Капитан из Гринсволда

В пятнадцать лет он устроился юнгой на шхуну. За полтора года службы научился работать с парусами, держать курс по компасу и звездам, определять глубину фарватера и скорость судна. Узнал кое-что о хитростях торговли и приобрел практику в употреблении крепких напитков. Может, так и остался бы Нед служить на «Гаранте», но сменился капитан, а новому не по душе пришелся задиристый парень, от шуточек которого покатывалась со смеху команда. И юнга оказался на берегу…

Кое-как протянул пару месяцев, перебиваясь с хлеба на воду. Кто-то посоветовал попытать счастья на сахарных плантациях. Нед наврал в конторе, что ему уже восемнадцать. (Моложе на эту каторжную работу не брали.) Ему поверили. Широкоплечий, рослый, он в свои неполные семнадцать вполне мог сойти за восемнадцатилетнего.

Но работа на плантации – явление сезонное. Осенью Нед вернулся в Зурбаган, поближе к порту. Да только не спешили капитаны брать в команду безработного юнгу. Бывший его хозяин, капитан «Гаранта», в отместку за насмешки пустил слух, будто, уходя, прихватил Сэвидж из его каюты деньги и золотые часы. Было это ложью от начала до конца, но люди говорили парню в лицо: «Кто тебя знает? Может, ты и не брал ничего, да ведь дыма без огня не бывает.»

Отчаявшись найти работу в городе, Нед бродил по окрестным деревням, нанимаясь к фермерам на самую тяжелую и грязную работу.

***

Ненастной ноябрьской ночью, возвращаясь в Зурбаган, заметил Сэвидж в стороне от дороги огонек. Вконец замерзший и усталый, свернул на неяркий свет, и вскоре тропинка вывела его к просторному двухэтажному дому. Дверь на стук открыли сразу, словно парня ждали. Так Сэвидж попал в коммуну, состоящую из десятка ребят и Николая Ивановича Ковалева – заведующего, учителя и мастера в одном лице. Все необходимое по хозяйству делали сами ребята. Была, кроме работы, и учеба…

Неда с горем пополам научили в приюте читать и писать, но Библия и жития святых не располагали к чтению, а на улице и вовсе было не до этого. Здесь же он впервые открыл для себя книги. Забыв обо всем на свете, часами просиживал юноша в библиотеке, глотая книгу за книгой. Спящий мозг проснулся, жадно требуя все новой и новой пищи для размышлений. Но вместе со знаниями приходила тревога. Отложив книгу, Нед задумывался: что ждет его в будущем? Он не сможет прожить всю жизнь в коммуне, это ясно. А куда идти? Снова на улицу, голодать и скитаться? Зачем же тогда он тратит столько сил и времени на учебу? Грести навоз можно и без знания древней истории.

Мысли эти тревожили его. Но еще больше тревожило другое. Немало повидавший грязи, выросший в презрении парень никак не мог убедить себя, что Николай Иванович искренне доверяет ему. Чем чаще Ковалев повторял, что Нед ничем не хуже окружающих его людей, тем сильнее казалось Сэвиджу, что учитель врет, что он, как и прочие, считает его вором и презирает в душе.

Все чаще Нед думал о том, что бесполезно пытаться изменить жизнь, что, как бы он ни старался, судьба его быть бродягой, изгоем.

Не в силах справиться с отчаяньем, Сэвидж стал грубить, отказывался от работы и порой кулаками отвечал на безобидные замечания товарищей. Конфликт все разрастался и Ковалев, наконец, был вынужден попросить Сэвиджа быть посдержаннее или оставить коммуну. Нед выбрал второе…

О том, что было дальше, вспоминать больно и страшно. Отчаянье и гнев – плохие советчики. Путь, подсказанный ими, вел в пропасть.

Мстя самому себе, Сэвидж стал жить по принципу «Чем хуже, тем лучше», старательно доказывая окружающим, что они не ошибаются, считая его подонком. Прежде не терпевший грязи и неряшества, он опустился, перестал следить за собой, пристрастился к водке, добывая деньги на выпивку весьма сомнительными путями. Немытый, нечёсаный, в заскорузлых, насквозь пропитанных грязью лохмотьях, с мутным от водки взглядом, Сэвидж выглядел пугалом, но его это мало волновало. Он почти потерял контроль над собой, дойдя до состояния скотского и непристойного, подчиняясь единственному желанию: пить, пить до беспамятства, до одури, чтобы не знать, не помнить о том, что он – человек, забыть, о чём мечтал, читая книги, что вообще мечтал о чём-то… Забыть, что есть мир за пределами кривых горбатых переулков, грязных задворок, воняющих перегаром и табачным дымом притонов, где в почерневших от копоти стенах копошится человеческое отребье… Лишь порой, в минуты просветления, его охватывал ужас. Кем он стал, что сделал со своей жизнью? Спасаясь от этих мыслей, он вновь и вновь прибегал к испытанному средству – выпивке…

В портовых кабаках за ним закрепилась слава отчаянного драчуна и задиры. О драках с его участием ходили легенды. Словно в поисках гибели, Нед бросался в схватку, очертя голову, не глядя ни на число противников, ни на их физическую силу. Казалось, что умереть для него не так страшно, как жить. Но смерть почему-то обходила его стороной…

***

Как-то к Сэвиджу за стол подсел человек, костюм которого и вся манера держаться свидетельствовали о принадлежности к людям обеспеченным. Господин этот рядом с грязным оборванцем выглядел весьма странно, но, похоже, его это не заботило.

– Добрый день, Нед,

– Откуда вы знаете мое имя?

– Узнал у трактирщика. Ты – личность достаточно известная в порту.

– Ну, так что из этого?

Господин придвинулся ближе

– Я довольно долго наблюдал за тобой. Ты смел, решителен, находчив. Но ты бездарно тратишь время, стараясь попасть на тот свет раньше, чем назначено Богом. На мой взгляд, если уж рисковать, то стоит иметь за это что-нибудь получше синяков и ссадин… Почему бы тебе ни присоединиться к вольным торговцам?

Нед насмешливо прищурился.

– Интересно, каким же образом? Я, ребята, тут мимо проходил, решил заглянуть… Так, что ли?

– Дело только за этим?

Сэвиджу стало не по себе под колючим взглядом собеседника.

– Да.

– В таком случае, проблема решена. Приходи сегодня вечером в Песчаное ущелье. Знаешь, где это?

– Знаю.

– Только смотри, не напивайся. В горах опасные тропинки, того и гляди – сорвешься.

Нед подбросил на ладони пару медяков.

– Захотел бы, не смог напиться. Это все, что у меня есть.

– Скоро у тебя будут деньги. Вольные торговцы хорошо платят. А теперь – прощай. Увидимся вечером.

В тот вечер Сэвидж был принят в общество контрабандистов. Его поставили напарником Лючиано, старого рыбака из ближнего поселка. Тот лишь фыркнул, услышав это, а, уходя, бросил на прощанье:

– Мыть лодку каждый раз после тебя я не намерен, так что потрудись привести себя в порядок.

Умойся, тряпье свое постирай, руки песком, что ли, ототри. И еще: в свободное время хоть залейся водкой, но в море должен идти трезвым. Мне с тобой там возиться некогда, утоплю – и весь сказ.

Слова ли старика так подействовали, или самому Сэвиджу надоело валять дурака, только Лючиано не вдруг узнал парня при следующей встрече. Старик покрутил головой, усмехнулся в усы: «Так-то лучше. Хоть на человека стал похож…». Вслух же сказал совсем другое: «Бери весла, поглядим, каков ты в деле…».

***

Контрабанда приносила хотя и весьма нерегулярный, но довольно ощутимый для нищего бродяги доход. Пил теперь Сэвидж значительно меньше, но свободное время по-прежнему предпочитал проводить в кабаках и дрался он ничуть не реже, чем раньше. Во время одной из драк его арестовали. Срок он получил почти символический – полгода принудительных работ – и был отправлен в Угорье.

Поселок Угорье – это обнесенные колючей проволокой бараки рядом с карьером, где добывают камень. На работу – строем, с работы – строем, в столовую, в барак – везде строем.

«Осужденный Сэвидж, статья №…, срок 6 месяцев, для получения наряда прибыл…». «Господин майор, доктора надо… Помрет ведь, чего доброго».

Сэвидж заболел. Организм, ослабленный предыдущими голодовками и алкоголем, не выдержал тяжести работы каменотеса. К концу четвертого месяца парня свалила рудничная лихорадка. Впрочем, он был не одинок. Хворь эта поражала чуть ли не каждого второго. Некоторые переносили лихорадку относительно легко, даже не обращались к врачу. Других, так же, как Сэвиджа, болезнь укладывала надолго.

Несколько дней метался Нед в бреду, жар не могли сбить никакими силами. Текла из горла на пол обжигающая кровь… Потом бред стих, температура снизилась, но навалилась такая слабость, что не было сил даже шевельнуть рукой. И при малейшем напряжении снова начинала идти горлом кровь.

Медленно, с огромным трудом приходил в себя Сэвидж.

Ему оставалось меньше месяца до конца срока, он уже числился в выздоравливающих и по мере сил помогал на кухне, когда его вызвал к себе майор.

– Там к нам журналист из «Независимой газеты», хочет побеседовать с кем-нибудь из осужденных. А ты один не занят, так что пойдешь ты. И смотри мне, не подведи. Кто их знает, этих писак…

Конвойный доставил Сэвиджа в комнату для свиданий. Одно название: «комната». Побелка почернела от копоти, на единственном окне – решетка (тут везде решетки), из мебели – пара привинченных к полу табуретов. Войдя, Нед решил было, что конвоир ошибся и ему не сюда. Журналист представлялся ему солидным немолодым господином, а у окна стояла девушка. Вряд ли старше его самого, невысокая, худенькая, русые волосы до плеч. Мимо такой на улице пройдешь, не заметишь. Но конвоир подтолкнул его вперед.

– Вот, значит, доставил, как вы просили. Вы тут поговорите, а как закончите, тут звонок есть, я тогда приду.

Щелкнул замок на двери. Девушка вздрогнула, но тут же улыбнулась.

– Давайте знакомиться. Я корреспондент «Независимой газеты» Дина Быстрова.

Нед и сам не заметил, как рассказал Дине много больше, чем собирался вначале. Ей было хорошо рассказывать, она умела слушать, и видно было, что собеседник ей действительно интересен, что интерес этот не показной.