Круглые коленки

– Мразь. Говнюк.

– Ну, ты, Майка, даёшь! – сказала Швабра. – Что теперь будет?!

Зу- зу смотрела на меня с ужасом, как будто я, выпустив Оленёву, могу сейчас кинуться на неё.

У меня пылало лицо, в голове звенело. Я подняла с пола свой портфель, достала учебник, ручку. Руки тряслись. В классе теперь стоял страшный шум, но у меня было чувство, что я одна. Синичкина тоже выбежала в коридор и, вскоре вернувшись, сообщила:

– Оленёва в учительской. Ей вызвали «Скорую помощь»!

Кисик сделал очень серьёзное лицо и сказал:

– Сдаётся мне, придётся нам Захарку на поруки брать.

Теперь я понимаю, что он таким образом единственный из всего класса выразил мне сочувствие, но тогда я была возмущена его словами. Меня? На поруки? За что?

Прозвенел звонок, но в класс из учителей долго никто не приходил, и это было дурным знаком. Потом пришла учительница по физике, построила всех и заявила:

– Отличное знание химии не освобождает человека ни от моральной, ни от уголовной ответственности.

Потом явилась наша классная и привела заплаканную Оленёву. Красивое Ольгино лицо не могли испортить даже красные пятна.

– Захарова, твоё поведение переходит всяческие границы. С твоими родителями мы будем разговаривать у директора, но сейчас, по горячим следам, ты обязана извиниться.

Убей меня бог, но я была уверена, что Вовика подговорила Оленёва, но для меня дело было не в этом. Я себя считала чуть ли не безукоризненным человеком, лучшей ученицей класса, и обвинение в предательстве было для меня действительно позором. Ведь я ни сном, ни духом… Да и что в те времена могло считаться хуже? В те времена, когда уехать навсегда жить заграницу считалось предательством Родины?

Я откинула свой портфель в сторону и встала.

– Я извинюсь, но если кто- то правда считает, что это я сдала Иссу, скажите мне это в лицо!

Я стояла и смотрела на них. И все они молчали, и при этом как- то странно отводили глаза.

– Что- что- что? При чём здесь Исса Давыдовна?– Лицо нашей классной даже как будто вспухло от возмущения. –И кто вам дал право обсуждать поступки учителей?

Я поняла, что в принципе мне уже нечего терять.

– Мне обидно, что я зря дошивала не сданную на оценку юбку. Кто мне теперь за неё поставит пять?

– Давай дневник, Захарова. Завтра будем разговаривать у директора. Учти, твоё поведение надоело уже всем учителям.

И вот до сих пор для меня остаётся загадкой, как они все могли подумать, что мне зачем- то нужно было доносить, что Исса ощупывала наши коленки? Как они вообще могли решить, что мне все это не безразлично? Как не понимали, что я была по всей своей сути совершенно другая, не такая, как все они? Я была тогда выше всех не только ростом, но и выше всех этих коленок, выше этих дурацких рассуждений о счастье… И, в конце концов, что за криминал был в том, что учительница один раз за сколько- то лет отступила от школьной программы? Неужели действительно этот странный Иссин поступок принес кому- то вред? И с какой же формулировкой ее уволили? И, кстати, ведь Зу- Зу тоже не принимала участия в этом ощупывании?

***

– Объявили посадку на ваш рейс, мадам.

– Ну, что же. Значит, пришла пора нам прощаться. Спасибо, Ядвига.

– И вам спасибо. Сейчас я перепоручу вас служащим авиакомпании. Ждем вас через два месяца. Я уверена, после второй операции мы приедем в аэропорт уже без коляски.

– До встречи, Ядвига.

– Счастливого полёта!

Она махала мне, пока мы с пришедшим за мной молодым человеком чернокожей наружности катили через зал. Чтобы мне было подольше видно Ядвигу, он развернул мою коляску задом наперёд и всю дорогу до самолёта напевал весёлую песенку.

– О чём вы поёте?

– О любви.

– Разве любовь – весёлая штука?

– Конечно.

А вот мне никогда не казалось, что любовь это что- то весёлое. Может быть, дело как раз в том, как к этому относиться? Мне теперь кажется, что я слишком рано стала серьезной.

***

Мои круглые пятёрки по всем предметам с первого класса служили мне своеобразной индульгенцией, иммунитетом против всего неприятного. Это было время, когда пятерки еще ценились. Уже потом появились работы по психологии и социологии, в которых утверждалось, что троечники лучше адаптируются к жизни, чем отличники (что чистая правда), но в мое время отличником было быть не зазорно. Хотя… Иметь кофточку «с толчка» и иметь круглые пятерки по всем предметам было уже не равнозначно, кофточка считалась лучше. Заграницы для нашего класса как бы не существовало, а если она и была, то только где- то там, в фантастической дали, где ездил на красивых машинах Жаль- Поль Бельмондо, бесновался со своей гитарой Блэкмор, пели АВВА и отправлялся назад в будущее доктор Эммет Браун. Все это было для нашего города и нашей жизни как бы вне реальности, но не зная ее, я хотела для себя какой- то другой жизни, обязательно далекой от сентенций учителей и глупых разговоров одноклассников. Постоянное «дай списать», а потом шушуканье в углах о том, кто из мальчиков как на тебя посмотрел… Мне было не интересно среди сверстников. Хотелось видеть каких- то новых, умных людей, слушать их разговоры, участвовать в них, а не учиться варить суп «борщ».

Мои пятерки по всем предметам давали мне возможность не только вести себя свободно в школе, но и спасали от скучных домашних дел. Достаточно было намекнуть, что я должна готовиться к контрольной или выполнить что- то сверх ежедневных заданий, и от меня отставали. Нельзя сказать, чтобы я пользовалась этим слишком часто, но мыть полы, стоять в очередях или сдавать назад в магазин пустые молочные бутылки – нет, уж увольте! Я лучше буду учиться.

– Почему, Захарка? – вразумляла меня иногда Швабра. –Сдавать бутылки – прибыльное занятие. Ты просто идёшь, стоишь некоторое время в очереди и сдаёшь. А если еще ходить за продуктами, то у тебя всегда будут карманные деньги.

– У меня и так есть карманные деньги.

– Хм, счастливая! – завидовала мне Швабра. –Но всё равно, денег может быть и больше.

Я не говорила ей, что карманных денег у меня было ровно двадцать копеек в день. Такую сумму выдавали почти всем нашим девочкам «на буфет». Насколько я знала, у Оленёвой часто бывали в кармане и рубли, и трёшки. Но в принципе, мне и не нужны были в то время карманные деньги. Обворожённые моей отличной успеваемостью родители и так давали мне всё, что было нужно. К тому же из- за моего высокого роста мне уже с седьмого класса приходилось покупать одежду и обувь во «взрослых» магазинах. Финские замшевые сапоги, которые мне купили за бешеные по тем временам восемьдесят рублей, были не только данью моде, но и необходимостью.

Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы учение давалось мне хуже. Конечно, никаким вундеркиндом я не была, но учиться мне было легко. Мне нравилось решать задачки повышенной трудности и выходить к доске тогда, когда остальные смущённо молчали. И кстати, это позволяло мне высказываться на уроках в тех случаях, когда лучше было бы придержать за зубами язык. И чувствуя мою независимость большинство учителей в нашей школе меня не любили.

– Захарова, а почему ты никогда не подаёшь дневник для оценки? – как- то спросила классная, когда я, как всегда с блеском, сделала какой- то доклад.

– А потому что мои родители и так уверены, что я всегда учусь на отлично.

– Поэтому они не ходят на родительские собрания, – поджала губы классная.

– Они много работают, у них мало времени, – сообщила я.

– Майка, а где работают твои родители? – Что за манера была у Швабры все время больно тыкать меня в спину?

– Папа – доцент в политехе, а мама – врач, – информировала я класс.

– И ты, Захарова, конечно же после школы будешь поступать в политехнический, – классная не поднимала глаз, делая вид, что записывает что- то в журнал.

– Я собираюсь поступать в МГУ.

– И на какой же факультет?