Вслед за Ремарком

Естественно, при таком сокращенном сроке учебы научить новичка водить машину как следует было невозможно, и если ученик желал, он мог договориться с преподавателем и взять частные уроки. Роберт, да и Михалыч, чтобы не связываться со школой, практиковали на своих машинах. У Роберта на его «девятке» был поставлен второй тормоз, а у Михалыча для этих целей имелась настоящая учебная машина, когда-то списанная по старости, а потом перебранная и доведенная им до ума вручную собственными силами с помощью все тех же друзей. Молодые же вовсю эксплуатировали в своих целях школьные машины, даже не думая ремонтировать часто случающиеся поломки или вкладывать в ремонт свои деньги. Сколько раз уже получалось, что занятия с плановыми учениками срывались из-за того, что накануне машины были сломаны борзыми парнями и оставались так и стоять брошенными во дворе, иногда даже с не снятыми тросами для транспортировки. Поэтому Роберт и Михалыч старались содержать отдельно свои учебные машины. Тем не менее на ночь все машины оставались в одном гараже. У каждого из преподавателей был свой ключ. Вывести же с утра пораньше или даже поздно вечером или ночью за ворота школы машину какую получше, пускай даже чужую, считалось у молодых чем-то вроде особенной молодецкой доблести. Сторож с легкостью открывал ворота за бутылку или эквивалентную ей денежную сумму. Сторожей выгоняли, но это ни к чему не приводило. Молодые ехидно посмеивались и продолжали действовать так, как хотели. Так вот сейчас они как раз и завели разговор о том, чтобы Роберт передал им часть новичков из своей группы. Михалыч в этом случае должен был бы остаться на три месяца на одной зарплате.

– Может, тебе просто дать от квартиры ключ, где деньги лежат? – тихо произнес Роберт бессмертные слова Остапа Бендера.

– Давай! – нисколько не смущаясь, ответил заводила.

– Мы, значит, тут почти месяц корячились, машины эти до ума после каникул доводили, а вы пивко в беседочке тем временем попивали, – вмешался тут в разговор ставший грозным Михалыч. – А теперь вам на подносике надо готовые игрушечки преподнести, чтобы вы их тут же и сломали! – У Михалыча взъерошились на загривке остатки волос, могучие плечи приподнялись, и руки с огромными кулаками выдвинулись наружу. Самый наглый из молодых посмотрел снизу вверх на всю фигуру Михалыча и, с виду сдав на попятный, перемигнулся со своими приятелями.

– Ну ладно, ладно, командир, – будто бы успокаивающе поднял он руку. – Чего без толку-то торчать! Просто мы конкретно после отпуска на мели, хотели подзаработать, Ну, если нет, значит, нет, базар окончен… – И он с деланым равнодушием отвернулся, показывая, что разговор можно считать завершенным.

Роберт хлопнул Михалыча по плечу. Развернувшись, они подхватили с собой Ленца, и у оставшихся сидеть за столами парней возникло ощущение, что по классу прошлась и выкатилась наружу мощная океанская волна.

– Сволочи и тунеядцы, – сказал, обдумывая что-то, Роберт, когда друзья втроем уже вышли на улицу. – Ни совести у них нет, ни чувства приличия.

– Дети они еще, беды как следует не видали. – Грозный с виду Михалыч на поверку был добрейшей души человек. – От армии откосили, работать толком не умеют. Вот и сидят, вместо ремонта пиво в беседке пьют да девчонок в машине лапают.

– А те визжат не без удовольствия? – улыбнувшись, спросил Ленц.

– Всякое бывает, – вздохнул Роберт.

Товарищи засмеялись.

– Любят тебя женщины, не прибедняйся! – заметил Михалыч и добавил: – Галка моя все время говорит, что тебе жениться пора!

– Женился уже один раз, хватит. Пусть лучше Ленц еще разок пробует!

Сверху двор освещала луна, ей ассистировала пара фонарей, покачивающихся на небольшом ветерке. Было сухо, прохладно, но не холодно. Гараж стоял открытый, в нем тоже горел свет, и на фоне вечерней темноты машины в нем казались чудом современного автомобилестроения. Они были такие ухоженные, чистенькие, будто только что умытые перед сном дети, что тут же хотелось сесть в какую-нибудь из них и поехать путешествовать бог знает куда далеко.

– Устроят нам эти друзья какую-нибудь пакость, – предположил Роберт, оглядывая гаражное богатство.

– На всякое действие должно быть свое противодействие, – философски заметил Ленц. Друзья закрыли гараж, попрощались со сторожем, удивительно трезвым еще в этот вечер, расселись по машинам и разъехались по домам. Ленц в эту ночь собирался ночевать у Михалыча.

5

Чтобы добраться от дома до автошколы, Нине нужно было ехать на троллейбусе около часа. Но она могла бы выйти пешком на окраину своего нового микрорайона и достичь нужной магистрали, в которую упирался бульвар, пробежав тропкой через заброшенный парк, за сорок минут.

Раньше на этой территории располагалось огромное поместье богатого вельможи. Теперь же в перестроенном дворце дышал на ладан научно-исследовательский институт. Местной достопримечательностью была еще и теряющаяся в овраге речушка, по виду так просто ручей, пересекаемый пешеходным горбатым мостиком с витыми решетчатыми перилами. Речушка вытекала из трех бывших помещичьих прудов, каскадом соединяющихся друг с другом. Пруды сохранились и поныне. Потомки крестьян, живущие здесь с незапамятных времен, утверждали, что в прудах водились зеркальные карпы, на берегу была устроена лодочная станция для гостей, а чуть поодаль виднелся каменный театр в греческом стиле. Сейчас обмелевшие пруды заросли росянкой и тиной, и, кроме комаров, в них не обитал никто, даже лягушки. И только свирепые грифоны с огромными когтистыми лапами, охраняющие мостик через речушку, да чугунные львы на столбах у литых фигурных ворот в усадьбу сохранились в первозданном виде.

Действовала при усадьбе и церковь – прекрасных пропорций здание с высокими окнами, маленьким портиком и колоннами, со светлым каменным барабаном во втором этаже и еще какой-то финтифлюшечкой с круглой крышей на самой макушке. Не так давно церковь была отреставрирована, богослужения в ней возобновились. Местные жители, гуляя с собаками в зарослях куриной слепоты и крапивы, с одинаковым интересом пялились на свадьбы, похороны и крестины, проходившие здесь чуть не каждый день; сотрудники же института занимались своими повседневными делами и не обращали внимания равно как на проявление христианского культа, так и на языческих львов и грифонов. Обычная же городская жизнь кипела дальше – в школах и магазинах, располагавшихся ближе к широкому проспекту. А минуя подземный переход через него, можно было выйти и на бульвар.

Конечно, вечерами Нина выбирала троллейбусный маршрут, но ярким солнечным утром, какое выпало на первый день ее занятия по вождению, она решила пройти через парк.

Он был чудесен. Раннее бабье лето не обмануло ожиданий, но Нине в это утро было не до красот природы. Всю ночь перед занятием она не могла уснуть, все переживала, как же она впервые в жизни сядет за руль настоящей машины! Кроме того, утром она перевернула весь свой гардероб в процессе решения вопроса, что же надеть. В узких джинсах, как ей казалось, будет неудобно, тесно. Юбка поползет выше колен, а ведь придется двигать ногами, нащупывая педали, и это будет отвлекать внимание. Нина решила надеть спортивные брюки, в которых дома мыла полы, старые разношенные кроссовки, чтобы нигде ничего не жало, футболку (а вторую взять с собой, на случай если первая станет мокрой от пота), а сверху накинуть голубую ветровку, в которой она когда-то со своими учениками убирала капусту в пригородном хозяйстве. Не идти же на занятие в пыльный гараж в официальном костюме, в котором она посещает заседания педсовета. Спортом Нина не занималась, поэтому ничего более современного из такого рода одежды у нее не было. И она выбежала из дома, совершенно не оценив, как выглядит со стороны.

Тропинка в парке буквально ускользала из-под ее ног. Мостик с грифонами выгнул перед ней полукруглую спину. Сбегая с него, Нина споткнулась на выбоине в асфальте. С ходу проскакав несколько шагов на одной ноге, она остановилась. Боль оказалась не сильной, но неприятной. Нина вернулась к перилам, чтобы отдышаться, дать боли пройти. Сначала она смотрела вокруг себя отрешенно, погруженная в собственные ощущения, но потом в несколько секунд красота окружающего мира во всем сиянии открылась перед ней. Она увидела и золотую листву на деревьях, и блестящий купол церкви, отражающий солнечные лучи, и высокое голубое небо, такое редкое для московской осени. Спиной она почувствовала что-то холодное и оглянулась. Тело грифона чернело за ней – это на него она оперлась, когда потирала ушибленную ногу.

– Да их тут четыре! – изумилась Нина, никогда раньше не обращавшая внимания на эти скульптуры. Да и ходила она этим путем раза два в жизни. Клювы грифонов были сомкнуты плотно, но сами чудовища не выглядели хищно: казалось, они просто поддерживали корпоративное молчание, находясь друг с другом в таинственном заговоре. Крылья же их были раскинуты широко, будто у взлетающих лебедей. Нина даже успела заметить, что чугунная поверхность одной из выдвинутых вперед звериных лап «ее» грифона была отполирована до блеска. Это означало, что отнюдь не она одна останавливалась тут, на мосту, а сотни свиданий, случайных и праздных остановок проходили здесь под бдительным, но не злым оком зверя-птицы.

Все было замечательно на этом берегу, вот только непонятный рев нарушал гармонию. Нина огляделась и с удивлением обнаружила, что напротив церкви, прямо на поляне старого парка развернулся комплекс детских аттракционов, и, судя по хорошо утоптанным дорожкам, по грудам еще не вывезенного мусора, комплекс этот успешно функционировал все лето. Сейчас же, в начале сентября, желающих поразвлечься в будний день значительно поубавилось, поэтому лошадки, держащие детские кресла карусели, уснули на ходу с выдвинутыми вперед копытцами, и неподвижно застыли на цепях лодочки-колыбельки. Только перевитые-перекрученные желоба «русских горок» изредка оживлялись визгом старшеклассниц, прогуливающих уроки.

Рев, беспокоящий Нину, доносился от автодрома. В разноцветных машинках беспечно сталкивались и разъезжались несколько дошколят, охраняемых бабушками и нянями.

«Им-то не страшно!» – подумала Нина, попробовала пошевелить ногой – она уже не болела, взглянула на часы и побежала дальше, мимо магазинов, через проспект и потом по бульвару.

Ворота автошколы, к ее недоумению, были закрыты.

Она подергала металлические створки и, ничего не добившись, вошла в боковую маленькую калитку.

Готовая к занятию чистенькая желтенькая машинка с буквой «У» одиноко стояла посередине двора. Ни в ней, ни около нее никого не было. Ворота гаража тоже были заперты. Нина осмотрелась. Маленькая коричневая дворняжка сидела возле переднего колеса машины и ожесточенно чесала за ухом. Двор автошколы был ограничен с одной стороны сплошной стеной здания из темно-красного старинного кирпича, с трех других – гаражами и заборами. Никого – только собака, стены да запертые двери, пустая, голая эстакада и горы старых покрышек в углу двора – вот что окружало Нину. Ей стало страшно и одиноко.

Дворняжка посмотрела на Нину вопросительно: мол, нет ли у тебя чего-нибудь съестного? Нина не собиралась прикармливать посторонних собак, поэтому дворняжка через секунду разочарованно отвернулась и побежала по своим делам. Нина же решила войти в здание с центрального входа. Она не знала, что в конце глухой стены, выходящей во двор, есть небольшая узкая дверца черного хода, более коротким путем ведущая в помещение школы.

Массивная дверь парадного подъезда захлопнулась за ней с глухим стуком. Огромный коридор первого этажа тоже был пуст. Широкие окна выходили на улицу, и через них Нина могла свободно видеть дорогу, по которой в самом скором времени ей предстояло ездить. Она свернула на лестницу. Ступени были высокие, каменные, а перила старые, довольно широкие, отполированные сотнями рук.

«У меня на работе все не так – гораздо современнее, лучше, чище», – с удовлетворением подумала Нина. Краем глаза при повороте на лестницу в конце коридора она заметила чью-то блеклую фигуру, как ей показалось, в темно-сером халате и с неотчетливо видимым длинным предметом в руках, – мелькнувшую и через секунду пропавшую.

Нина не придала видению совершенно никакого значения. И даже внезапный, резко прозвучавший звон стекла после звука удара не встревожил ее. «Окно неплотно закрыли, вот форточка и хлопнула, а стекло разбилось!» – машинально подумала она, всматриваясь в надписи на дверях. Она почему-то всегда чувствовала себя неуверенно в последнее время, особенно если где-то бывала одна. Вот и сейчас она не сразу смогла отыскать свой учебный класс, но все-таки после некоторых колебаний вышла в правильном направлении. Дверь в учебную комнату была неплотно прикрыта, и Нина сразу увидела Роберта, сидевшего за столом в согбенной позе и, как всегда, что-то пишущего в свой толстенный журнал с выпадающими страницами.

– Здравствуйте! – Она обрадовалась, что в этой пустынной школе все-таки нашла нужного ей человека.

– А? – Роберт вопросительно поднял голову. Во всем его виде не чувствовалось ни капли поддержки.

– У меня сегодня первое занятие по вождению…

– Ну если занятие, то пойдем! – Он взял журнал и пошел мимо нее к выходу, по дороге бросив на нее скептический взгляд.

Нине показалось, что он не только не хотел ее подбодрить, но даже наоборот.

«Ну-ну! Посмотрим сейчас, на что ты сгодишься!» Она подумала, что именно это прочитала в его взгляде. «Неужели мстит за «мадам»? Как это непорядочно – сводить счеты в такой момент…»

Роберт же обратил внимание совсем на другое. «Почему она так странно одета? – подумал он. – Неужели ненормальная? И руки у нее трясутся, как у алкоголички… А я еще записал ее к себе в группу! Возись теперь с ней! Того гляди, машину разобьет! – Роберт стал спускаться по лестнице в состоянии крайнего раздражения. – Ну и Михалыч! – сетовал он. – Выдумал ерунду, будто эта Воронина в самом деле похожа на Пат!» А он, Роберт, как идиот, разволновался от этого сравнения. Даже ночью плохо спал. Все представлял, как придет к нему на занятие высокая нежная шатенка с мягкими волосами, пахнущими «Шанелью», с тонкими руками, в сером костюме, в туфлях на каблуках, с пониманием и усмешкой во взгляде.

И вот пришла эта тетка! В какой-то немыслимой куртке и вспухших на коленях штанах! С унылым носом и тоскливым взглядом! С трясущимися руками и пятнами на щеках! Надо было быть действительно полным идиотом, чтобы волноваться перед занятием с этой женщиной!

Спустившись по лестнице, Роберт повернул к черному ходу, вышел через маленькую дверь во двор и остановился как вкопанный. Одновременно с ним, с лязганьем распахнув двери гаража и с изумленным видом оглядывая двор, наружу вылетел Михалыч. Он устремился к машине, стоящей посередине двора, с таким видом, будто хотел придушить любого, кто стоит рядом с ней, тут же, на месте.

– Вот гады! Вот сволочи! Ну попадитесь только мне в руки! – Он тяжело дышал и мешал матюки с обычными ругательствами.

Роберт сначала тоже устремился к машине, но потом, словно раздумав, резко повернул и побежал через черный ход по лестнице в обратном направлении. Нина с недоумением смотрела то на одного, то на другого и вдруг поняла, что случилось. Еще минуту назад совершенно готовый к работе, нарядный, чистый учебный автомобиль, стоящий посередине двора, теперь был кем-то варварски изуродован. Он был похож на больное, избитое животное. На крыше его были видны две продолговатые вмятины. Треугольник с буквой «У», оторванный и покореженный, валялся на земле в куче осколков ветрового стекла, мелкой пылью усеивающих и капот.

– Вот идиоты! Вот козлы! – ругался Михалыч, взмахивая руками и бегая вокруг машины. – Сами не ведают, что творят!

Во двор вернулся запыхавшийся Роберт. Его лицо от бега по лестницам и от ненависти стало не красным, а бледным, а нос заострился. Нина заметила, что он сжал кулаки так, что косточки побелели.

– Кроме нас с тобой, в помещении кто-нибудь был? – спросил Роберт у Михалыча.

– Я никого не видел.

– Давай еще раз пройдемся по этажам! – Роберт потянул Михалыча за рукав.