Страна мурров

– Не в любого. Зять говорит, нужна какая-то ало… аломания, – выдавила из себя Тавала, косясь на повариху.

– Может, аномалия?

– Во-во, кажется, так.

Бомбаст нащупала и несильно сжала свой крошечный седой пучок на затылке. Так она привлекала к себе внимание, когда хотела сказать что-то важное.

– А вы верьте больше. Говорят, что аломалия, а потом окажется зараза. Позаразимся все и будем по полу кататься. Мяукать, п-ф-ф, спариваясь!

– Ну, тебе-то это не грозит, Анаболия, – лениво заметила Гриватта, принимаясь за лимонный кекс. – Катайся, не катайся…

Фелиси прыснула, а Виктория за спиной у Бомбаст замахала на Гриватту руками, но не смогла удержаться и вскоре уже тряслась у плиты от беззвучного смеха.

Побагровевшая Бомбаст вскочила и покинула кухню, бросая по сторонам испепеляющие взгляды. В доме эту старую деву не любили за подозрительность и откровенную неприязнь ко всем и всему и платили ей тем же.

Виктория вытерла краем фартука выступившие слёзы и вернулась к работе, а на кухню заглянула ловисса – главная над слугами, красивая женщина лет тридцати, белокожая, голубоглазая, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами до плеч. На работе она носила узкую тёмную юбку до колен и мягкий пуловер или, как сейчас, светлую блузку, а из обуви предпочитала туфли-лодочки на низком каблуке. Звали её Длит. Она была правой рукой госпожи Монца и заправляла домом, обладая счастливой способностью ладить с людьми и в мгновение ока решать самые трудные проблемы.

Ловисса поинтересовалась, вовремя ли будет готов ужин, и, получив от Виктории подтверждение, удалилась.

– А помните, как госпожа ловисса пришла к нам осенью? – спросила Тавала. – Господин Куафюр, как её увидел утром, сразу увёл к себе, она села в кресло перед зеркалом, платок сняла, а у неё волосы так и сияют. Мы с Софией случайно это всё наблюдали, он же, господин Куафюр, дверь никогда плотно не закрывает, когда стрижёт…

– И что? – спросила Гриватта.

– Ну, он увидел её волосы, и его прямо перекосило. Стал перебирать прядь за прядью, медленно ощупывать, разглядывать, как он всегда делает, а потом клюнул носом в маковку и понюхал… А она и говорит: подрежь немного сзади, только не клади мои волосы, то есть пряди, в свой мешок…

– Быстрее, Тавала, – в нетерпении сказала Фелиси. – Умеешь ты закрутить интригу. Что дальше?

– Дальше лицо у него помертвело, и их взгляды встретились в зеркале, – зловещим тоном продолжала прачка. – Уставились друг на друга, как родные после долгой разлуки.

– Странно. Выходит, они знакомы?

Тавала пожала плечами.

– Закончила? – крикнула от плиты Виктория. – Или ещё про кого-то не доложила, за кем подглядывала? Предупреждаю, нервы у меня кончаются, подруга!

Тавала смущённо уткнулась в тарелку.

– Я вот подумала про больных, в которых кошки вселились, – преувеличенно-громко сказала Фелиси. – Может, они их… ели?

– Нет, ну как так можно, Лиси? За столом! – возмутилась повариха.

– А что такого, мада? Помните деда Тухана, который в прошлом году съел свою кошку? Ему ещё соседи дом сожгли. Так вот, он же весь шерстью покрылся, и хвост у него вырос. Хотел помолодеть, а вместо этого умер страшной смертью. Мартон ездил на похороны – госпожа Айлин велела от её имени плюнуть на могилу. Кощёнке-то лет двести было, я её видела, мы же на соседней улице живём. С виду невзрачная, сразу и не скажешь, что мурча, такая тощенькая, ледащая… – Голос у Фелиси делался всё более жалостным. – Как у него рука поднялась? Как он мог?

– Хватит, Лиси, – оборвала её Виктория, вынимая из духовки запечённую утку. – Как да как. Бесславно помер, семью опозорил, туда ему, негодяю, и дорога.

– А Хранители его не наказали! Почему?

– Покрылся шерстью и умер с хвостом. Куда ещё страшнее наказание?

В дверях показался заспанный Господин Миш, привлечённый упоительными ароматами, распространившимися по дому. Длинная холёная шерсть кота блестела, тугой животик

говорил о сытой жизни. Виктория руки в боки встала перед ним.

– Здравствуйте! Пробудились! Неужто покушать пришли? И совесть позволяет?

Ещё не вполне проснувшийся Господин Миш сел посреди кухни и издал вялый со сна мяв – неодобрительно глядя на повариху.

– Гриватта, переводи! У тебя здорово получается! – захлопала в ладоши Фелиси. – Ну, пожалуйста! Представление! Представление!

С надменной улыбкой, Гриватта пододвинула к себе вазочку с конфетами.

– За что вы его так, мада? Что ваш любимчик опять натворил?

– Какой ещё любимчик? – переспросила повариха, сердито глядя на кота сверху вниз. – Этот обормот…

– Ме, – сказал Господин Миш.

– Не знаю таких слов, – «перевела» Гриватта, жуя конфету.

– …сегодня ночью шатался по дому, – продолжала Виктория, – видать, проверял, все ли углы помечены…

– Мяф-мяф, мяф-мяф, мяф-мяф!

– Снова мимо. Мне всего лишь не спалось.

– … и не нашел ничего лучше, как взгромоздиться своей тушей мне на грудь…

– Я думал, мне будут рады!

– …чтобы почесать, где чешется.

Господин Миш надрывался, оправдываясь:

– Это необоримое желание меня самого застало врасплох!

Фелиси, ловившая каждое слово Гриватты, умирала со смеху. На кухню зашла Лорна, пристроилась с чашкой чая на конце стола и тоже посмеивалась, слушая перепалку Виктории с мурром.

– Вам смешно, а я чуть со страху не померла, – продолжала жаловаться Виктория. – Решила, что домовой завёлся, он-то любит придушить. Открываю глаза и вижу этого вредителя. Сидит на мне в три часа ночи и чешется! Я с тапком гналась за ним до самой лестницы…

– Вредитель, аааа… Вреди-и-и-тель…

Виктория взглянула на взъерошенного и расстроенного кота.

– Ишь, усы растопорщил. Чего разорался?

– Ой, Виктория, ты бы полегче, – сказала Тавала, оторвавшись от тарелки. – А то влетит за такие слова. Да ещё тапком намахиваешься на мурра… ужас! Как ты не боишься?

– Никак не боюсь.