Нить жизни. Роман

Мне стоило больших усилий, чтобы, наконец, сдвинуться с места, попрощаться с Юрием и уйти. Я не поехала в тот день на занятия, а несколько часов проходила по близлежащим улицам, то и дело, возвращаясь к клинике. Я смотрела каждый раз на крайнее слева окно на втором этаже, словно так можно было о чем-то узнать. Что я могла сделать? Любые мои действия в этой ситуации были бесполезны. В моей душе словно полыхало пламя – такой душевной боли, надежды и бесконечной любви к своему ребенку, как в тот день, мне не доводилось прежде испытывать. Я едва вынесла это чувство.

Дома я не стала говорить, что Сашеньке плохо. Я не хотела обсуждать эту тему с родными своего мужа. По внутренним ощущениям мне казалось, что я несу полную чашу с водой, из которой боюсь пролить хотя бы каплю, потому что это может повредить моему сыну. Разговор о его состоянии мог расплескать чашу, поэтому на задаваемые мне вопросы я отвечала односложно, но, к счастью, никто и не настаивал. С мамой я разговаривала по телефону каждый день, но давала только информацию о Саше – о своих переживаниях говорить не могла.

На следующий день я с нетерпением ждала, когда на детскую кухню придет Люба. Вот она, наконец, появилась и еще с порога сказала, что Саше стало гораздо лучше, судорог больше не было. Люба получала подробную информацию от дежурных медсестер, с которыми давно подружилась, ведь ее дочка лежала здесь уже два месяца. В этот момент по коридору мимо кухни медленно прошел Юрий Иванович с запеленатым ребенком на руках. Юрий шел очень осторожно, словно плыл по коридору, при этом неотрывно смотрел на лицо малыша, видимо, страшась причинить ему малейшее беспокойство от движения. При других обстоятельствах я не смогла бы сдержать улыбки, глядя на эту картину: слишком несовместимой казалась замедленная походка Юрия с его высокой сильной фигурой и длинными ногами, не привыкшими столь плавно передвигаться. Но сейчас меня словно обдало теплой волной – это была нежность, благодарность и еще что-то, для определения которого пока не находилось слов. Даже если Люба не шепнула бы мне, что Юрий несет на физиотерапевтические процедуры моего ребенка, я бы все равно поняла, что это так, потому что все остальные дети в отделении были в хорошем состоянии, и их можно было безопасно переносить.

Прошло несколько дней, и я стала каждое утро с радостью смотреть на цифры в табличке. Вес моего ребенка прибавлялся на удивление быстро. Юрий, наконец, сам подошел ко мне, довольно улыбаясь, сообщил, что кризис закончился, теперь надо рассчитывать на лучшее и приблизительно через неделю начать кормить ребенка грудью. Я стояла против него и тоже счастливо улыбалась. Мне так хотелось покричать от радости, броситься Юрию на шею, но я не могла себе этого позволить и только повторяла: «Спасибо, Юрий Иванович, спасибо».

На этот раз мы опять пошли с Любой гулять. Стояла поздняя осень – ноябрь. Совсем не осталось листвы на деревьях, под ногами хрустел затянувший лужи тонкий лед. Не было ни ветра, ни дождя. Это был один из тех удивительных дней в преддверии зимы, когда вопреки всем законам природы в воздухе носился весенний, пронзительно свежий и пьянящий дух. Люба рассказывала о своей семье, о муже, но то и дело переключалась на рассказ о наших малышах и Юрии Ивановиче. Оказывается, Юрий пел им песни, брал их на руки и медленно расхаживал по палате. Юрий вообще очень трогательно общался с маленькими пациентами, для них у него были самые нежные и ласковые слова, которые малыши, конечно, не понимали, но правильно ощущали. Юрий был для детей не только врачом, он старался быть им еще папой и мамой, ему не было в тягость перепеленать ребенка и покормить его из бутылочки. За это в отделении его иногда называли «папа Юра».

Я молча слушала рассказ Любы и одновременно прислушивалась к себе, с беспокойством и сладкой болью внутри ощущая, что меня тянет к Юрию. Моя душа переполнялась теплотой и благодарностью за его усилия по лечению ребенка, но одновременно ждала от него еще и другого, ждала мужского внимания к себе как женщине и как к личности, которая этого достойна. Мне было ясно, что у меня нет оснований рассчитывать на такие реакции со стороны Юрия, что нет возможности даже намекнуть на свой интерес к нему. В отличие от молодых людей, с которыми я общалась прежде, его нельзя было уязвить шутками, проверить на слабые места и тем самым помочь себе освободиться от эмоциональной зависимости. Юрий был врачом моего ребенка, и его миссия в моей жизни была столь значима, даже свята, что у меня не было и мысли касаться его достоинства или кокетничать с ним. В какой-то момент мне захотелось позвать своего мужа, убежать к нему от этого нового чувства. Я верила, что сумею простить Александру его эгоизм, что он полюбит сына, и мы втроем будем жить счастливо. Но беспокоящий запах весны поздней осенью не давал сосредоточиться на ощущении душевного равновесия, а острое чувство счастья от надвигающейся любви перемешивалось с тревогой за отношения с мужем и за неясность возможных отношений с Юрием. Я испытывала полное смятение чувств.

Ровно через неделю я начала кормить своего ребенка грудью. Саше было полтора месяца, весил он немногим более двух килограммов, но выглядел хорошеньким симпатичным ребенком с круглыми щечками. Отпала надобность в кувезе, Саша лежал в обычной детской кроватке, какие используют в родильных домах. Этот факт сам по себе приводил меня в восторг, когда я приходила на кормление и могла полюбоваться на ребенка. Юрий Иванович по-прежнему много занимался с Сашей, делал ему массаж и часто хвалил его мне: говорил, что он спокойный, терпеливый мужичок. Теперь Саша из предмета постоянного волнения сделался маленьким центром радости для Юрия и медсестер, которые за ним ухаживали. Я, конечно же, была счастлива, улыбка почти не сходила с моего лица. В шесть вечера было последнее кормление детей, после которого я почти бежала в «Детский мир» покупать все то, что требовалось для малыша. Потом ехала домой, стирала и гладила пеленки, чепчики, распашонки, Вместе с мужем мы купили детскую кроватку и коляску. Вскоре все было готово для прибытия маленького Саши домой.

И вот, наконец, наступил этот долгожданный день. Юрий с утра подошел ко мне, широко улыбаясь, и сказал, что может прямо сегодня выписать моего сына. У него была улыбка большого счастливого ребенка, так искренне это получается, наверное, лишь у редко улыбающихся людей и по случаю большой радости. Я побежала звонить Александру, пока тот не ушел на занятия, чтобы купил огромный букет цветов, взял из дома детские вещи и быстрее приезжал в клинику за Сашей и мною. Муж приехал через полтора часа, привез охапку гвоздик, хороший французский коньяк для доктора и большой торт для медсестер. Пока Сашеньку одевали и заворачивали в одеяла, я выясняла у Юрия последние тонкости по уходу за ребенком, каким врачам надо будет показать его в ближайшее время, как часто нужно делать массаж. Мы с Юрием стояли друг против друга, и наши лица сияли: мы были победителями!

– Вы счастливы? – спросил Юрий.

– Да, счастлива! Огромное Вам спасибо, Юрий Иванович, – я протянула ему цветы и, слегка смущаясь, спросила, – Можно я Вас поцелую?

– Можно, – разрешил Юрий.

Я чуть притянула его к себе за плечо и прислонилась губами к щеке. Как раз в это время закончили одевать Сашу. Я взяла его на руки, с чувством радости и новизны ощутив тяжесть своего ребенка в теплом одеяле. Затем я попрощалась с Юрием, пообещав приехать с Сашей, когда ему исполнится год. Я старалась как можно лучше запечатлеть Юрия в своей памяти и пристально посмотрела на него перед длительным расставанием. Затем вместе с маленьким и большим Александрами мы поехали домой.

С этого дня время потекло для меня столь быстро, словно неделя была одним днем. Кормления, стирка пеленок, прогулки – это были радостные заботы. Мой муж, в общем, не особенно стремился помогать мне в этих хлопотах, считая их чисто женскими, редко мог встать ночью к ребенку. У меня многие ночи были бессонными – Саша приблизительно на три недели перепутал день с ночью, что часто бывает с маленькими детьми.

Однажды утром Александр собирался в институт, а я приготовилась кормить Сашу. Муж долго стоял перед зеркалом, прикладывая один за другим галстуки, не решаясь выбрать какой-то из них к своему новому серому костюму. Вконец разозлившись, Александр протянул мне дюжину галстуков и раздраженно попросил, чтобы я помогла ему выбрать и завязать галстук. Маленький Саша принялся плакать, и я сказала мужу, что мне сейчас некогда.

– Ты совсем не обращаешь на меня внимания! Тебе нет до меня дела, да и за собой ты тоже не следишь! Как можно так жить?

Александр быстро надел пальто, схватил шапку и, хлопнув дверью, ушел в институт. Я подождала, пока Сашенька, как следует наесться, перепеленала его, положила в кроватку и подошла к зеркалу. Действительно, вид у меня был не самый лучший – волосы неаккуратно причесаны, возле глаз пролегли первые тоненькие морщинки и появились синяки от частого недосыпания.

Я села, держа в руках пеленки, которые собиралась отнести в ванную, и задумалась. Мне стало трудно жить с Александром, и я уже не скрывала от себя, что не люблю его, но он был отцом моего ребенка, хотя и эгоистичным, не любящим его, как люблю я, но отцом. Муж часто грубил мне в последнее время, а я почти всегда пропускала это мимо ушей. Вот и сегодня он опять не понял, что ведет себя эгоистично, может быть, будучи даже не в состоянии этого понять.

Я уже месяц не была на занятиях, хотя вот-вот должна была начаться зимняя сессия, поэтому, наконец, решила переехать к маме, которая сама настоятельно мне это предлагала. Она звала меня к себе сразу после рождения Саши, но я полагала, что Александр не согласится жить вчетвером вместе с ребенком и тещей в небольшой двухкомнатной квартире. Теперь выбора не было, мне надо было иметь возможность нормально учиться.

Муж, к моему удивлению, не стал возражать против переезда к моей маме. Мы собрали наши вещи – по большей части это были детские принадлежности, погрузили их в грузовое такси и вместе с Сашей поехали в нашу с мамой квартиру.

Моя мама работала неподалеку от дома на заводе, производящем электронную технику. Она перевелась на работу во вторую смену, так, чтобы я смогла спокойно ездить на занятия, не беспокоясь за Сашеньку. Александр, как и я, после переезда, аккуратно посещал институт, но дома жил своей отстраненной жизнью. Он очень много, просто запоем читал художественную литературу, при этом у него не возникало вопросов, надо ли гулять с Сашей, мыть его, укладывать спать. Он никогда не сомневался, что это будет сделано мною или моей мамой, и ему не приходило в голову предлагать свое участие и помощь.

Как и прежде время, заполненное занятиями в институте и уходом за маленьким ребенком, летело очень быстро. При этом я часто вспоминала Юрия и согревала себя мыслью о том, что с ним есть договоренность показать Сашу в клинике, когда тому исполнится год.

Очень важным обстоятельством в моей жизни, как и раньше, была дружба с моей институтской подругой Галей, с которой мы жили неподалеку, вместе ездили домой из института, сидели рядом на занятиях. Я была в курсе всех ее жизненных обстоятельств и планов, а она моих. Мне была важна ее эмоциональная поддержка, потому что она была здравомыслящим и склонным к анализу человеком, к тому же, будучи хорошо знакомой с Александром, могла объективно смотреть на его поступки. Гале были ясны причины нашего отчуждения с Александром, она расценивала сложившуюся у нас семейную ситуацию как логично вытекающую из характера и взглядов на жизнь моего мужа, которому, как она говорила, противопоказано иметь семью, а гораздо правильнее общаться с книгами и жить вместе с мамой и бабушкой, которые обеспечивали бытовые стороны его жизни.

В июне я успешно сдала сессию и продолжала почти каждый день ходить с Сашей в поликлинику – один день на уколы, другой на массаж. Из-за этого мы не смогли переселиться на дачу моей тети, где обычно проводили лето, но ребенок все равно подрос за летние месяцы и окреп, и я испытывала по этому поводу настоящую гордость. В сентябре я пошла учиться на четвертый курс, а в начале октября моему сыну исполнился год. Через несколько дней я позвонила в клинику, предупредила заведующую отделением о нашем приезде с Сашей. Она порадовалась нашему предстоящему визиту и сказала, что обязательно передаст эту информацию Юрию Ивановичу. В четверг с утра, как мне было назначено, мы с нарядно одетым Сашей вышли из такси возле чугунной ограды клиники и, держа красивый букет цветов, остановились посмотреть на красное кирпичное здание. Потом я подвела Сашу к той асфальтовой дорожке, которая была столь памятна мне, взяла его за обе ручки, и он пошел по ней быстрыми маленькими шажками, с одобрением приняв возможность самому походить на улице. У меня сжалось горло – мы с Сашей радостно идем по этой вот дорожке, которая раньше была пропитана для меня тревогой за наше существование и болью от едва выносимой ситуации.

Я открыла знакомую тяжелую дверь, взяла Сашу на руки и, поднявшись на второй этаж, позвонила в дверь шестого отделения. Все здесь было так же, как год назад. У двери висел такой же листок со списком детей и их весом. Через минуту вышла Лида, увидев нас с Сашей, всплеснула руками и громко стала звать других медсестер посмотреть на ребенка.

– Саша, какой ты хороший вырос, какой большой! Даша, проходите скорей, раздевайтесь. Сейчас скажу врачам и Юрию Ивановичу, что вы пришли, пусть полюбуются.

Мы разделись в небольшой комнатке – раздевалке для медсестер и зашли в ординаторскую. Вскоре туда собрались врачи и, наконец, пришел Юрий Иванович, который работал теперь только в отделении реанимации. Было видно, что он очень рад увидеть своего бывшего маленького пациента – взял его на руки, разговаривал и шутил с ним. Саша сидел у Юрия на руках на удивление спокойно, по его легкой улыбке было видно, что этот дядя ему нравится, и он готов с ним общаться. Все доктора это заметили и сказали, что Саша узнал Юрия Ивановича, точнее почувствовал, что знает его. Я любовалась на Юрия, который ходил по ординаторской вместе с моим сынишкой на руках, и чувствовала себя в эти минуты очень счастливой. Затем Юрий Иванович и другие врачи осмотрели Сашу, сказали, что он хорошо развивается и видно, что в него вложено много сил с тех пор, как он выписался из клиники. Доктора дали мне рекомендации по приему Сашей витаминов и занятиям с ним физическими упражнениями. Прощаясь, я протянула Юрию цветы и, глядя ему в лицо, вновь резко ощутила, что его притягательность для меня так же сильна, как и прежде.

То, что я увидела Юрия, лишний раз всколыхнуло мои чувства. Я с детства старалась сдерживать свои эмоции или скрывать их, поэтому теперь ходила со своим чувством так, как будто была беременна им, оно не покидало меня ни на миг, а душа от него млела и болела одновременно. В голове носилось множество мыслей, как найти способ общения с Юрием. Я не забывала, что была замужем, и что Александр был отцом моего ребенка, но точно определить для себя, останусь ли я с ним в случае, если сложатся отношения с Юрием, не могла. Мою влюбленность в Юрия можно было сравнить с неожиданно прорвавшимся водным потоком, который мог разнести и размыть все непрочное на своем пути. Я всерьез взвешивала даже такой вариант развития событий, как оставить МГИМО и пойти учиться в медицинский институт, чтобы иметь в последующем возможность работать вместе с Юрием. Двумя незыблемыми столпами в моей жизни оставались мать и сын, интересами которых я не стала бы жертвовать ни по каким причинам, все остальное я готова была изменить, лишь бы вместить в свою жизнь Юрия.

Через городское справочное бюро я узнала его домашний адрес, а в телефонной справочной по этому адресу мне сообщили номер его телефона. Я решила написать Юрию письмо и признаться в своих чувствах. Это письмо я писала два дня, хотя оно полностью поместилось на четырех страницах из моей студенческой тетради. Хотелось найти наиболее точные выражения для того, чтобы объяснить Юрию свое состояние и ту степень любви, которую я испытываю к нему, а также объяснить, что хоть я не претендую на отношения с ним, но не оставляю такую надежду. В письме я указала свой домашний телефон с мыслью, что он им все-таки воспользуется.

Прошло четыре дня, и Юрий, действительно, позвонил.

– Даша, здравствуйте, это Юрий Иванович.

– Здравствуйте, Юрий Иванович.

– Что у вас произошло?

– Полагаю, что вы знаете, я об этом написала.

– Давайте встретимся. Вам удобно во вторник, в семь вечера?

– Да, удобно во вторник. А где?

– Где вы сами хотели бы?

– Ну, я не поведу вас куда-нибудь пить, в бар, например, – зачем-то сказала я.

– Пойдемте тогда погуляем. На ВДНХ подходит?

– Конечно, я приеду на ВДНХ в семь вечера.

– Хорошо. До свидания.

– До свидания.

Этот разговор произошел в четверг, ждать до вторника было бесконечно долго, поэтому оставшиеся дни я ужасно торопила время. У меня не было эйфории, которую так хотелось бы испытать от чувства достигнутого результата. Вместо этого было ожидание решения со стороны Юрия и неизвестность – что же меня ждет?

Мы встретились на аллее возле ВДНХ. Юрий подошел ко мне со спины, видимо, решил лишний раз поглядеть, что я из себя представляю. Он сказал, что его тронуло мое письмо, в котором он уловил глубокую тоску, испытанную когда-то и им самим. Мне это определение показалось неправильным, ведь любовь дает и сильные радостные переживания, но я не стала об этом говорить. Мы довольно долго гуляли, и я отвечала, насколько могла искреннее, на его вопросы о взаимоотношениях с мужем, рассказывала о Сашеньке, к которому он проявлял самый живой интерес. Объяснила также, кем я буду работать по окончании института и что мечтаю пожить и поработать в Испании, так как испанский – мой основной изучаемый в институте язык. Юрий рассказывал мне про свои студенческие годы. Вспомнил про наиболее яркие отношения с девушками, оставившими, как было видно, глубокий след в его сердце. Их было двое, теперь они давно уже были замужем и имели детей.

Также он с удовольствием рассказывал про свое увлечение спортивным туризмом. Уже около десяти лет он и двое его друзей каждое лето совершали переходы по разным маршрутам через Кавказ, один раз через Карпаты, но в Карпатах переходы оказались легче, чем им хотелось бы. В этом году они путешествовали из Адыгеи в Сочи. Помимо красот природы и отдыха на морском побережье, его сильно впечатлила женщина сорока лет, которая занимала высокий пост в Госплане. Как пояснил Юрий, она очень хорошо сохранилась, ей нельзя было дать ее возраста, а ее общественное положение и заработок определяли высокую степень уверенности в себе. Кроме того, эта женщина оказалась умна и наблюдательна. В Сочи она познакомилась с мужчиной, который сумел, как выразился Юрий, подобрать к ней ключик. Он все это рассказывал к тому, чтобы объяснить мне, что в моей жизни также непременно найдется тот, кто подберет ключ к моей душе, и с кем я буду счастлива. Мне было видно, что Юрий испытывает эмоции при общении со мной, но это даже отдаленно не напоминало интереса мужчины к женщине. Я просто сильно удивила его, и он меня анализировал и одновременно успокаивал, а кроме того, я разбередила тот пласт его души, в котором лежали собственные дорогие ему чувства.

Мы возвращались домой на метро, Юрий вышел вместе со мной и подождал на автобусной остановке, пока не подъедет мой автобус. При расставании он сказал, что я могу звонить ему, если мне будет действительно плохо. Я ответила, что вряд ли стану это делать. Он пожелал мне всего самого доброго.

Как только я вошла в автобус, мне тут же захотелось выскочить из него, бежать вслед за Юрием и кричать ему, что он не может так со мной обходиться, ведь я почти не могу без него. Я посмотрела через оконное стекло в сторону метро, но Юрия там уже не было. Мне оставалось лишь поехать домой и по возможности скрыть свои плещущие эмоции. Это было похоже на ощущение от выпитого вина, терпкость которого затмила другие его вкусовые качества. Дня три после этого были до крайности тоскливыми, но я решила, что спустя какое-то долгое время позвоню Юрию и попрошу его о новой встрече. Я не могла себе представить, что он никогда не ответит на мою привязанность и откажется тем самым от единственной женщины в своей жизни, которая может столь сильно его любить и сделать истинно счастливым.

Прошло время, тоска улетучилась, любовь при этом никуда не делась, она стала моим постоянным состоянием. Время от времени я приезжала к зданию клиники, где работал Юрий, гуляла поблизости, глядя на здание, на окна отделения реанимации. Для меня они были самым притягательным объектом, хотелось заглянуть за них, чтобы увидеть тот мир, в котором живет и работает Юрий. Это было невозможно, ведь окна находились на третьем этаже. Я постоянно прокручивала в голове мысль о том, что следует сделать, чтобы расположить к себе столь необходимого мне человека. Я готова была на любые достижения и преодоления ради близости с ним. Было понятно, что недостаточно быть просто студенткой, пусть и престижного ВУЗа. По всей видимости, на него мог подействовать мой жизненный успех, то есть удачная карьера, высокая должность, недаром же он так впечатлялся от той сорокалетней женщины в туристическом походе. Это что же, еще десять – пятнадцать лет жизни? Может быть, ему откроет глаза повесть, написанная мною или стихи? Если бы я была более продвинута в музыкальном образовании, чем просто окончание музыкальной школы, я, пожалуй, взялась бы за написание крупного симфонического произведения. Два года подряд в день рождения Юрия я приходила в клинику и передавала для него красивый букет цветов и поздравление в стихах, как мне казалось, нетривиального характера, но он ни разу не позвонил после этого.

Между тем, я успешно окончила институт и поступила на работу в одно из внешнеторговых объединений Министерства внешней торговли, а моя мама к этому моменту вышла на пенсию, чтобы быть вместе с Сашей. Некоторое время я работала инокорреспонденткой, то есть переводчицей, но довольно быстро у нас появилась вакансия экономиста, на которую меня перевели. Работа мне нравилась, на начальном этапе она во многом напоминала процесс обучения – получаешь задание, выполняешь в установленный срок и сдаешь руководителю своего подразделения, который вносит необходимые правки и поясняет их. Было ясно, что со мной возятся, так как я новичок. Это была хорошая поддержка, которая помогла мне встать на ноги как специалисту. Работа, как институт прежде, оказывала на меня самое благотворное воздействие. Именно она постоянно питала мою уверенность в собственных силах – хороший заработок был не единственной к тому причиной. Я вращалась в кругу эрудированных людей, посмотревших мир и знавших себе цену, в основном доброжелательных ко мне, но требовательных в работе. В тот же год на работу в нашу организацию взяли пять других молодых специалистов, и мы тянулись друг к другу, помогали, чем могли. Появились первые планы в отношении карьерного роста, заграничных командировок.

С Александром мы расстались, и он переехал жить к своим родственникам. На повышенных тонах Александр заявил мне и моей маме, что бесконечно устал от наших требований, в соответствии с которыми он должен, приходя с работы, гулять с ребенком, мыть время от времени посуду или ходить по субботам в магазин. Все это – сугубо женские занятия, а то, что он зарабатывает мало денег для семьи и в этом особенно не усердствует, это объективная реальность, к сорока годам он, как и положено, достигнет всего, о чем может сегодня мечтать. С этими словами Александр быстро собрал одежду в большую спортивную сумку, хлопнул дверью и ушел. Мне не только не хотелось за ним идти, но я даже порадовалась про себя, что он пришел к решению оставить нас, потому что нет ничего хуже, чем затягивать разрыв в отношениях.

Мы с мамой не разделяли жизненную позицию Александра, обе старались прилагать максимальные усилия, каждая в своей деятельности. Я к продвижению по работе и зарабатыванию денег для семьи, она к заботе о ребенке и его воспитанию, а также ведению домашнего хозяйства. Раза два после своего ухода Александр приезжал за книгами и вещами, затем наши контакты прекратились, что было для меня большим облегчением. Я объясняла своей подруге Галине, что у меня после ухода Александра родилось ощущение, будто с шеи упал железобетонный крест, который я стойко несла четыре года.