– Дочка!! Сейчас сказали, что посадка закончена!! Бежи бегом, ты молодая, может и успеешь! Попроси, чтобы подождали! Только не бросай меня, дочка!!
Я на бегу кивнув головой, устремилась по указателю, в сторону выхода на посадку. По пути несколько раз оглядывалась, и переминаясь с ноги на ногу, как застоявшаяся беговая лошадь перед стартом, проверяла, следует ли дедок за мной, не заплутал ли. Старик держался молодцом, бодро опирался на свою палочку, протискиваясь сквозь толпу пассажиров, словно раскаленный нож сквозь кусок подтаявшего масла. В его походке явно чуялась былая военная закалка и нешуточная подготовка, вызывающая мое невольное уважение. Наконец я добежала до открытой двери, возле которой стоял небольшой высокий столик, а рядом скучала стюардесса в полнейшем одиночестве, изредка позевывая, и деликатно прикрывая рот ладошкой. У меня все внутри так и похолодело. Неужели я опоздала?! Чуть отдыхиваясь после резвой пробежки по аэропорту, я протянула свой паспорт, и торопливо проговорила:
– Погодите, пожалуйста. Там еще дедушка за мной бежит.
Девушка с удивлением и неким недоумением молча воззрилась на меня, будто я ляпнула что-то в высшей степени непристойное, но паспорт с билетом взяла, и соответствующий штамп поставила. Тут и дедок подоспел. Протянул дрожащей рукой свои документы, и, вытирая вспотевший лоб, просипел довольно громко:
– Спасибо, дочка, что не бросила…
Лицо у стюардессы как-то странно вытянулось, по-видимому, от удивления, но штампик посадки она деду тоже поставила, все чин чином. Идя по узкому и короткому коридорчику, я слегка недоумевала, чем же было вызвано, такое удивление. Нет, конечно, дуэт у нас с дедком весьма колоритный получился, но ничего такого особенного, чтобы при виде нас потерять дар речи. Но уже в следующий момент всякие глупые недоумения меня совершенно покинули. Мы прошли в «отстойник», где пассажирам, прошедшим регистрацию, положено дожидаться дежурного служащего, который и сопроводит их непосредственно в самолет. Комната была пуста. То есть, совершенно, абсолютно пуста! Меня бросило в холодный пот. Неужели, опоздала?! Дед топтался рядом, постукивая клюкой, и с интересом вертя головой во все стороны. А на меня напала жажда деятельности. Ну уж, дудки!! Я должна была попасть в свой самолет! Любыми путями!
Я выглянула в приоткрытую дверь, ведущую на поле аэродрома. Никого. Ни автобуса, ни людей, ни охраны. Хмыкнула про себя. То же мне, охрана, борцы с терроризмом, который неведомо откуда взялся на нашу голову в последние годы. Перед дверью шла дорога, на которую должны подъезжать автобусы, доставляющие пассажиров к самому трапу самолета. За дорогой виднелась большая круглая площадка, заросшая высокой высохшей травой и густым ивняком. А вот за этой площадкой на предвзлетной полосе стояли в ряд, словно на параде, около десяти самолетов Як-40. И даже отсюда я заметила, как у крайнего самолета начинают раскручиваться турбины двигателей! Я колебалась не долее секунды. Выскользнула в дверь, наплевав на всю охрану, и прочие неприятности, которые могли бы мне грозить за подобную выходку, и рванула напрямки к самолету через заросшую кочковатую поляну. Она была достаточно велика, примерно метров сто в диаметре. Но мне было не привыкать двигаться быстро по пересеченной местности. Сзади, стуча клюкой летел дед, периодически выкрикивая на ходу:
– Дочка!!!! Только не бросай меняяя…!!! – И добавлял уже чуть тише, наверное, не думая, что я со своей «тугоухостью» могу его услышать. – Твою ж душу в коромысло…!!!! В партизанах было легче…!!!
Я вылетела на взлетную полосу, когда самолет уже пошел на разгон, и принялась махать руками, словно ветряная мельница. Нет, даже не мельница! Словно потерпевший кораблекрушение на безлюдном острове, увидевший в лазоревой морской дали белый парус плывущего мимо судна. В окне проезжающего мимо меня самолета, мелькнуло побелевшее вытянутое то ли от изумления, то ли еще от чего, лицо пилота, обалдевшего от такой картины. И самолет, взяв разгон, плавно поднялся в небо. Я осталась стоять на взлетной полосе жестоко ругаясь неизвестно на кого вслед улетевшему самолету. Пару раз топнув ногой по прочному бетону, плюнула в досаде, и стала оглядываться. Остальные самолеты стояли по-прежнему в рядочек. Возле одного из них я заметила мужика в летной форме, курившего сигарету. Точнее, курившего ДО того, как я выскочила из кустов прямо наперерез злосчастному самолету. Теперь, он стоял, широко открыв рот. Сигарета, прилипшая к нижней губе, медленно тлела, испуская тоненький дымок, струящийся вверх. Тут позади меня раздался треск ломаемых веток, словно кабан-секач ломился сквозь заросли, и на взлетную полосу вывалился дедок, с жалобным плачем:
– Дочкаааа… не бросай меня…!!!
Вид у старичка был, конечно, еще тот! Весь старенький пиджачок усеян приставучими репьями, остатки седеньких волос на голове всклочены и усыпаны желтыми листьями, пожухлые стебли травы зацепились за ухо, и сейчас он, отчаянно матерясь, пытался от них избавится. У мужика, стоящего у раскрытого брюха Як 40, глаза полезли из орбит. Гоголь со своей немой сценой из «Ревизора» нервно икал в сторонке. Не обращая ни малейшего внимания на его состояние, решительным шагом я подошла к нему и деловито, с некоторым требовательным вызовом, спросила, указывая рукой в сторону улетевшего проклятущего самолета:
– Куда полетел?
Тот нервно икнул, часто заморгав глазами. Сигарета, отлепившись от губы, упала на бетонное покрытие и, чуть откатившись в сторону, продолжала там тлеть. Слегка заикаясь, он проквакал:
– В Т-т-о-о-м-ск….
В этот момент я почувствовала облегчение. Никакой другой самолет до этого в воздух не поднимался, значит, по логике вещей, наш должен по сию пору стоять где-то в этом ряду. Все еще деловым, можно сказать, начальственным тоном, я задала следующий интересующий меня вопрос:
– А на Екатеринбург, где…?
Мужик, все еще не отводя взгляда от нас с дедом, который уже успел снять с ушей траву, а сейчас отчаянно боролся с репьями, не говоря ни слова, молча ткнул себе за спину. Я просияла улыбкой, и, повернувшись к деду, провозгласила.
– Дед, вот этот – наш! – Сказал так, будто мы с ним вдвоем только что его построили, и краска на крыле высохнуть еще не успела.
Затем, раздавив подошвой все еще тлевшую на бетоне сигарету, ворчливо проговорила, обращаясь к застывшему статуей, мужику.
– Ну и порядки тут у вас! Того и гляди пожар может начаться, доразбрасываетесь непотушенными «бычками»! И куда ваша пожарная служба только смотрит!! Вон, – сделала я широкий жест рукой, указывая на поляну у себя за спиной, – целые заросли сухие. Дождей-то нет, вспыхнет, как порох. – Мужик на мои слова что-то невнятно промычал, и я заметила, как у него в нервном тике задергалась щека.
Решив больше не обращать на него внимания, бодрым шагом направилась к трапу, ведущему прямо в брюхо железной птицы, по дороге лелея надежду, что все же не этот малохольный поведет наш самолет. А то с таким, пожалуй, далеко не улетишь. А меня друг встречает, да и деда жалко. Поднимаясь, на предпоследних ступенях увидела салон и свое кресло, на котором по-прежнему лежала моя книга рядом с плеером, а из-под сиденья выглядывал уголок моей дорожной сумки. Окончательно успокоилась и, вознеся мысленно молитву всем богам, каких только могла вспомнить, я плюхнулась в свое кресло. Дедок, проковылял на свое место, сел на него, и устало вытер большим носовым платком вспотевший лоб. При этом, он качал головой и радостно улыбался. С чувством удовлетворения, от того, что все так хорошо закончилось, я снова воткнула бусинки плеера в уши, и раскрыла свою книгу на заложенной странице.
Чтение меня необычайно увлекло, тихие звуки скрипки, звучащие мне прямо в уши, навевали покой, и я, совсем позабыв, где нахожусь, погрузилась в мир погонь и перестрелок Рекса Стаута. Главу глотала за главой, и уже дошла почти до середины книги, когда мне внезапно пришло на ум, что времени прошло никак не меньше трех часов с тех пор, как мы с дедком ступили на борт этого прекрасного, ставшего почти родным, авиалайнера. Скосила глаза на салон. Дедулька похрапывал в своем кресле, уронив голову на грудь. Тоненькая струйка слюны засохла в уголке рта, очки сползли с носа и кривовато висели на переносице, внизу коричневого, видавшего виды, пиджака остался болтаться незамеченный старичком репей. Все, как и положено. Но вот кроме нас на борту, увы, никого не было. Почему-то вспомнился Самуил Маршак с его детским стишком «Вот какой рассеянный». Как этот самый рассеянный сел в отцепленный вагон. «А с платформы говорят – это город Ленинград…». На душе стало как-то неспокойно. Я выключила плеер, и выдернула наушники из ушей. И тогда услышала то, что должна бы уже давно услышать, не будь я в наушниках, поглощенная музыкой Моцарта и Вивальди.
С улицы, из отверстия открытого трапа раздавался неясный шум, гул голосов и лай собак. Батюшки светы!! А собаки-то тут откуда взялись? Вроде аэропорт, а не пограничная зона. Предчувствие у меня было нехорошее. Я отложила в сторону книгу, и стала медленно, почти бесшумно спускаться вниз по трапу. Спускаться до самого конца не стала, так, на всякий случай, мало ли… Дошла до середины лестницы, и низко наклонилась, высунула голову, чтобы увидеть, что же такое происходит вокруг. Увиденное повергло меня в легкий шок.
Несколько человек в форме пилотов, парочка стюардесс, какой-то грозный мужик в штатском костюме при галстуке, с красной гневной физиономией и перепуганными выпученными глазами, офицер в звании капитана, что-то жестко вычитывающий ему на не совсем цензурном языке, человек пять солдат в форме пограничников с автоматами наперевес и сердитыми овчарками на поводке. Мужик, у которого мы спрашивали, где наш самолет, сидел понурившись на последней ступеньке трапа. Чувствовалось, что у человека большое горе. Правда, какое горе, понять не было никакой возможности ввиду его полностью отсутствующего взгляда, устремленного в пустоту перед собой. Люди галдели, собаки лаяли. В общем, гвалт стоял, как на восточном базаре. Точно что-то случилось! Вот я всегда так! Вляпаюсь вечно в какую-нибудь историю. А В Екатеринбурге меня Алешка встречает, ждет, можно сказать, волнуется. Об Алешке мне придется рассказать отдельно, потому что он, во-первых, мой лучший друг еще с института, а во-вторых, он будет играть, считай, главную роль в предстоящей истории. Но расскажу чуть позже, пока буду лететь до Екатеринбурга. А сейчас было бы не худо разобраться, что же такое случилось, и где все пассажиры, и почему, в конце-то концов мы никуда не летим?!
Спустившись еще на пару ступенек вниз, чтобы стоящим рядом с самолетом были видны не только мои ноги, но и часть моего туловища я, опять свесив голову в проем, постаравшись придать своему голосу недовольные начальственное выражение, сурово спросила:
– Что случилось? Почему не летим?
Увы, из-за царящего шума, меня никто не услышал. Разве что, только собаки. Псы посмотрели в мою сторону и принялись лаять с удвоенной силой. Но, как ни странно, в их гавканье не слышалось злобы, только какое-то песье отчаянье, что их никто не слышит. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, я изо всех сил гаркнула:
– Что случилось??!!
Мужик, сидевший на нижней ступени, услышал меня первым. Он сорвался со своего импровизированного сиденья и шарахнулся прямо в толпу, чуть не сбив с ног важного мужика в костюме. Тот воззрился на него с явным недовольством и начальственным гневом в очах. А наш бедолага, отчаянно мыча, стал тыкать в меня пальцем, будто я была не привлекательной молодой женщиной, а страшным Змеем-Горынычем, который вот-вот начнет изрыгать пламя. Так как, кроме невнятных звуков, состоящих из одних гласных, от него ничего добиться больше не предоставлялось возможным (тут одно из двух: либо он от природы был немым, что представлялось мне маловероятным по причине его службы, либо его психика была мало подготовлена к подобным финтам со стороны пассажиров, что тоже не украшало его, как специалиста аэропорта), все просто посмотрели в направлении, куда указывал его палец. И тут, наконец-то, меня, наполовину высунувшуюся из проема, ведущего в самолет, увидели.
Я, будто наяву услышала, как Николай Васильевич Гоголь опять тихонько и тоненько заплакал в сторонке. Несколько мгновений все молча смотрели на меня, будто я и вправду была каким-то диковинным чудищем. Причем, даже собаки перестали гавкать. Я решила, что это наконец-то мой шанс, узнать, что же такое произошло, и, пользуясь моментом, задала свой, так меня волнующий, вопрос:
– Что случилось? Почему мы до сих пор не летим?
И тут, в наступившей тишине, раздалось чье-то… хихиканье. Да, да!!! Вы не поверите, но именно что хихиканье. Это было так неожиданно, что я, присев на ступени с удивлением захлопала ресницами, глядя на эту разношерстную компанию. Интересно, что такого смешного я спросила?! Я, было решив высказать свое негодование по этому поводу, набрала в грудь побольше воздуха, но тут захихикал еще один человек, судя по форме, член экипажа, а потом следующий. И вскоре, будто это была какая-то инфекция, всех скрутил пароксизм смеха. Толпа рыдала, плакала, икала и хрюкала, не в силах остановиться. Смеялся, вытирая выступающие слезы из глаз, даже солидный мужик в костюме! Мне даже показалось, что и на собачьих мордах расплылся весьма ехидный оскал.
Дальнейшее я просто не буду описывать. Когда, наконец, народ успокоился, и смог внятно говорить, выяснилось следующее: В маленьких аэропортах, оказывается, объявляли об окончании посадки практически в ту самую минуту, когда самолет еще только приземлялся на аэродроме. Откуда же мне было это знать?! Все остальные пассажиры неторопливо успели выпить по чашке чая (а кто-то даже и покрепче), и спокойно, без суеты проследовали на посадку. Когда все собрались в «отстойнике», и стюардесса была готова всех вести на посадку, пассажиров пересчитали по головам. Регистрацию прошли восемнадцать человек, а в наличие оказалось только шестнадцать. Возник вполне резонный вопрос: где еще двое? Началась перекличка и повторная проверка документов и билетов. И вот тогда-то и выяснилось, что отсутствуем мы с дедком. Стюардесса, ставившая нам штампики на билетах, вспомнила, как мы проходили эту самую регистрацию, и при этом «вид имели подозрительный и торопливый». Дежурная немедленно связалась с начальством, сообщив о происшествии. Что должно было подумать начальство в свете всех последних директив и страшилок? Разумеется, что и подумало! На территорию аэропорта проникли два террориста. Немедленно, по тревоге была поднята местная охрана. Задержаны все вылеты и все прилетающие самолеты были направлены на соседний военный аэродром в ожидании, когда прояснится ситуация. Из ближайшей части прибыла рота солдат-пограничников со своими собаками. И началось методичное прочесывание аэродрома и прилегающих территорий. А еще, от пилота, управляющего самолетом, улетевшим в Томск (это который я пыталась тормознуть), пришло сообщение, что некие подозрительные личности пытались помешать взлету его воздушного судна, не иначе с намерением захватить самолет.
В общем, закрутилось… А тот мужик, который указал нам на наш самолет, по-видимому, впал в шок, и по неясной причине, совершенно забыл, что мы с дедом сидим себе спокойненько уже на борту. Объяснения ситуации заняли примерно минут тридцать, после чего, напуганные таинственной суетой пассажиры, наконец-то заняли свои места, и самолет взлетел, держа курс на Екатеринбург. В итоге, в городе моей счастливой юности мы приземлились вместо положенного полдня, уже когда было совсем темно.
Глава 2
Теперь, должна выполнить обещание и немного рассказать о своем друге. Подружились мы сразу, как только поступили на первый курс. И все пять лет, можно сказать, бок о бок, ели из одной миски, и пили из одной чашки. Компания была у нас дружная, веселая, человек десять, жили в одном общежитии, как говорится, не разлей вода. Весь Средний Урал обошли пешком с рюкзаками за спиной. Не одну ночь провели с гитарой у костра, не одну скалу облазили. Алексей был почти профессиональным альпинистом. По каким только скалам и горам он нас не таскал! Высокий, стройный, широкоплечий, со смеющимися голубыми глазами, и светлыми вьющимися волосами, с него можно было рисовать иллюстрации к древним славянским былинам. Прекрасно играл на гитаре, душевно исполняя песни о бродяжьей судьбе альпинистов, и покорении горных вершин. Девчонки от него таяли, как пломбир в бумажном стаканчике в летний жаркий день. А я не воспринимала его, как поклонника, просто друг, почти брат. По крайней мере, мне так тогда казалось. Только почему-то, все на пятом курсе решили, что мы непременно поженимся. Но… Что-то не сложилось. Или он был слишком робок в этом плане, или я излишне сурова. Но факт оставался фактом. Расстались мы просто хорошими друзьями, изредка пересекаясь, когда служебная надобность приводила меня в город моей юности.
И сейчас Алешка встречал меня около самого выхода в аэропорту Кольцова. Вид имел очень встревоженный. Слегка подвявший букетик цветов маялся в его больших и сильных руках, напоминая старый веник. Завидев меня, бодро шагающую ему навстречу, кинулся ко мне со всех ног, сгреб в охапку, крепко прижав к груди. Затем легонько отстранился, и стал внимательно оглядывать меня с ног до головы, будто я только что вышла из смертельного боя и уже почти полностью истекла кровью. Не заметив на мне никаких увечий, выдохнул с явным облегчением. Посуровел лицом и требовательно спросил:
– Что случилось? Как ты?
Решив сразу не сдаваться, и не особо сильно распространяться о произошедшем инциденте в Омске, я философски, пожав плечами, скромненько промяукала:
– Да все нормально, Леш… ты как?
Но мое «все нормально» его явно не устраивало. Вспомнив, наконец, что он меня все-таки встречает, сунул мне в руки веник, который часа три назад еще был цветами, забрал у меня сумку, и, схватив меня за руку (не иначе, опасаясь, что бы меня не украли террористы), молча поволок к выходу из здания аэропорта. Как видно, он решил, что разговоры среди толпы народа не совсем уместны, поэтому, вопросов мне не задавал до тех самых пор, пока не усадил меня на переднее сиденье своей машины. Я, прекрасно понимая, что еще одним «нормально» я не отделаюсь, мысленно прикидывала, как бы так все половчее рассказать, чтобы моя персона никак не фигурировала в произошедшем. Самым простым и безопасным вариантом я посчитала, что будет версия с «нелетной погодой». Можно было даже расписать страшный ураганный ветер с градом и густым туманом. Ветер с туманом в логическое объяснение не вписывался по простой причине: ветер обязательно бы разогнал туман. Порадовавшись на сохраненное после всего произошедшего собственное здравомыслие, я решила остановиться просто на сильном ветре. Но, увы, я не учла с кем имею дело.
Алексей занимал весьма приличный пост в городе и связи имел, будь здоров какие. Ловко выруливая со стоянки, он проговорил, сам того не ведая, что полностью сводит на нет весь мой, почти поэтический, рассказ о «страшном урагане, разразившемся в Омске»:
– Самолет опоздал на пять часов! Я уже не знал, что и думать! Никто ничего в аэропорту не знает, или, просто не говорят! Пришлось напрягать знакомых в ФСБ. Те связались с Омском. Там что, террористы аэропорт захватили?! Ужас какой!! – И не дожидаясь моих комментариев, продолжил. – Лика!! Я не устаю удивляться!! Как ты вечно умудряешься каждый раз вляпаться в какую-нибудь историю!! Не человек, а какая-то ходячая катастрофа!! – На этом месте, я обиженно надула губы, решив еще в будущем припомнить ему эту самую «катастрофу». А Лешка, не прерываясь, и не обращая внимания на мою якобы обиженную физиономию, продолжал взволнованно выплескивать, накопившиеся за пять часов ожидания, свои эмоции. – У меня такое ощущение, что если с крыши упадет кирпич, то среди нескольких тысяч человек, он свалится именно на твою голову!
Он еще несколько минут продолжал высказываться в том же духе, а я лихорадочно пыталась придумать, как ему все объяснить, не сообщая, что главным «террористом» в данной истории была я сама. Получалось, что никак. Конечно, если бы у меня было чуть больше времени… И то, вряд ли. От его проницательного взгляда не укрылось бы мое состояние. Иногда мне даже казалось, что он умеет читать мои мысли. Вот и выходило, что придется сдаваться.
Наконец, он обратил внимание на мое притихшее и слегка смущенное состояние. Разумеется, это его сразу насторожило. Сурово сдвинув брови, он проговорил:
– Ну… Рассказывай, куда очередной раз вляпалась?
Так и не придумав, как красиво, а главное несколько отстраненно от собственной личности, изложить произошедшее, я, пряча глаза, промямлила:
– Ну, Леш… Это… В общем, не было никаких захватов, и террористов тоже никаких не было. – У Алеши правая бровь высказала некоторое недоумение, если не сказать недоверие. Мое сообщение явно противоречило полученной им информации. Но он не стал меня перебивать, стараясь дослушать до конца. Поняв по его вопросительному молчанию, что простым «ничего не было», я не обойдусь, пришлось продолжить. Собравшись с духом, и чтобы не тянуть кота за все подробности, так сказать, я выпалила. – Это я…! – Видя недоумение на лице друга, уточнила. – Ну, я хотела сказать, что весь этот шухер из-за меня был, точнее, это я его устроила.
Брови у Лешки поползли вверх, а нога автоматически нажала на тормоз. Резина заскрипела по мокрому асфальту, машину чуть занесло на сторону, а я чуть лбом не вышибла переднее стекло. Остановив кое-как автомобиль на мокрой обочине, Алексей развернулся на водительском сидении ко мне всем корпусом, и угрожающим голосом просипел:
– В каком смысле, ты устроила?! Ты что, в террористы подалась?!