчушки, обращаться к известной солидной женщине с такими пустяками, как косы! И в тот же день наши волосы легли пестрым ковром на пол гарнизонной парикмахерской.

Студентки из разных вузов Москвы были зачислены в штурманскую группу. И началось упорное учение: классные занятия по 11 часов в день, включая морзянку и строевую подготовку, а по вечерам надо было готовиться к следующему дню. Дисциплина в части была очень жесткая. Старостой штурманской группы была назначена Галя Докутович, студентка МАИ. Пришла она в полк со своей задушевной подругой, историком Полиной Гельман. Еще в Гомеле Галя начала заниматься в аэроклубе, летала на самолете, на планере, а Полину не взяли – она не доставала ногами до педалей самолета, очень уж была маленькая. Когда нам выдали комбинезоны на меху, небольшая Полина никак не могла быстро его надеть, и вот Докутович дала ей наряд: каждый вечер перед сном пять раз надевать и снимать комбинезон, пока наконец она не стала укладываться в положенное время. Мы улыбались – и это лучшая подруга! – но… староста.

Мужчины, обучающиеся в ЭВАШП, смотрели на нас с усмешкой и состраданием и называли батальоном смерти… А Вера Ломако, известная летчица, говорила нам: «Девушки, да вы смотрите на них свысока».

В столовую ходили мы только строем под дружную песню. Катя Буданова[1 - Екатерина Буданова стала летать на истребителях и до своей гибели успела сбить десять фашистских самолетов. Только в 1993 г. ей посмертно было присвоено звание Героя Российской Федерации.] запевала чистым низким голосом:

Где в облаках, верша полет,
Снаряды рвутся с диким воем…

Впереди бежал черный бобик и облаивал встречных мужчин. Однажды, когда девочки с мехмата встретили своих однокурсников и шли с ними после обеда не в строю, мы, «университетчики», собрались и сказали им, что они позорят университет, что мы напишем об этом в вузком комсомола… Девушки плакали и обещали больше никогда с мужчинами не разговаривать…

Начались тренировочные полеты. Для многих штурманов они оказались тяжелым испытанием, возникала физическая слабость, тошнота, головокружение… Но мы сжимали кулаки, не поддавались, и постепенно все проходило. Раскова спрашивала: «Ну как? Будешь летать?» – «Буду», – отвечали будущие штурманы.

* * *

Женя Руднева писала в своем дневнике:

«5 января я первый раз в жизни 10 минут была в воздухе. Это такое чувство, которое я не берусь описывать, так как все равно не сумею. Мне казалось потом на земле, что я вновь родилась в этот день. Но 7-го было еще лучше: самолет сделал штопор и выполнил один переворот. Я была привязана ремнем. Земля качалась, качалась и вдруг встала у меня над головой. Подо мною было голубое небо, вдали облака. И я подумала в это мгновение, что жидкость при вращении стакана из него не выливается…

После первого полета я как бы заново родилась, стала на мир смотреть другими глазами… и мне иногда даже страшно становится, что я ведь могла прожить жизнь и ни разу не летать…»

Кто-то сказал нам, что все штурманское снаряжение должно быть привязано, чтобы не унес ветер. На следующий день Женя пришла вся увешанная предметами штурманского обихода, которые были аккуратно привязаны веревочками к пуговицам обмундирования. Какой большой путь предстояло ей пройти от наивной девочки с веревочками до штурмана боевого гвардейского полка!

6 февраля 1942 года из группы формирования был выделен наш 588-й ночной авиаполк на самолетах У-2 (позднее переименованных в По-2)[2 - У-2 – учебный; По-2 – по фамилии Поликарпова, конструктора самолета.].

Е. Д. Бершанская вспоминает, что в конце января Марина Раскова, улетая в Москву, шепнула ей на ухо: «Жди меня, привезу тебе подарок». Подарком этим оказался приказ НКО о назначении Бершанской командиром 588-го ночного бомбардировочного полка и присвоении ей звания – капитан. Евдокия Бершанская была кадровым летчиком с большим опытом организационной и летной работы. Она летала и ночью, и в слепом полете и командовала женским отрядом пилотов, который был создан в Батайской летной школе. Была она награждена орденом «Знак Почета». Комиссаром полка была назначена батальонный комиссар Евдокия Яковлевна Рачкевич, адъюнкт Военно-политической академии, а начальником штаба назначили меня, Ирину Вячеславовну Ракобольскую, присвоив первое воинское звание – лейтенант. Кадровых штабных работников в части не было, я заканчивала штурманскую группу, была комсоргом группы, и, наверное, назначили меня потому, что проявляла я излишнюю активность в своей общественной работе, не принятую в армии. Приказ подписали без разговора со мной, а когда я сказала Расковой, что хочу летать, то услышала в ответ: «Я гражданских разговоров не люблю». Надо было рапорт подать, наверное? Не догадалась[3 - В воспоминаниях начальника штаба авиагруппы 122 Милицы Казариновой я прочитала, что в начальники штабов они подбирали людей, которые были способны соображать после двух-трех суток, проведенных без сна…].

Весь штаб был сформирован из вновь подготовленных штурманов, и моим заместителем по оперативной работе стала Аня Еленина. Для нас началось особое обучение штабной работе, хотя и с полетов нас не снимали, но как-то мы опоздали на тренировочные полеты, и нас отстранили: «раз вы в штабе»… Мы шли домой, обливаясь слезами: так было обидно, так хотелось летать… Об этом сказали Бершанской, мне было очень стыдно, что она узнала, как я плачу. Но нам разрешили полеты, и мы закончили полный курс.

Кроме нашего, были сформированы еще два женских полка: истребительный на самолетах Як и пикирующих бомбардировщиков на Пе-2. Так сложилось, что командирами обоих этих полков стали мужчины: полком истребителей стал командовать Л. В. Гриднев, после того как Тамара Казаринова была отстранена от должности и направлена для работы в штаб ПВО страны. А командир полка на Пе-2 Марина Раскова погибла в полете, врезавшись в землю в районе Саратова во время сильного снегопада при вылете на фронтовой аэродром. Ее заменил В. В. Марков.

Много было мужчин и среди инженерно-технического состава: слишком сложная техника, нельзя было быстро обучить девушек. Позже, взамен погибших летчиц, в полки зачислялись и мужчины.

Оба полка с честью прошли войну, полк Пе-2 заслужил гвардейское звание. Наши «сестренки» проявляли чудеса храбрости и летного мастерства, среди них есть Герои Советского Союза, но это материал уже для другой книги…

У нас весь состав полка был женский. Летчики уже имели опыт работы, инженеры, старшие техники и большинство механиков также, а штурманы и вооруженцы были из вновь обученных девушек, пришедших по призыву комсомола. Были созданы две авиаэскадрильи (АЭ). Всего полк состоял из 112 человек.

Наш учебный самолет создавался не для военных действий. Деревянный биплан с двумя открытыми кабинами, расположенными одна за другой, и двойным управлением – для летчика и штурмана. (До войны на этих машинах летчики проходили обучение.) Без радиосвязи и бронеспинок, способных защитить экипаж от пуль, с маломощным мотором, который мог развивать максимальную скорость 120 км/час. На самолете не было бомбового отсека, бомбы привешивались в бомбодержатели прямо под плоскости самолета. Не было прицелов, мы создали их сами и назвали ППР (проще пареной репы). Количество бомбового груза менялось от 100 до 300 кг. В среднем мы брали 150–200 кг.

Однако с первых дней Отечественной войны По-2 начал приносить армии огромную пользу. На нем вывозили раненых, он служил для связи с партизанами в тылу противника, для разведки. Устойчивый в полете, легкий в управлении, наш По-2 не нуждался в специальных аэродромах и мог сесть на деревенской улице или на опушке леса.

Особенно успешным оказалось ночное бомбометание с этих маленьких машин по переднему краю противника. Конечно, днем воевать на нем было невозможно: он представлял собой отличную мишень, а вот ночью малая скорость позволяла поражать цели в ближнем тылу противника с точностью, недоступной для других самолетов того времени. С наступлением темноты и до рассвета По-2 непрерывно висели над целью, сменяя друг друга, методично, через каждые 2–3 минуты, сбрасывая бомбы на врага.

Однако – всегда есть свое «однако» – ночью без радио, без защиты и прикрытия, при полной маскировке на земле надо было точно выйти на цель и поразить ее; без приводных прожекторов найти свой аэродром, где посадочная полоса обозначалась чаще всего фонарями, открытыми лишь с одной стороны. Летчики говорили: «Надо сесть по папироске командира полка».

Все эти трудности ночного самолетовождения, да еще в плохую погоду, мы почувствовали в марте, когда уже готовились к вылету на фронт.

* * *

Евдокия Бершанская так описывает ту трагическую ночь:

«С вечера 8 марта погода была вполне благоприятной для полетов. Экипажи ушли по маршруту и на полигон для бомбометания. Вскоре усилился ветер, пошел снег, видимость по горизонту исчезла, видимость контрольных сигналов пропала, не видны были и световые сигналы на аэродроме. В это время я с Бурзаевой совершала полет по треугольному маршруту. Непогода застала нас на втором этапе. Мы летели как в молоке, ничего не видно было, кроме приборов в кабине.