Совещательная комната. Сборник рассказов о студентах

– Если бы она не смутилась, мне было бы, наверное, не так интересно.

– И все же тебе интересно. Мы закон не нарушаем и порно не печатаем. Мало ли причин для смущения. Может, некоторым и совестно, что не в свою шкуру лезут. В любом случае тебе приоткрывают свой внутренний мир. По выбранному образу ты можешь догадаться, каких отношений не хватает человеку.

– Я ведь ее больше никогда не увижу. Если это не порно, то скажи, что она выбрала!

– Графиню Самойлову, покидающую бал. У Брюллова, помнишь? Там еще дочка была. Ее, кстати, типаж. Дочку тоже вставили. Ты мне визитку Михаила Николаевича не забудь отдать. Он замечательный человек. Надо теперь с заказчиками объясняться, что весна в Белозерске начинается и заканчивается не тогда, как там, где они привыкли отдыхать.

Нашу беседу о нравах прервала маленькая шустрая собака породы чихуахуа, влетевшая на второй этаж. Она была в розовом комбинезоне со стразами. Голову собаки покрывал капюшончик. Животное стало носиться между фотостудией и художественным салоном и, наконец, выбрало живопись. Лина не на шутку тревожилась, когда собака замирала у какой-нибудь висевшей низко картины и начинала ее обнюхивать.

Тут показалась женщина в роскошной шубе, за которой поднимался по ступеням подросток лет 11-12.

– А, ты уже здесь! Здравствуйте! Не бойтесь, она вам ничего не сделает. Филька! Ко мне!

– Тут картины висят, – предупредила Лина.

– Картинами мы не интересуемся. Значит, надо сфотографировать мальчика. Веспассиан, подойди.

Только я успел подумать, что сегодня исключительно везет на имена, как рыже-розовый сверкающий комок переметнулся в зону моей ответственности. Я усадил Веспассиана на стул, Филька прыгнула ему на колени.

– Не, не, не. Мы тебя сегодня не фотографируем! – Филька мгновенно соскочила и унеслась смотреть картины. – Значит, на заграничный паспорт, на визу. Так куда ты едешь: в Швецию или в Швейцарию?

– Не помню, – отозвался Веспассиан. – Вроде в Швейцарию.

– Во как! И я забыла. Ну, ничего, тренер знает.

Меня опять распирало любопытство. К тому же Веспассиан сделал такое каменное лицо, что надо было вывести его из этого состояния каким-нибудь невинным вопросом, а то на паспортном контроле его просто не узнают по фото.

– Ты каким спортом занимаешься? – спросил я, изображая, что настраиваю камеру, но на самом деле выжидая, когда его лицо примет естественное выражение.

Веспассиан уже хотел ответить – я поймал момент мысли на лице и успел нажать на кнопку мыши – но мама опередила его. Пока фотография обрабатывалась, мы погрузились в череду баскетбольных достижений отрока. Конец ее был неожиданным:

– Вообще-то ему нравится футбол. Это он мне назло. Это я его на баскетбол ориентирую.

Я показал на мониторе фото маме Веспассиана. Она сказала, что не годится, и попросила переснять сына, заметив, что совершенно не вышла его прическа «под Криштиану Рональдо» и лицо «какое-то не такое». Я-то сразу и не понял, что за это за выбритая полоска волос сбоку. Ловить выражение его лица дальше было бесполезно. Мама руководила процессом, я же старался, чтобы лицо попало в шаблон для визы. Филька уже успокоилась и, высунув язык, развалилась на фоне черноморского побережья с детьми. Лина в это время подбирала своим клиентам багет. Наконец моя троица покинула фотостудию. Было слышно, что Филька задержалась в канцтоварах, чем вызвала немалый переполох. В окно я заметил, как Веспассиан погнал собачонку по заснеженному газону, отчего она выделывала невероятные пируэты.

Следующей посетительницей была молодая женщина с маленьким мальчиком. Они тоже пришли фотографироваться на загранпаспорт. С женщиной проблем не возникло, а трехлетний Федя вовсе не собирался сниматься, несмотря на все уговоры. Как только я включал дополнительное освещение, он начинал уползать со стула и плакать. Потом мама утешала его какое-то время. После пятой попытки малыш сильно пнул стул и вцепился в штатив. Когда же я отобрал штатив, то Федя так разорался, что уши заложило. Пришлось признать, что его невозможно сфотографировать, и попросить женщину прийти в другой раз. Она стала уговаривать меня подождать, пока ребенок успокоится, мол, времени у них мало до отъезда. Я же убеждал, что фотографировать его сейчас нельзя из-за нервного перевозбуждения. Освободившаяся Лина принесла из подсобки ноутбук и предложила показать мультфильм мальчику. Мы поставили компьютер под фотоаппаратом. Ребенок немного поморщился, когда я добавил освещения, но потом продолжал спокойно следить за приключениями героев «Ну, погоди!». Вот и все. Когда клиенты ушли, я поблагодарил Лину за находчивость. Оказалось, что этот трюк с мультфильмом придумал Борис.

Руки немного тряслись, голова шла кругом – явно требовался перерыв. Последняя парочка здорово вымотала меня. Поставив табличку «Буду через 30 минут», я отправился за прогулку, прихватив бутерброды.

Меня волновали прежде всего фотографы «из другого сегмента», базирующиеся по соседству. Подкрепившись, я зашел в «Астру» якобы узнать цены. Два пенсионера по очереди объясняли парню-фотографу в футболке с буддийскими символами и слуховым аппаратом на ухе, как правильно печатать листовки одной из политических партий. Он упорно слушал их и время от времени поддакивал. Потом минут десять мы знакомились с историей подпольных типографий, тематикой газеты «Искра», особенностями советской пропаганды и современными трудностями. На стенах фотостудии были развешаны неплохие виды Бурятии и возле ксерокса – цены на печатную продукцию. Действительно, они были раза в два ниже, но и принтер – струйный. Деды заметили, что я отвлекся, и взяли паузу, которой тут же воспользовался парень. Он обратился ко мне, немного заикаясь:

– А Вы что-то хо-хотели? Извините, у нас тут на-надолго – большой за-заказ. Зайдите попозже или по-поднимитесь на второй этаж че-через «Канцтовары». Там тоже фотостудия есть.

Деды смерили меня прожигающими взглядами. Я узнал этот импульс: такой же горящий взгляд был у моего научного руководителя, когда он собирался затеять диспут на семинаре о социально-экономическом зонировании пространства. Глаза парня со слуховым аппаратом говорили о том, что он справится, а мне лучше убраться восвояси из зоны боевых действий. Я поблагодарил за совет и попрощался, не успев получить убойный вопрос о моем политическом кредо.

После перерыва на какое-то время в «Мастере» наступило затишье. Потом пришел растрепанный и взъерошенный мальчик примерно десяти-одиннадцати лет. Он попросил распечатать с флэшки портрет «одного ученого» в формате А4 и заламинировать. Было по-прежнему тихо, ни мама, ни папа его не поднимались.

– А деньги-то у тебя есть? Сто рублей будет стоить, – подстраховался я.

– Есть, – ответил пацан с видом заговорщика. – Я в школе в буфете не потратил, чтобы напечатать. Вот.

Он протянул купюру. Я открыл файл и узнал изображение Улугбека, в целом похожее на его мозаичный портрет в фойе перед актовым залом в Главном здании МГУ. Только внук Тамерлана здесь был в чалме и на фоне звездного неба. Мальчишка не производил впечатление интеллектуала и вряд ли посещал «лучший памятник победы СССР над фашизмом», как называл главное здание МГУ один из наших преподавателей. В начальной школе с трудами Улугбека не знакомят, насколько я помню. Физиономия хитрющая. Словом, я решил узнать его историю. Копать глубоко не пришлось, он сам все рассказал, пока я настраивал печать:

– У нас в классе два новых мальчика. Они приехали из Северной Осетии. А Тамара из нашего класса их обзывает узбеками. Они объяснили ей, что их народ – не узбеки, а осетины. А она – своё. Тогда они спросили у меня, почему она так их называет, им же обидно. Я сказал, что у нее противный характер, но не все одноклассники такие. А как с ней бороться? Бить-то нельзя. Она – девочка, а ее папа – полицейский. Он к нам в класс приходил про профессию рассказывать. Многие захотели полицейскими стать. В общем мы решили над ней пошутить. Если еще раз назовет их узбеками, то подарим ей портрет Улугбека. Я прочитал в Википедии, что это великий узбекский ученый. Положим его в конверт и напишем, что это приз за вежливость. Ну и лицо у нее будет! И ей станет стыдно, когда все засмеются. Вы с другой стороны только допишите, что это великий узбекский ученый, астроном и математик, а то она не догадается.

– Понятно. Сделаем. А откуда ты знаешь про ламинирование?

– У мамы спросил, как сделать картинку, чтоб нельзя было порвать. А то вдруг Тамара разозлится и порвет. А так можно этот приз передавать другим, если будут ругаться.

Паренек получил портрет и ушел. Знал бы Улугбек, что ему придется выступать в таком необычном амплуа! А дочка полицейского уже в таком возрасте думает, что ей все можно. Интересно, как бы она повела себя, скажем, на самаркандском базаре, когда ей предложили бы отведать жареной саранчи? И я на какое-то время мысленно перенесся на восточный базар, закрыв глаза…

– Молодой человек! Молодой человек! Вы что, уснули? – худощавая женщина средних лет трясла меня за плечо. – Может, Вам плохо?

Ничего не оставалось, как извиниться. Я, кажется, действительно отключился. Женщина принесла на печать 5 или 6 свадебных фото своей дочери. За сегодняшний день я уже напечатал несколько «типичных» свадеб: ЗАГС, прогулка по достопримечательностям, ресторан, тосты, танцы, родственники и друзья. Но эта свадьба была особенной. Жених и невеста оказались байкерами. В ЗАГС они прибыли на мотоциклах. Хрупкая невеста сидела, уцепившись за жениха сзади, выставив колени, а ее белое платье летело за ними. Друзья жениха были в брутальных кожаных куртках, а не в строгих костюмах. На паре фото молодая жена дефилировала на каком-то пустынном пляже в фате и белом купальнике. Наверное, у Бориса, привыкшего ко всяким неожиданностям от оригинальных посетителей, получилось бы спокойно напечатать эти фотографии, а я не смог. Женщина заметила мою усмешку:

– Ну да, у нас вся семья – байкеры. Я ее еще маленькую катала на своем байке. Потом и ей купили. А вообще я бухгалтером работаю – надо же как-то зарабатывать. Муж умер, из наших восьмидесятников до пятидесяти редко кто доживает.

– А кто это, восьмидесятники?

– У нас это те, кто к байкерскому движению присоединился в 80-е годы.

Я пожелал ей здоровья, успехов и внуков. Потом пришли бабушка с внучкой сфотографировать девочку для портфолио в школу танцев. Она прекрасно позировала, почти профессионально. При воспоминании о маленьком Феде по мне пробежали мурашки. Следующая женщина заказала сделать подписи на снимках к 30-летнему юбилею дочери, а потом составить из них календарь. Там, где дочь была совсем маленькой, надо было написать то и так, что и как она говорила в то время. Видимо ее мама вела дневник с записями этих слов и выражений: «Любись?» вместо «Любишь?», «Вкусная каса!» вместо «каша» и так далее. Сначала эта приторность была смешной, но вскоре утомила. Но в этот раз мне удалось сохранить спокойствие.

Чем дольше я выполнял заказы клиентов, тем сильнее начинал чувствовать себя врачом в поликлинике, кем-то вроде психотерапевта. Лина, видимо, выполняла, похожую функцию, помогая посетителям художественного салона выбирать картины и багет. Некоторые из них приходили со своими картинами. Меня поразила одна идиллическая немолодая пара, забиравшая заказ. Лысый супруг, по виду предприниматель или преподаватель, был в красивом темном костюме, несмотря на выходной день. Он почтительно следовал за своей второй половиной. Его жена, среднеазиатского происхождения, была одета просто, скромно, по-будничному. Когда Лина вынесла им картину из подсобки, жена молча вытерла слезу. Полотно было довольно большое, примерно 60 на 80 см. На фоне пронзительно голубого неба сверкала мечеть. Кажется, ее же писал Василий Верещагин во время поездки в Туркестан. Картину обрамляла богатая позолоченная рама.

– Как Вы хорошо раму подобрали! – обратился муж к Лине. – Совсем по-другому заиграла. Мы очень благодарны.

Расплатившись, они удалились. Жена, хотя и улыбалась, но так и не произнесла ни слова.

Вскоре в «Канцтоварах» послышалось необыкновенное оживление, как будто там опять завелась Филька. Но я напрасно напрягся – это вернулся Борис. Он поприветствовал Лину и меня, поставил сумку с аппаратурой и, приземлившись в кресло для посетителей, поинтересовался, как прошел день. Действительно, пора было закрываться. Борис выглядел усталым, но довольным. Я отрапортовал о выручке, выполненных работах и о принятых заказах.

– Ну, нормально для выходного, – одобрил он. – А я видел настоящую классическую тещу. «Тут встань! Фотографируй так!». Свет ее вообще не волнует, как и то, что пара устала и делает натянутые улыбки. Судья Арбитражного суда… Женит единственного сына-юриста на не единственной дочке бизнесмена и сотрудницы банка.

– Почему же теща? – вмешалась Лина. – Она – свекровь.

– Это как посмотреть. Вообще в анекдотах про тещу все тещи такие. Я не сразу отца жениха распознал, только когда дело дошло до ресторана. Такой тихий маленький мужичок сел с ней рядом. Вообще тише всех был. Невеста, как всегда, хороша. Жених по лицу копия мамы, а по характеру, кажется, папы.

– Что ж, богатая невеста? – Лина оживилась. – А себе кого присмотрел?

– Невесте – квартиру в приданое. Жениху тут же организовали место в банке топ-менеджером, так что она может вовсе не работать. Об этом он только на свадьбе узнал. Такой приятный сюрприз. Кстати, в банк его устроила старшая сестра невесты, особа еще молодая, незамужняя и довольно миловидная. Вот на нее-то я и положил глаз. Конечно, обидно, что она мне не ровня в финансовом отношении. Прямо как у Островского в «Бедность – не порок». Слышь, Макс, что делать-то?

Я попытался вспомнить, что там было у Островского в школьной программе по литературе, но почему-то купеческих персонажей заслонил смутный образ деда-агитатора, отчитывающего рано умершего отца молодой байкерши:

– Учиться, работать и лечиться!

Борис и Лина уставились на меня. Только шум дороги был слышен. Он наконец спросил:

– А лечиться-то от чего?