Русалочья заводь

– Ладно, девки. Давайте расходиться. У меня еще работы куча. Бумажек вон сколько заполнять. Коли чего узнаете, так вы не стесняйтесь, приходите. Мне сейчас любая помощь пригодится. – Мы встали, загремев стульями.

Чувствовалось, что Надежда осталась недовольна, что нас так быстро выпроваживали. И попыталась предпринять некоторые шаги, чтобы еще остаться.

– Петь, – Пропела она излишне ласково. – А давай я чашки тебе помою. А то, как -то нехорошо. Чай попили, да грязные чашки за собой оставили.

Волошин только рукой от нее отмахнулся, раскладывая кучу бумаг у себя на столе.

– Не надо. Я сам потом помою. Не велика работа. – И углубился в изучение каких-то документов, больше не обращая на нас внимания.

Но, когда я покидала кабинет, заметила его пытливый взгляд, брошенный мне вслед. Вот же, дернул меня черт за язык про ту историю вспомнить!

Надежда шла рядом со мной и недовольно бурчала.

– Нет, ты посмотри, какой деловой, а!! Мы с ним по-дружески, можно сказать, всю подноготную… Да, что там, подноготную, можно сказать, душу всю открыли!! А он, документы у него, работы, вишь ты, много!!!

Я усмехнулась.

– Ну, ты Надежда, даешь!! Эк, хватила!! Какую такую ты ему душу открыла? А то, что рассказали, что видели, так это наш гражданский долг, помочь следствию.

От моих слов она как-то скисла.

– Слышь, Варюха, может пойдем, граммов по пятьдесят? Ну, за это, как его… Во, за дачу показаний, а?

Я хмуро посмотрела на нее.

– Сама не буду, и тебе не советую! Завязывай ты с этим делом. А то, знаешь, говорят, женский алкоголизм он хуже, чем у мужиков. Не хватало мне тебя еще от зеленого змия спасать! Да, и домой мне надо. На той неделе на работу выхожу. Пока время есть, деду по хозяйству помочь надо бы. А у тебя, вон, клиенты уже под дверями топчутся. Так что, давай, вперед. К трудовым подвигам. Увидимся! – И я махнула ей рукой на прощание и поспешила в сторону дома, стараясь не замечать горького разочарования на ее лице.

Я так глубоко задумалась, что, сгоревший дом проскочила как-то незаметно. Даже устойчивый горький запах гари не заставил меня отвлечься от своих дум. Я недоумевала. В голове был какой-то вихрь, или скорее, это было похоже на детскую карусель, такую, с разноцветными лошадками. Образы крутились в голове, никак не желая сойтись в оду понятную мне картину. Каким-то шестым, а может и седьмым чувством, я ощущала, что все это как-то между собой связано. Только вот как, в ум не шло. И я тут вспомнила, что мен в детстве говорила моя бабушка. «Не можешь найти решение, не торопись. Остановись. Присядь. Отдохни. Оглядись как следует. Глядишь, оно само и придет» Я решительно тряхнула головой. Надо пока все это отпустить. Дел и так хватает. Вон, у меня скоро работа начнется. Да, и не обманула я Надьку. Деду надо помочь, пока есть время.

К дому я подходила уже почти успокоившись. Нет, мысли то, все еще пробегали туда-сюда время от времени. Но, я поздравила себя с тем, что уже могла ими управлять.

Посередине дорожки, ведущей от калитки к дому, разлегся Жулька. Завидев меня, он только приподнял голову и вяло вильнул хвостом. От мастерской деда не доносилось ни звука. Значит, он должен быть в доме.

Я заскочила на крыльцо и нарочито бодрым голосом заорала:

– Деда!!! Ты где есть? Я на работу устроилась!!

Дед сидел в моей спальне и смотрел в одну точку. Вид он имел при этом… Я испуганно замерла на пороге комнаты.

– Деда, ты чего? Что случилось?

Он поднял на меня глаза полные муки и затаенной боли. Я его таким давно не видела. Пожалуй, только в детстве, когда умерла бабушка. У меня все сжалось внутри в комок. Вихрем проскочила мысль, что мы с дедом остались одни на всем свете. Нет у нас никаких близких, кроме нас двоих, кого бы мы боялись потерять. Дед тяжело вздохнул и ткнул пальцем куда-то на прикроватную тумбочку.

– Откуда ЭТО у тебя?

Я проследила взглядом за его пальцем. На старом полированном дереве поблескивала небесной лазурью голубая бусина на кожаном шнурке, которую мне на пожаре всунула в руку баба Феша, сумасшедшая деревенская колдунья.

Глава 9

Я от недоумения похлопала на деда глазами.

– Деда, а чего ты так расстроился? Мне ее баба Феша на пожаре в руки сунула и сказала что-то невразумительное. Я и не помню даже толком ее слов. – Слегка слукавила я.

Дед сидел и недоверчиво глядел на меня. Ох, грехи мои тяжкие! Знал он меня, как облупленную! С самого детства знал. Никогда у меня не получалось соврать ему. Он, как будто, чувствовал мое вранье. Но, сейчас, я решила твердо стоять на своем. Мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Я не я, и хата не моя. Ничего более похожего на мои чувства из народной мудрости в тот момент я больше припомнить не смогла.

Дед еще поглядел на меня немного, выискивая в моем лице что-то, понятное ему одному. Потом, тяжело вздохнул, и уронил руки себе на колени, сразу как-то съежившись. И я только сейчас увидела, как он сдал за эти последние годы. Острая жалость тугим комком встала в горле. Я опустилась перед ним на колени, стараясь заглянуть ему в глаза.

– Деда, ты чего? Что тут такого, в этой бусине? Ты ее уже видел раньше? Что-то знаешь об ЭТОМ?

Дед посмотрел на меня с какой-то неведомой мне мукой в глазах. Кряхтя, поднялся со стула.

– Пойдем ка, внуча, ужинать. Ты сегодня целый день где-то носишься. Голодная, поди…

Я очень хорошо знала своего деда. Настаивать на немедленном ответе, или задавать новые вопросы сейчас было бесполезно. Дед характер имел твердый, как кремень. Если уж молчит, то с него клещами ничего не вытянешь. Но, сейчас был совсем другой случай. Я понимала, что ему нужно время, чтобы обдумать ответ. Поэтому покорно поплелась с ним в большую комнату, заменявшую нам и столовую, и гостиную, и кухню.

Он, было, принялся сам накрывать на стол. Но, руки у него дрожали. Когда он пару раз уронил ложки, а потом, едва не разбил тарелку, я, чуть ли не силой, усадила его за стол. И взялась сама хлопотать.

В нашей семье был такой негласный закон. За столом, во время еды мы не говорили не о каких делах и не обсуждали никакие проблемы. И сейчас, дед не собирался нарушать это правило. Он сосредоточено смотрел в свою тарелку и неторопливо жевал. Но, как бы он ни старался сделать вид, что все нормально, и ничего не произошло, я-то отлично видела. Кусок не лез ему в горло. У меня, как-то, тоже с аппетитом разладилось. Но я усердно махала ложкой, изредка поглядывая на деда.

Наконец, этот фарс, под названием «семейный ужин» был окончен. Дед положил ложку в пустую тарелку. Я вскочила и засуетилась, убирая грязную посуду и накрывая стол для чая. За чаем говорить дозволялось. Поэтому, налив ему полную кружку горячего, крепкого, ароматного, чая я уселась напротив и уставилась на него преданными глазами. Дед покряхтел немного, посопел, испытывая мое терпение, которого и так уже не осталось. Прокашлялся пару раз. Глянул на меня из-под лохматых бровей. К этому времени, я, чуть ли, не плясала на стуле, как будто, сидела на еже. Под его строгим взглядом я замерла, перестав елозить и стала дышать через раз, боясь пропустить хоть одно слово.

– Это бусина принадлежала твоему отцу. – Сказал он без особых вступлений.

Я, конечно, знала, что с открытым ртом сидеть за столом не принято. Но, услышанное мною, не оставляло мне шансов соблюсти все правила приличия. Я открыла рот и во все глаза уставилась на деда. А он, будто не замечая моего ошарашенного вида, спокойно продолжил.

– Эту бусину, давно, очень давно, перед самым уходом его в армию, подарила ему одна шаманка. Он тайгу любил. Не просто любил. Он ее знал. Уходил с ружьем на несколько дней. У него всегда в кармане были коробок спичек, и другой коробок с солью. Все остальное он сам мог добыть. Травам я его еще в детстве обучил. С такими знаниями в тайге не пропадешь. Однажды, ушел он, видно, особенно далеко. Должен был через три дня вернуться. Прошло уже четыре, а потом и пять дней, а его все не было. Бабка твоя всполошилась. Собиралась уже в леспромхоз бежать, чтобы, значит, людей подымать Мстислава искать. Насилу я ее тогда остановил. Знал я, чуял, живой он. На седьмой день явился. Маленько помятый, ухо порванное, рука перебинтованная. А так, живехонький и здоровехонький. А на шее вот эта бусина висела. Я-то к нему с разговорами цепляться не стал. Не принято у нас выспрашивать было. Если захочет, сам расскажет. Он день ходит – молчит, другой – молчит. Ну, и я, понятное дело, тоже молчу. А потом, видно, невмоготу ему стало, поделиться нужно было. Пришел ко мне в мастерскую, да и рассказал, что с ним случилось. Без подробностей. Так, в общих чертах. Забрел он далеко. Услышал рев медведя. Выскочил на поляну, а там медведь человека дерет. Вот Мстислав и вступился, спас молодого парнишку. А мальчишка был из племени тофоларов. Раньше их карагасами звали. Маленькое племя. Они по тайге небольшими улусами жили. Держались от цивилизации и больших поселений подальше. Парнишка сам то идти не мог. Медведь его сильно порвал. Вот и пришлось Мстиславу тащить его на себе к их шаманке. Вот, та шаманка и подарила отцу твоему, в награду за спасенного парнишку, эту бусину. – Дед замолчал.

Я видела, как тяжело ему давались эти воспоминания. А для меня это было небывалым открытием. Потому что, раньше мне про отца почти ничего и не рассказывали. Я сидела, слушала деда, затаив дыхание. А перед глазами вставали могучие кедры и ели, под пологом которых было темно и сумрачно даже в солнечный день. Молодой парень борется один на один с медведем. Рев разъяренного от ран огромного зверя стоял в моих ушах.

Я вздрогнула, как будто, проснулась, от прикосновения деда Матвея. В глазах тревога и боль. Я выдохнула и с удивлением огляделась, как будто, впервые увидела свой дом. Дед сокрушенно покачал головой. Я схватила со стола кружку с остывшим чаем и принялась большими глотками жадно пить. Отдышавшись немного, обратилась к деду.

– Деда, а что дальше то было?

Он все еще с тревогой в глазах продолжал смотреть на меня.

– А что было? Да, ничего не было. Эту бусину, через много лет, углядела на его груди местная знахарка, Федосия. Стала приставать к отцу твоему. Дай, да, дай. Мол, эта бусина силу имеет лечебную, а ей, мол, она нужнее, потому как, она людей лечит. Ну и выпросила, в конце концов. Отец то твой не очень в такие штуки верил. Бусина, да бусина. А, видать, с этой бусиной он судьбу то свою и отдал. – Дед уронил голову на руки.

Из- под его пальцев на стол упало несколько капель. А я перепугалась насмерть. За всю жизнь ни разу не видела, чтобы мой дед плакал. Я раньше вообще думала, что он плакать не умеет. Мне так хотелось кинуться к нему и обнять его. Угу… И вместе разрыдаться. Только этого нам сейчас и не доставало.

Я тихо положила ему руку на колено. И едва слышно прошептала.

– Деда, ты прости меня, дуру.

Ему хватило этого времени, чтобы взять себя в руки. Подняв на меня глаза, спросил.

– Тебя-то за что прощать?

Я замялась, не сумев сформировать свои мысли, разлетающиеся легкими воробушками.