Договорились. Цена, которая себе

– Ооо, – загалдела толпа.

Пузатый Иванов, его закадычный дружок, заржал как над остроумной шуткой. Кто-то свистнул, кто-то кашлянул, кто-то фыркнул с отвращением. Остальные опять засмеялись. Девушка оглядела однокурсников, разбросанных по партам и рядам.

– Гур, блин, держи свой сперматоксикоз в себе, – вступился Варданян, видный брюнет с размашистыми плечами и гордой осанкой.

Этот, напротив, держался хороших манер и ко всем относился уважительно, но любил поучать и умудрялся даже читать нотации. К Карине он относился то ли с брезгливой осторожностью, то ли с благородным снисхождением. Она поблагодарила его взглядом за поддержку.

– Ермакова, не отказывайся, он в этом спец! – выкрикнула длинноногая рокерша, которая всегда ходила в коже и металлических шипах, Самойлова Света.

Девчонки захихикали. Парни заржали. В Карининой голове струились мощным потоком матерные эпитеты к Зайкину, но вдруг выплыл скромный вопрос: «Откуда ей знать?», который тут же утонул в водопаде нецензурной брани.

– Да ладно, Кар, – заступился за друга Гога, щуплый и невысокий шатен в клетчатом кардигане. – У него аллергия просто. Подумаешь, платье.

– Знаешь, сколько это платье стоило? – не сдержалась Карина, метнув в него злобный взгляд, и тут же покраснела, осознав, что выдала собственную скупость.

Гога нахмурился. Смешки еще гуляли по ухмылкам однокурсников.

– Че, Ермакова, так за шмотку печешься? – вступила в игру Игнатьева, считавшая себя лучшей подружкой Зайкина и презиравшая Карину за то, что та его так бессердечно отвергала каждый раз. – Платье в прокат что ли брала? Влипла ты, по ходу, на сотку.

Однокурсница уже стояла за ее спиной и демонстрировала всем ценник, который Карина забыла всунуть внутрь платья. «Надо было сразу оторвать», – досадовала она, закрыв на долгую секунду глаза. Когда обернулась, увидела, как лисья мордашка со жгуче черными пучками волос вместо хвостиков, высокомерно щурится. По аудитории понеслись шепотки.

Она ненавидела в себе этот стыд, но не могла его не испытывать. Он всегда был внутренним фоном, но в такие моменты вылезал наружу, и становилось тошно. Тошно от собственной глупости, неумолимого желания казаться лучше, чем есть, жалких попыток прикрыться чем-то извне. Все глазели с ехидством и подковыркой, будто видели ее голой под этим платьем.

– Я компенсирую, – вызвался Зайкин, выпрямляясь.

– Не надо! – резко махнула рукой Карина. – Химчистки будет достаточно.

Выходить красиво из нелепых ситуаций она не умела, поэтому судорожно искала возможность переключиться. Девушка посмотрела на него сверху вниз оценивающе. Ей требовалось во что-то переодеться. Образ все равно был безнадежно испорчен. И ходить в грязном и липком платье весь день не хотелось.

– Рубашку снимай, – приказала она.

Парень вытаращил глаза.

– Воу, воу, – реагировала толпа.

Игнатьева ухмыльнулась, скрестив руки. Варданян с Гогой переглянулись. Все приготовились к горячему.

– Снимай, говорю! Надо же мне в чем-то ходить.

Карина не сомневалась, что его рубашка будет выглядеть на ней как платье, возможно, даже более длинное, чем то, которое он испачкал. Зайкин был выше всех на курсе и вообще всех, кого она когда-либо встречала, как будто рос не на этой планете, а где-нибудь на Марсе, где гравитация действовала значительно меньше.

– Ладно, – сдался он и начал стягивать пиджак.

– Зай, постой, давай, под музыку! Порадуй девчонок, – крикнул Гурьев, довольный до безобразия, будто сам жаждал стриптиза, и уже копался в телефоне в поисках подходящей мелодии.

Девчонки захихикали.

– Гур, не афишируй наши отношения, – Зайкин глянул на друга с фальшивым упреком, потом на Карину боязливо и продолжил расстегивать пуговицы на рубашке.

Она следила за ним, не спуская глаз, чтобы не сбежал. Но парень стоял на месте и даже двигался медленно, с неохотой. Постепенно из-под голубого хлопка стала проявляться ключица, туго обтянутая белой кожей. Затем показались грудь и ребра. Карине раньше представлялось, что он просто скелет под балахонами, в которых вечно ходил, а оказалось, у него были мышцы, крепкие, рельефные, будто высеченные из бронзы, причем талантливым скульптором. И жилистые руки выглядели сильными и цепкими. А на животе даже проступал отчетливый пресс.

Зайкин полностью стянул рубашку, чуть подавшись вперед, как раз тогда, когда Гурьев включил музыку. Несколько девчонок зааплодировало.

– Не останавливайся, Зай, – просил Гурьев, ухмыляясь.

– Дома доделаю в приватной обстановке, – подмигнул тот другу и, смяв рубашку длинными пальцами, протянул ее Карине.

Гурьев с Ивановым заржали. Некоторые тоже улыбнулись. Она оглядела его спесиво и приняла передачу.

– Там вообще-то в цветах еще кое-что, – пробормотал парень, берясь за пиджак.

Он кивнул на огромную композицию в корзине, которая стояла на парте на месте соседки. Та, как обычно, опаздывала. Девушка бросила туда взгляд и поморщилась.

– Мне от тебя ничего не нужно.

Она двинулась было к выходу, но парень быстро метнулся к лилиям и вынул из листьев пластиковую карту, белую с нарисованным черным бантиком.

– Это подарочный сертификат в «Икею».

«Че, блядь?» – когнитивный диссонанс остановил все мыслительные процессы в девичьем мозге. Вопрос выразился в приподнятой брови и скептическом взгляде. На губах кривилась усмешка.

Зайкин не выходил за рамки собственного репертуара. На первом курсе перед Новым годом Карину ждал огромный плюшевый пингвин в смокинге с озорным взглядом, которого пришлось вывозить обратно на грузовом такси вместе с печеньем и цветами. На День всех влюбленных он преподнес ей хлопковое нижнее белье спортивного кроя (не зная размера, купил сразу три комплекта), подслушав, как Карина жаловалась на неудобство кружевного бюстгальтера и стринг. Она от злости напялила трусы ему на голову, а приложенный торт расплющила. На Восьмое марта он почему-то решил, что ей не хватает домашнего кигуруми с головой оленя вместо капюшона. Она в ответ обозвала оленем его, а костюм выбросила в мусорку, бонусные пирожные полетели следом.

– Настена сказала, что ты скоро съезжаешь от родителей. Пригодится, – пожал плечами Зайкин и отмахнулся от плавающего возле его лица шарика.

«Опять продалась, сучка», – ругалась Карина на подругу, сжимая в кулаке его рубашку. Челюсти стиснулись. Она не любила, когда ее личное становилось публичным. Не хотелось делиться со всеми планами, особенно с Зайкиным, от которого она давно мечтала улететь в другую галактику, хотя не сомневалась, что тот бы кинулся за ней и в черную дыру.

– Ты же знаешь, я от всего сердца, – жалобно протянул парень, сделав несколько быстрых затяжек носом. – Полезная ведь штука. Чего ты выпендриваешься?

Однокурсники давили на нее легким недоумением и брезгливым осуждением. Зайкин ее бесил своей непосредственностью. И всем своим нелепым видом. В желтом пиджаке не по размеру на голый торс он выглядел особенно глупо. Ее раздражала и его слепая влюбленность, и навязчивость, и вечное желание ей услужить, и внимание остальных, которое он постоянно привлекал к ней тупыми ухаживаниями.

– Зайкин, блин, достал! – не выдержала Карина и резко двинулась к нему. – Отвали от меня уже. Сколько можно? Не нужны мне твои подарки.

Она смахнула корзину со стола и выбила ладонью сертификат из пальцев. Карточка закругленным уголком уткнулась ему в живот, спикировала вниз, поскакала с носка на носок алых ботинок и, наконец, успокоилась под партой. Цветы неровным веником развалились у ног Самойловой, что сидела напротив. Корзина откатилась в угол. Парень нагнулся за сертификатом и осмотрел развалившуюся кучку растений с такой тоской, будто сам выращивал, а какая-то коза их пожевала и выплюнула.

Поднявшись, он посмотрел ей в глаза и негромко произнес:

– Я же люблю тебя.

Карина побагровела то ли от гнева, то ли от стыда и вознесла лицо к потолку, сдерживая порыв впечатать ему что-нибудь твердое в рожу. Ничего подходящего вокруг не нашлось. И она с размаху шлепнула по шарику с громким хлопком.

– Подавись своей сраной любовью, – процедила девушка.

Сердечко резко дернулось в сторону и стукнуло парня слева по голове. Тот зажмурился и съежился, как будто удар нанес ему невыносимую боль. Гнев на мгновение сменился жалостью, но она тут же разозлилась опять, словив упрекающие взгляды однокурсников. Толпа снова зашумела, зашепталась, задвигалась.

– Зай, забей. Она того не стоит, – Игнатьева не могла не высказаться, – Слухи же не просто так ходят. Надежный источник сообщил, что она на первом курсе препода пыталась, но не удовлетворила. Вот он и поставил «неуд». А ты перед ней распинаешься.

Карина покраснела, но ничем таким же хлестким не могла отразить атаку. К Игнатьевой было не придраться: знойная, умная, авторитетная, из приличной семьи, в серьезных отношениях с Гогой с первого курса и одежда всегда подобрана со вкусом. Легче было стерпеть и смириться.