Золотко

Случай представился, когда юного поэта увезли в больницу. У Игоря разболелся живот. Испугавшись аппендицита, отец поехал показать сына доктору. Мать осталась провожать подругу. Алевтина Сергеевна торопилась на работу, они с Вероникой улетали. Женщины укладывали вещи, о чём-то толковали, плакали даже, а девочка бродила по дому, по двору, вокруг бассейна, прощаясь с полюбившимся местом. Было грустно уезжать без Игоря. Вспоминались их ссоры, доверительные беседы, дружба с Лиз. Присев на скамейку, заметила ежедневник. Точно, мальчик был здесь, когда скрутило живот. Так и оставил заветную книжку. Вероника взяла её в руки, открыла.

Навсегда понравились веснушки золотые

И красивые глаза нежно-голубые.

Голос твой, пусть в нём металл,

Жаль, что я несмел.

Я б тебя нарисовал,

Если бы умел.

Этого нельзя делать, зачем она прочла! Словно обжёгшись, Ника выронила ежедневник и убежала в дом. Чувствовала себя преступницей. Ни о чём думать не могла, в голову стучались Гошины строки. Понятно, посвящены они Лиз, но Веронике казалось, что кто-то неведомый, не Игорь, а другой, обращается к ней этими словами. Веснушек, ни золотых, ни серебряных, Ника не имела, а глаза у неё были яркие, васильковые. Из-за этого малознакомые люди часто путались и называли её не Вероникой, а Василисой. Но не слова важны, а чувства, вложенные юным поэтом в посвящение. Подавляла возникшую из-за проникновения в чужую тайну неловкость привычным способом – побежала к тренажёрам. Физические нагрузки помогали справляться с эмоциями.

Алевтина Сергеевна нашла дочь в тренажёрном зале. Сейчас не время тренироваться! С минуты на минуту уезжать! Вероника, подчинившись маминой настойчивой просьбе, пошла в комнату, проверила свои вещи. Присели на дорожку. У калитки ждало такси. Зоя Александровна поцеловала Нику на прощание:

– Что-нибудь передать Игорю?

– Можно я ему записку напишу?

– Словам не доверяешь? Что-то личное? – лукаво спросила тётя Зоя.

Женщины переглянулись, Никина мама достала из сумки листочек и ручку:

– Время есть, пусть пишет.

Девочка отошла в сторонку и, примостившись на перилах, вывела следующее: «Извини, Игорь, я прочла твоё стихотворение, только одно. Мне очень понравилось. Не понимаю, как люди становятся поэтами. Ника». Она свернула лист и отдала Гошиной маме. Та с улыбкой потрепала её по щеке и, поцеловав в макушку, проводила до калитки. Таксист успел сложить вещи в багажник. Алевтина Сергеевна с Вероникой сели в машину и оставили в прошлом свой испанский отдых.

***

Папа заждался своих девочек. Встреча была радостной, с долгими красочными рассказами. Алевтина Сергеевна, хвастая загаром и восхитительной фигурой, говорила о многочасовых тренировках и сожалела, что супруг всё это время просидел в городской духоте.

– Вижу-вижу, – смеялся Станислав Андреевич, – ты так похорошела, дорогая! Гламурные журналы передрались бы за право напечатать твоё фото как рекламу зарубежного отдыха.

– Я вовсе не о себе, – хитро щурилась супруга. – Вероника вернула форму, это главное. В Питере не ленись, ей нужно обязательно продолжать тренировки!

– Посмотрим. Да, Золотко? – обернулся он к дочери.

– А мы были в музее Сальвадора Дали, – невпопад сказала Ника.

– Что ты говоришь! Как же мама отважилась на такой подвиг?

– Да это всё Зоя! – пояснила Алевтина Сергеевна. – Она фанатка Дали, мне бы в голову не пришло любоваться на воплощённый бред.

– Ну и как впечатление?

– Гением я этого человека не назову, но побывать там и познакомиться с его творениями можно, раз уж занесла судьба в эти места.

– Строга!

– Знаешь, Стас, не люблю, когда художник намеренно ищет способ соригинальничать. Лишь бы шокировать, поразить. Всё только ради этого. Никакой философии я не увидела за его фокусами.

– Почему-то меня это не удивляет. А тебе, дочка, понравилось?

– Да, – неуверенно сказала Ника, – не всё… Многое понравилось. Необычно. Он большой фантазёр. Тётя Зоя говорит…

– Вот-вот, – перебила её мама, – тётя Зоя все уши девочке прожужжала этим Дали. С тобой, Стасик, она бы нашла общий язык, зря ты не поехал.

– Что ж, как-нибудь в другой раз. А пока мы с дочкой окунёмся в понятное искусство. Побродим по Русскому музею, по Эрмитажу.

– Найдите время съездить в Пенаты, – предложила Алевтина Сергеевна, – дом Репина я бы сама хотела посетить, да пока не получается.

– Хорошо. Я там был лет двадцать назад, посмотрим, какие произошли изменения.

В Питере

Работу Станислав Андреевич успешно завершил, и теперь он в отпуске. Билеты на поезд куплены, через три дня начнётся новое путешествие. Вероника не стала звонить подругам, наверняка все разъехались. Посмотрела электронную почту. Пришло письмо от немочки, в нём фотографии с пикника. На снимках восторженный Игорь, удивлённая Ника, непроницаемая Лиз. Стало немного грустно. Всё-таки жаль, что эта поездка уже в прошлом. Так много новых впечатлений! Будет что рассказать Ларисе. Конечно, с девочками из секции тоже было здорово отдыхать, Ольга Михайловна умудрялась вывозить подопечных в музеи, на экскурсии. Но как-то это всё было однообразно, дисциплинированно, что ли. Здесь же Ника общалась с новыми людьми, строила непривычные отношения. Это сложнее, но увлекательнее.

Надо было ответить Лиз, поблагодарить за фотки. Вероника не знала, что сообщать зарубежной знакомой – недавно расстались. Прицепила свою фотографию с каких-то соревнований, в тексте письма похвастала предстоящей поездкой в Санкт-Петербург к родственникам. Тем же вечером Лиз откликнулась, советовала делать зарисовки достопримечательностей. Она бывала в Питере, ей нравилась архитектура.

Вероника впервые посетила Петербург. Город поразил её величием, особым достоинством. Папа, часто бывавший здесь в пору юности, ругал перемены. Тогда родственники жили в центре, в огромной коммуналке, где комната имела антресоли, позволяющие не очень крупному человеку выпрямиться во весь рост. Там стояла кушетка, рядом тумбочка с настольной лампой, висела полка с книгами. Это называли кельей. Стасик подолгу жил там, когда гостил у тёти Лисы и дяди Юры. Своих детей супруги не имели и с удовольствием приглашали племянников на каникулы. Коммуналку расселили. Из комнаты с высокими потолками пришлось переехать в малогабаритную однушку на окраине. Привычка принимать гостей осталась. Дядя Юра застеклил балкон. Там ставили раскладушку, и спать летом на ней было даже лучше, чем в квартире. Однако приезжать к родственникам с женой и дочкой было неудобно, маловато места для стольких гостей, поэтому Станислав Андреевич давно не наведывался к тёте Алисе, общались по телефону и письмами. Когда не стало дорогого Юрочки, тётушка особенно нуждалась в поддержке.

Полтора года прошло после смерти Юрия Алексеевича. Тётя Лиса тосковала по ушедшему супругу, частенько вела разговоры о своей задержке на этом свете. Веронику такие слова удивляли и пугали, девочка не понимала, как человек всерьёз может мечтать о смерти. Думала, что тётя Лиса шутит, чуть-чуть притворяется, хотя печальное лицо и блеск влажных глаз говорили о другом.

Единственное, что удерживало тётушку в этой жизни, по её словам, был пёс неизвестной породы по кличке Борюсик. Принёс его в дом ещё до своей болезни дядя Юра. Он и возился с собачкой, пока не слёг. Теперь обязанность по наследству досталась супруге. Забота о питомце не всегда давалась легко, и тётя Лиса частенько ворчала, называя пёсика «моя обуза».

Приученная к ранним подъёмам, Вероника вызвалась гулять с Борюсиком. Одну её не отпускали, да и тётушке не спалось по утрам. Выходили во двор втроём. Измученный многочасовой ходьбой по музеям, скверам, проспектам и набережным, папа досматривал сны. Борюсик безудержно радовался новой компании, они с Никой бегали наперегонки, потом девочка делала зарядку, а пёс уморительно прыгал вокруг, подражая упражнениям. Тётя Лиса сидела на скамейке, посматривая на «молодёжь», разгадывала кроссворд.

Папе доставалось от мамы за его утренний сон, каждый разговор по скайпу сводился к упрёкам. Сама Алевтина столько усилий потратила на восстановление спортивной формы дочери, а отец спит сном праведника, когда Ника якобы совершает пробежки.

– Мало ли кто может оказаться во дворе! Какие-нибудь хулиганы пристанут, а девочка одна!

– С ней тётя Лиса, Борюсик! И откуда взяться хулиганам в шесть утра? – возражал Станислав Андреевич. Но мама всё-таки была недовольна, она не верила в бойцовские качества тёти Алисы и Борюсика.

Папин план спортивной подготовки сводился к пешим прогулкам. Ему и этого хватало – мышцы болели с непривычки. До стадиона Станислав Андреевич с Никой так и не добрались, забывая настойчивые требования Алевтины Сергеевны сразу после выключения компьютера. У папы находились свои предпочтения. В Питере он будто превратился в подростка, ему хотелось очутиться везде, где проводил время тогда. Часто бродили по Васильевскому острову. Здесь, по мнению папы, каждое здание можно рассматривать бесконечно. Несколько раз гуляли в Летнем саду. С тех пор как Станислав Андреевич бывал там, многое изменилось, но всё-таки ему понравилось.

– Н-да, копии есть копии, – говорил он, рассматривая многочисленные скульптуры, – что делать! Сохранить подлинники в наших климатических условиях сложно.

– А мне нравятся эти скульптуры, – спорила Ника, – вот-вот оживут, посмотри!

– Как же запах времён? Энергетика автора? – улыбнулся папа. – Хотя, соглашусь, выглядит нарядно. Настоящие произведения пусть хранятся в музеях, а здесь и так приятно гулять. Народу только многовато. В жару всех тянет к зелени и воде.

– Мне люди не мешают, прикольно в компании посидеть у фонтана. – Ника трогала пальчиками бьющую струю воды. – Они мне так нравятся!

– Погоди ещё, что скажешь в Петергофе! – Станислав Андреевич подумал, поглядывая вокруг, и кивнул: – Пожалуй, ты права. Люди здесь спокойные, уравновешенные, рядом с ними неплохо, а если хочешь спрятаться, полно других путей, где никто не гуляет.

– Ага! Классно придумали огораживать тропы. Траву и деревья сквозь решётку видно, а соседние дорожки и людей, гуляющих там, не разглядишь.