На грани времен

Поднял голову от бумаг только тогда, когда услышал звук закрываемой двери.

Вечером Федосеев, переодевшись дома в гражданскую одежду, отправился в гостиницу. Ему очень хотелось переговорить со своим старым «приятелем», если можно было называть так Сердюкова при его должности. Особо не мудрствуя, позвонил снизу от администратора, с предложением «посидеть за рюмочкой чая», так сказать, скоротать вечерок. Тот, неопределенно хмыкнув, спустился в бар минут через десять. Они прошли в отдельный кабинет, где уже был накрыт стол. Так, ничего особенного, деликатесы, так сказать, Сибири. Была там и копченая севрюга, и моченые яблоки с клюквой, черная икорка, как драгоценный камень мерцала в объятиях хрусталя, в котором отражался свет бра, вяленая оленина, нарезанная тонкими до прозрачности пластинками, горка блинов, и, разумеется, коньяк в бутылке. И не какой-то там импортный, а наш «Кизляр».Оглядев всю эту простую сибирскую красоту, Сердюков тихонько присвистнул.

– Судя по столу, ты Степан Ильич, собрался у меня все государственные тайны выпытать… – С усмешкой проговорил гость, с удовольствием располагаясь на удобном кресло-стуле, обитом простой льняной тканью в мелкий темно-синий цветочек.

Федосеев состроил «дурачка».

– Не понимаю я, что хочешь сказать. А это, – он обвел рукой стол, – обычное Сибирское гостеприимство. Яблочки моченые попробуй. Про все секреты сразу забудешь. Яблочки наши, на родной земле выращенные. Это вам не заморские пестициды-удобрения.

Разговор сначала не клеился. Вяло обменявшись информациях о семьях, видах на охоту и рыбалку в этот сезон, и даже о погоде, оба замолчали. Но после второй рюмки коньяка, Сердюков пристально посмотрев на приятеля, насмешливо проговорил:

– Ну чего ты мнешься, Степа? Понимаю ведь, что не тоска по былым дням заставила тебя угощать меня коньяком и всеми этими разносолами. Говори, что хотел. Только имей ввиду: врать не буду, скажу, что смогу, а чего не смогу – уж не обессудь, сам все должен понимать. – И с удовольствием сунул в рот кусок севрюжины. Зачмокал, мечтательно закатив глаза. – Ты тут, как в раю живешь. А у нас там культ быстрого питания процветает. Уже желудок испортил всеми этими гамбургерами-колами. – Потом, в момент оставив свою дурашливость, проговорил серьезно. – Скажу тебе, как на духу, Степан Ильич, дело это непростое. И причина – не твои «потеряшки». – Он махнул рукой. – С поиском, думаю, сам справишься. Тут, брат, другое. А что, я и сам толком не знаю, если честно. И не могу тебе высказать, как меня это бесит. Не привык я, чтоб меня втемную использовали.

Федосеев, аккуратно разрезая кусочек севрюги у себя на тарелке, недоверчиво проговорил:

– Так уж и втемную? Никогда не поверю… Темнишь ты Николай что-то, по своему обыкновению…

Сердюков хмуро посмотрел на него поверх своего бокала, и залпом выпил коньяк. Втянул носом воздух, будто хлопнул полстакана водки и проговорил бурчливо:

– Рад бы потемнить, но дальше уже некуда! И так, сплошные потемки кругом! Вот этот, который Лукьян, черт произнесет его отчество! Кто он по-твоему?

Федосеев пожал дипломатично плечами.

– Ты же сказал: «специалист по аномальным зонам»…

Слегка захмелевший Сердюков, проворчал:

– То-то, что «специалист»… , – передразнил он полковника. – Только вот чего специалист, для меня до сих пор неясно. Прислали его сверху. – И он поднял вверх указательный палец для пущей наглядности своих слов. – Ничего достоверно о нем неизвестно, даже мне… – Он замолчал, выдерживая паузу, чтобы Федосеев сумел до конца проникнуться подобной невероятной информацией. Тот проникся. Отложил вилку в сторону и с удивлением уставился на собеседника. Весь его вид говорил: «Неужто, даже тебе???» Сердюков покачал головой, мол, так и есть. – Но слухи ходят, одни чуднее других. Достоверно известно только одно, что власть он имеет немалую. Еще бы понять, откуда, да для чего ему эта самая власть! То, что он работает на заокеанских друзей, сей факт проверен и не подтвержден. Голову, конечно, на отсечение не дам, но скорее всего так и есть. Тогда на кого? – Он пристально уставился на своего собеседника, пока тот не отвел взгляд в сторону. Удовлетворенный такой реакцией, Сердюков назидательно проговорил: – Вот то-то же…! Ты думаешь, я в вашу глушь забрался чтобы икорки на дармовщинку поесть? Мне понять надо, для чего все это! Что НА САМОМ ДЕЛЕ нам тут понадобилось?! Начальство своими планами со мной не делится. А чувствовать себя пешкой в чужой игре, сам знаешь, это не мое. Так что, давай-ка мы закроем эту тему. Я и так сказал больше, чем тебе положено знать. Но тутдело такое, что, думаю, без твоей помощи я не обойдусь. Поэтому прошу тебя, дай людей потолковее, чтобы в случае чего, я мог бы с тобой связаться в любой момент. На своих рассчитывать не могу. Стучат, гаденыши. А разобраться надо…

Глава 3

Баба Феша налила из чугунка в таз горячей воды, принесла чистых тряпиц, кинула несколько щепотей травы в котелок, стоявший на печи, и скомандовала внуку:

– Бери все и неси в спальню. Сначала стрелу нужно вынуть.

Движения ее были четкими быстрыми, но без суеты. У Глеба, почему-то тряслись немного руки, скорее, от волнения и необычности обстоятельств, чем от страха. Крови на своем веку, не таком уж и долгом, он повидал в достатке. Просто, ситуация была, как бы это помягче сказать… нестандартная. Не каждый день находишь такое диво. Баба Феша подошла к кровати и, встав на колени стала внимательно осматривать древко стрелы с черным опереньем, торчавшее из спины девушки. Потом, тяжело вздохнув, покачала сокрушенно головой.

– Надо же… Срезнем ударили, будто зверя какого… – И пояснила не очень понимающему Глебу. – Срезень – это наконечник такой для стрелы, на большого зверя рассчитан. При ударе такой стрелой зверь или человек сразу начинает много крови терять, что делает его слабее. А тут на девчонку, да с таким стрелами. Одно слово – изверги… – Потом, подумав несколько мгновений, опять покачала головой, тихо проговорив: – Придется вырезать. Стрела насквозь не пробила тело, на излете была, с другой стороны не вынуть…

Развернула чистую льняную тряпицу, которую принесла с собой. Глеб тихонько присвистнул, увидев, что в ней было завернуто.

– Бабуля, да у тебя тут весь набор хирургических инструментов, словно у профессионального врача.

Баба Феша хмуро на него посмотрела:

– Не у каждого… Таких инструментов сейчас у ваших-то, современных и не сыщешь. Помоги разоблачить ее.

Расстегнуть ремни кожаного нагрудника было непросто, но Глеб с этим справился. От волнения, и от опаски навредить девушке или причинить своими неловкими руками ей боль, у него капельки пота выступили на лбу. Рубаху стянуть не получалось, поэтому, ее пришлось просто разрезать, чтобы обнажить спину. За все время, как раненую принесли в дом, она не издала ни звука,и Глеб обеспокоенно спросил:

– Ба, а она точно, живая…? Я пульса ее не чувствую…

Бабушка, занятая делом, только проворчала:

– Да, живая, живая… Я чую…

Достала небольшой нож с замысловатым закругленным концом. Опустила лезвие на несколько секунд в плошку с крепким соляным раствором, и велела коротко внуку:– Держи ее крепче за плечи…

Ловко орудуя своим необычным инструментом, сделала неуловимым жестом два небольших надреза по краям раны. Кровь, словно нехотя тихонько заструилась из порезов. Баба Феша, проговорив себе под нос едва слышно что-то по поводу того, что времени почти не осталось, взялась крепко за древко, и с силой, какую нельзя было заподозрить в ее хрупком старушечьем теле, и в то же время очень осторожно, стала тащить стрелу из раны. Кровь потекла быстрее. Девушка дернулась всем телом и едва слышно застонала. Глеб, крепко державший ее за плечи, только сурово сжал губы, а в глазах застыла тревога и жалость к несчастной. Баба Феша откинула стрелу в сторону, быстро и умело обтерла рану чистой тряпицей, смоченной в настое еловых шишек. А затем, накрыв рану своей ладонью, стала очень тихо шептать-приговаривать:

– На море на Окияне, на острове Буяне, лежит бел горюч камень-алатырь. На том камне-алатыре сидит красна девица, швея – мастерица, держит иглу булатную, руду жёлтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я дщерь Рода незнамого от ран, от порезов. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань. Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Кровь стала течь медленнее. Женщина удовлетворенно кивнула, словно отвечая своим мыслям. Выбрала из своих инструментов большую иглу с закругленным концом, и стала ловко стягивать концы раны конопляной нитью. Затем еще раз обтерев рану чистой тряпицей, наложила распаренный лист лопуха, и стала умело и быстро перебинтовывать грудь раненой девушки. Глеб, как мог помогал бабушке, закусив губу от сострадания и жалости. В голове скакали блохами мысли: «Как? Откуда? Кто она такая?» Но, ответов на эти вопросы он не находил, и даже не было никаких догадок. От этого становилось немного не по себе. Создавалось ощущение нереальности всего происходящего.

Тем временем, баба Феша стала аккуратно протирать влажной тряпицей ссадины на плече и руках девушки. Когда с этим было покончено, вдвоем с Глебом они натянули на нее просторную чистую рубаху, и перевернув осторожно ее на спину, укрыли тонким покрывалом до самого подбородка.

– Ты пока с ней побудь, а я пойду отваром займусь, ее надо напоить, иначе, у нее просто не хватит сил, чтобы бороться с ранами.

Баба Феша, собрав инструменты и грязны, выпачканные кровью тряпки, не забыв прихватить стрелу, отправилась в кухню, где на печи уже булькала в котелке вода с травами, распространявшими горьковатый аромат по всему дому. Глеб, оставшись один в спальне, присел на корточки у изголовья кровати, и стал рассматривать лежащую девушку, мысленно пеняя себе за несвоевременное любопытство. Но ему очень хотелось рассмотреть, как следует их «найденку». Девушка была красива, даже теперь, с черными кругами под глазами, запекшейся коркой на губах, с царапинами на лице, со спутанными волосами.Волосы в косе были цвета спелой пшеницы, а вот брови и ресницы былиугольно-черного цвета. Ничего необычного, «потустороннего» в ее внешности не было. Если, конечно, считать «обычным» такую красоту. Она неуловимо напоминала ему хорошо закаленный стальной клинок. Внешне тонкий, с изящными формами, но в тоже время, холодный и смертельно опасный. Он был, почему-то уверен, что глаза у нее такие же, как и у его бабушки, серого стального цвета. Попадись она ему где-нибудь, скажем, в деревне, он, конечно бы обратил на нее внимание из-за ее яркой внешности, но не более того. Он про себя хмыкнул. А чего он ждал, что у нее на лбу будет написано: «Я пришла из другого мира»? Его внимание привлек большой медальон в виде лапы волка, висевший у нее на шее на прочном кожаном ремешке. Он, было,протянул руку, чтобы взять его и рассмотреть поближе, но, в последний момент, почему-то, передумал и опасливо отдернул руку назад.

Пока он ее разглядывал, девушка ни разу не пошевелилась, и даже было невидно, что она дышит. Грудь не вздымалась, крылья носа не трепетали. Он, все-таки, решил еще раз попробовать нащупать ее пульс. Взял осторожно ее кисть, и тут, от увиденного замер. Опрометью кинулся в кухню, где у плиты хлопотала бабуля, и с порога выпалил:

– Ба…!! У нее раны затягиваются!!!

Баба Феша оторвалась на несколько секунд от своего занятия, и посмотрела на внука с некоторым удивлением.

– Что ты этим хочешь сказать?

Глеб торопливо проговорил:

– То и хочу сказать, что сказал. Раны затягиваются прямо на глазах!!! Сама посмотри!!!

Баба Феша сначала сняла котелок с печи, и поставила его на стол остывать, и только потом пошла за внуком в спальню. Глеб подошел к кровати, и чуть откинул с тела девушки покрывало в сторону, потом осторожно взял ее руку, и удивленно выдохнул:

– Их нет… Посмотри сама. У нее все руки были в царапинах, а сейчас нет ни одной, даже следов не осталось!!! Что ты сделала? – Глеб посмотрел на свою бабушку с нескрываемым восторгом. – Я даже не подозревал, что ты так умеешь!!

Лицо бабы Феши выглядело озадаченным, даже, можно сказать, встревоженным, но отнюдь не довольным. Она проговорила себе под нос:

– Плохо… Очень плохо…

Ее слова Глеба несколько озадачили.

– Почему, плохо? Разве это не хорошо, что ее раны затягиваются? – Выглядел он растерянным.

Баба Феша покачала головой, словно бы и не слыша вопроса, который задал ей внук. Присела рядом с изголовьем, взяла руку раненой в свою сухую ладошку и прикрыла глаза. Посидев так с сосредоточенным видом несколько минут, она осторожно положила руку девушки обратно поверх покрывала, и прошептала:

– Э-э-э… девонька, да ты не так проста, как мне показалось вначале. – И, не обращая внимания на растерянного и обескураженного Глеба, поспешила обратно в кухню. Она оттуда вскоре вернулась, неся в кружке чуть остывший отвар. Попросила внука: – А ну, Глебушка, помоги мне ее напоить. Если удастся протолкнуть в нее хоть пару глотков, значит, жить будет, а нет… – Продолжать она не стала, только еще раз тяжело вздохнула.

Глеб осторожно, вместе с подушкой, приподнял голову девушки, а баба Феша попыталась влить ей в рот из ложки отвар. Первые две порции стекли по губам и подбородку на рубаху, оставляя на белой ткани желтоватые потеки. Но старая женщина не оставляла своих попыток. И вот, на третий раз, девушка, наконец судорожно глотнула и тут же тихонько застонала. Влив таким образом еще пару ложек зелья, баба Феша, наконец отставила кружку на небольшую деревянную тумбочку, стоявшую недалеко от кровати. Ее морщинистое лицо утратило тревожную сосредоточенность, и она, с некоторым облегчением, выдохнула. Поднялась на ноги, проговорив внуку: